Письма мертвой королеве (СИ)
Если Слейпнир и Фенрир во многом напоминали обликом Локи, то Ёрмунганд пошел в родню своей матушки, ведьмы Ангрбоды. Он смахивал на тролля-полукровку — приземистый, коренастый, широкий в кости, двигавшийся с обманчивой неторопливостью и осторожностью. В отличие от братьев, Ёрм предпочел сбрить шевелюру под корень, и его шишковатый лысый череп украшала татуировка в виде свернувшейся тугим узлом змеи. Змеиными были и его глаза — желтые, с вертикальной прорезью зрачка, бесстрастные и пристальные.
Ёрмунганд никогда нигде не задерживался подолгу, и все знали, что его единственная истинная любовь — странствия в поисках необычного. В облике морского змея он опускался в бездонные расселины, нырял в тайные подводные пещеры, куда даже рыбы соваться опасались, искал затонувшие корабли и пытался разгадать тайны морские. В облике человека Ёрмунганд путешествовал по мирам, покоряя неприступные горные вершины, забираясь туда, где не ступали человек и зверь. Словно искал нечто давно утраченное и надежно сокрытое, а может, испытывал себя на прочность. Преодолевая испытания за испытанием, выковывая из себя тот алмазной твердости клинок, что однажды нанесет решающий, роковой удар в последней из битв.
Он всегда держался одиночкой. Хотя так и не сумел до конца избыть привязанность к семье, порой навещая сводных братьев в Асгарде. Ёрмунганд приходил незваным, гостил денек-другой, очаровывая всех своими неспешными рассказами о чудесах мира, и снова уходил, говоря, что не может подолгу оставаться в жилищах. Мол, крыша и стены давят на него, опутывая сетью.
Сменивший обличье Фенрир никак не мог угомониться и дать брату вставить хоть словечко:
— Ты надолго к нам? Нет, мой дом — твой дом, оставайся сколько хочешь, ты что! Куда на этот раз вскарабкался? Пиво будешь? Да что за вопрос, конечно, будешь… Слу-ушай, я тебе сейчас такое расскажу, не поверишь! Хотя погоди, давай ты сначала расскажешь, далеко ли нынче ходил и каких чудовищ видел…
Рататоск, поняв, что приятель самостоятельно не заткнется, дотянулась и зажала Фенриру ладошкой рот. По инерции волкодлак попытался говорить и дальше, но опомнился:
— Ой, да что ж это я…
— Трепло неуемное, — беззлобно фыркнул Слейпнир. — А еще хозяин, называется.
Будучи старшим отпрыском в диковинном семействе Локи, вдобавок удостоенным доверия и расположения сильных мира сего, Слейпнир был весьма обеспокоен безалаберной жизнью младших братьев. Они не поддавались его разумным увещеваниям, они не желали сделать над собой усилие и хотя бы для виду прикинуться обычным обитателями Асгарда, они вечно искали и находили приключений на свои беспокойные задницы… и из-за их выходок на него так неодобрительно смотрел Один. Ведь Слейпнир был одной крови с этими сорвиголовами. Вдобавок, если следовать истине, Локи приходился Слейпниру не отцом, а матушкой. Щекотливую тему своего происхождения Слейпнир предпочитал замалчивать, именуя Локи своим отцом. У Хеймдалля девять матерей-волн, а у него что, не может быть двух отцов? С учетом, что один из них, Свадильфари — прирожденный жеребец, уже давно то ли скончавшийся, то ли странствующий невесть где.
Рататоск вытащила из печи подрумянившийся пирог и принялась делить его на ломти. Фенрир наконец-то угомонился, но, не в силах усидеть спокойно, вертелся на скамье, словно ему угольев в штаны насыпали. Ёрмунганд неторопливо повествовал о своем восхождении на Тролльвейген, легендарную Стену Троллей в Ётунхейме.
— Деяние совершенно бессмысленное, но отважное, — высказал свое мнение Слейпнир. Ёрм одарил сородича тяжелым, изучающим взглядом и завершил историю:
— И там, на вершине, я оставил камень со своим знаком — память и надежду для тех, кто рискнет повторить этот путь… А у вас что интересного приключилось?
— У нас тут повсюду несчастная любовь и разбитые сердца, — Рататоск заботливо пододвинула гостю тарелку с последним куском пирога.
— Любовь, вот как, — Ёрмунганд прищурил узкие щели зрачков. — Нелепое, глупое чувство. Опустошает душу и ослабляет разум, ничего не даруя взамен. Только пустоту и обман.
— Вот-вот, — поддакнул Слейпнир.
— Фрейя и ее девушки с вами бы не согласились, — горячо возразила Рататоск.
— Но на сей раз речь идет о Хель, — подал голос Фенрир. — О нашей сестрице Хель, именем которой так охотно проклинают. О ней самой же стараются лишний раз не вспоминать. Сидит себе где-то — и пусть сидит.
— Неужто нашу мрачную сестренку угораздило влюбиться? — не поверил Ёрмунганд.
— Скорее, полюбили ее, — пояснил волкодлак. — И, похоже, не без взаимности. Ты ведь знаешь Бальдра? Впрочем, все знают Бальдра. Так вот, этот красавчик вбил себе в голову, что влюблен в Хель.
Ёрм издал короткий смешок, похожий на глухое змеиное шипение:
— И что же?
— А ничего. Будь они обычными созданиями, неважно, смертной или божественной крови — они могли бы сойтись вместе, пожить… присмотреться друг к другу и понять, кто из них чего стоит, — Фенрир с досадой махнул рукой. — Но это невозможно.
— Как сказать, — коротко и емко уронил Ёрмунганд. Его сводные братья и девица-оборотень переглянулись и, не сговариваясь, одним движением сдвинули головы над блюдом с крошками от пирога.
— Это ты к чему ведешь? — понизив голос, осведомился Слейпнир. — Имейте в виду, я против ваших очередных похождений!
— Да знаем мы, знаем, — рыкнул Фенрир. — Сделай милость, заткнись. А ты, Ёрм, изъяснись как-нибудь вразумительнее, не уподобляясь пьяному Браги в порыве вдохновения…
— Если их и впрямь влечет друг к другу, — Ёрмунганд со вкусом отхлебнул эля, — значит, такова их судьба. Если они разлучены обстоятельствами — значит, надо изменить обстоятельства. Ну-ка, кто у нас в Девяти Мирах властен над судьбой?
— Один, — первым отозвался Слейпнир.
— Норны, — выдохнула Рататоск. Блестящие глаза белочки-оборотня расширились в предвкушении чего-то захватывающего.
— Мы сами, — заявил Фенрир.
— Подумайте хорошенько, — Ёрм отрицательно помотал лысой башкой. — Ну же. Да, наши жизни и судьбы в руках Одина, но к кому прислушивается даже Один?
— К своей жене, леди Фригг, — предположил Слейпнир.
— К бабуле, — Фенрир треснул себя кулаком по лбу. — Бабуля Гюльва. Ну конечно же. Так, кто со мной проведать дряхлую старушку?
— Я! — немедля вызвалась Рататоск.
— Это само собой. Копытный?
— Никуда ты не пойдешь, — непререкаемо изрек Слейпнир.
— А кто мне запретит? Ты, что ли? — с вызовом осведомился Фенрир.
— Ты поклялся на крови…
— Я клялся не причинять без нужды вреда никому из живущих и не забирать жизни по своей прихоти, — въедливо напомнил волкодлак. — И никто, даже Один, не запрещал мне навещать старенькую бабушку, живущую только надеждой на встречу с любимыми внуками! Вот ты, между прочим, ты когда последний раз ходил к бабуле Гюльве в гости? Может, она уже померла там давно, в своей сырой землянке, лежит и разлагается, а тебе и дела нет! Самовлюблённый наглец, вот ты кто, а не почтительный внук!
— Она не моя бабушка! — попытался защититься сбитый с толку таким напором Слейпнир. — У меня вообще бабушки нет!
— Как это нет? Ничего себе! А достопочтенная Лаувейя тебе кто, не родная бабка, что ли? — мало кто мог тягаться с Рататоск в точном знании запутанных семейных связей асов. — Ходит тут, укоряет всех подряд в неблагочинии, а сам от кровной родни отказывается! Позор и поношение на твою голову! Что бы сказал твой уважаемый отец, услышь он такое!
— Сказал бы, что лучше в петлю головой, чем Лаувейя в родичах, — проворчал Ёрмунганд. — В общем, вы меня поняли. Ступайте и потолкуйте с бабулей. Нет, я с вами не пойду. Без меня справитесь. Мое дело — сторона. Разбирайтесь сами со своей любовью. Я это делаю только ради Хель.
— Но ты хотя бы можешь присмотреть за порядком, пока меня не будет? — Фенрир хлопнул на стол тяжелую связку ключей. — Глыбу поставь к дверям, на кухню не суйся — матушка Эста с поварятами сами знают, что к чему. Бочки в подвале, окорока на вертелах. Девицы будут разносить заказы, так ты присматривай, чтобы к ним никто не лез. Справишься?