Письма мертвой королеве (СИ)
— Не скажи, — осадил братца Слейпнир. — Любое странствие и любой поиск чем-то нас учат.
— И чему же оно тебя научило? — язвительно осведомился Фенрир.
— Лишний раз укрепило мнение о том, что ты как родился бестолочью, так ей и помрешь. Рататоск, — он повернулся к любовавшейся буйством закатных красок девице-оборотню, — Скажи, вот ты столько всего знаешь и слышишь… не доводилось ли сталкиваться с рассуждениями ученых мужей касательно того, что первично — слово гадателя или деяние мира?
— Не поняла, — затрясла головой Рататоск. Слейпнир выглядел не на шутку обеспокоенным. Что-то в речах Мимира заставило его встревожиться, но белка не могла постичь, что именно.
— Ну смотри, — попытался растолковать Слейпнир. — Вот вёльва Гюльва. Она сидит в своей пещере и варит зелья. Все сходятся во мнении о том, что она предвидит будущее. Но как именно она это делает? Изрекает пророчество, и мир послушно меняется согласно ее видениям? Какой же в таком случае силой должна она обладать… Может, потому вёльвы так редко предсказывают? Или же вёльва слышит некий божественный шепот, проницает разумом завесу несбывшегося — и описывает будущее таким, каким ему предстоит стать?
— Сле-ейпнир, — предостерегающе протянул волкодлак, — я как наяву предвижу, твоя умная голова вскоре разлетится вдребезги под напором слишком умных мыслей. Тебе дали хороший совет, вот и воспользуйся им.
— Подождите, — вмешалась Рататоск. Тревога Слейпнира оказалась заразной, и теперь белке-оборотню тоже стало не по себе, — а если Мимир прав? Если мы только все испортим?
— Да ну вас! — обозлился Фенрир. — Только трусы бросают задуманное на полпути оттого, что им черная кошка дорогу перебежала или сорока по левую руку с утра вспорхнула! Рататоск, ты же сама ныла с утра до вечера: кто, если не мы, им надо помочь, нельзя сидеть, сложа руки! Забыла, что ли?
— Ничего я не забыла, — взъерошила шерсть на хвосте белка. — Просто… просто я не знаю. Пророчества — не такая вещь, которой можно запросто разбрасываться. Пророчества меняют судьбы и перекраивают мир. Никто бы не посадил тебя на цепь, если б Один и следом за ним все прочие не уверовали в истинность грядущего Рагнарёка!
— Это слишком сложно для меня, — тряхнул буйной головушкой Фенрир. — Хватит болтать. Я иду к бабуле Гюльве. Постараюсь ее убедить выбраться из норы и проведать Асгард. Вы двое, наберите подходящей воды и топайте домой. Поднесете вёльве кувшинчик с ручьевой водой и скажете, что это и есть верное спасение от ее напастей. Только не отдавайте сразу, а только после того, как она выполнит обещанное. Сначала товар, потом золото, все как полагается.
Он сорвался с места, побежал трусцой вдоль прибрежной кромки, на ходу переливаясь из облика в облик, текучий и неуловимый, как ветер, огонь или снег.
Слейпнир с философическим видом покорности судьбе пожал плечами:
— Может, мы в самом деле слишком много размышляем вместо того, чтобы действовать… Нам возвращаться через Ётунхейм, а там протекает Вимур. Как полагаешь, сойдет он для наших целей?
Рататоск как наяву увидела холодную и быструю реку с каменистым дном и студеной водой, от которой сводит скулы и ломит зубы. Однажды она сидела на берегу и ждала кого-то, а он не шел и не шел, и ей было тогда так грустно и одиноко…
— Конечно, подойдет, — согласилась девица-оборотень.
Ётунхейм.
Старая Гюльва с удрученным видом ежилась на упавшем каменном обелиске подле входа в свое подземное жилище. Из черного зева пещеры неспешно выплывали клубы бурого с желтизной и на редкость вонючего дыма. Видимо, изготовление очередного чародейского зелья пошло не так — то ли мандрагора оказалась с гнильцой, то ли сушеных жаб недостало.
Почтенная Гюльва пребывала не в духе. На любезное предложение правнука с ветерком прокатить ее до Асгарда она ответила точным и метким ударом клюки по спине. Оскорбленный Фенрир взвизгнул и отскочил, а бабуля возмущенно затрясла сухоньким кулачком:
— Я тебе, дармоеду и проглоту блохастому, не какая-то из твоих гулящих девок! Ишь, чего удумал — чтобы я, потомственная вёльва, тряслась у него на хребте да последние косточки себе переломала! Нет уж, не на такую напал! Коли я по вашей прихоти вынуждена куда-то тащиться, я пойду, как подобает уважаемой женщине! Хеймдалль! — Гюльва вонзила кривую палку в податливую cухую землю. — Хеймдалль, оглох ты там, что ли, на старости лет? Открывай дорогу, кому говорят! Да я это, я, не померла еще, не надейся, — ведьма мелко захихикала.
Фенрир на всякий случай метнулся в заросли сухо шелестящих папоротников. Хеймдалля, бессменного стража и хранителя Радужного Моста, именовали всевидящим и уверяли, якобы он способен прозреть творящиеся безобразия в любом из Девяти Миров. На опыте отца и своем собственном Фенрир убедился, что слухи весьма далеки от истины. Может, прежде Хеймдалль и славился уникальной зоркостью, но теперь его талантов хватало лишь на то, чтобы углядеть крупные военные сражения в ближайших к Асгарду мирах. Мелких же ежедневных происшествий Хеймдалль не различал вовсе и, конечно, куда ему заметить укрывшегося в траве волка.
Никогда не стоит недооценивать противников, — повторял отец, и Фенрир накрепко усвоил его урок. С него не убудет смирно полежать в жухлой траве, любуясь на ниспадающее с небес радужное полотнище, переливающееся и искрящее так, что глазам больно. Биврёст уткнулся в вершину холма, ровнехонько промеж старых менгиров, и бабуля, кряхтя и ворча, поплелась по склону кургана.
Волкодлак проследил за тем, как старая колдунья ступила на мерцающую гладь моста и заковыляла вперед, одновременно продвигаясь вверх. Согбенная фигурка с клюкой постепенно уменьшалась, вызывающе-черная посреди радужных всплесков и ослепительного ледяного сияния. Когда вёльва вскарабкалась достаточно высоко, поравнявшись с вершинами сосен, сверкающий мост языком огромной ящерицы втянулся в низкие серые небеса, прихватив странницу с собой.
«Давно мечтал это проверить», — вскочив, Фенрир в несколько длинных прыжков достиг вершины холма. Там волк принялся усердно рыться в многолетнем слое перепревшей листвы, разбрасывая в сторону гнилые ветки, останки мелких животных и прочий лесной мусор. Ему пришлось выкопать довольно большую яму, прежде чем он наткнулся на искомое. Насчет золотых монет, сложенных в корзинку или сундук, конечно, было полное вранье, но самородок ему попался. Даже не один, а целый десяток. Крупные, тусклые, похожие на перекореженные куски окалины из кузнечного горна, они могли обогатить знающего человека — а глупец бездумно отшвырнет находку в сторону, так и не поняв, что наткнулся на легендарные корни радуги.
Фенрир сгреб найденные самородки в кучку и заботливо присыпал палыми листьями. Вдруг кому да пригодятся. Или он сам попозже вернется сюда и заберет добычу. Можно у двергов заказать для Рататоск новые бубенчики в косы. Золотые, чтобы пели птицами на заре. Ей понравится. Смешная она. Верит во всякие глупости. Но упорная, что твой разъяренный кабан. Ведь не унялась, пока своего не добилась. Теперь старая ведьма, скрипя суставами и бурча втихомолку, держит путь к Асгарду, и ему тоже пора вернуться в родное логово. Его «Рагнарёк», где всегда шумно и не протолкнуться. Где пахнет жарящимся мясом, в подвале дожидаются своего часа бочонки с выдержанным элем, а в кухне шугает поварят матушка Эста, удивительная женщина-дверг, решившаяся изменить родным подземельям ради солнечного света.
Асгард, Валаскьяльва.
Шаг за шагом, мимо неспешно плывущих миров и перемигивающихся в темноте звезд, мимо завораживающе-холодных полотнищ северного сияния, не глядя ни вправо, ни влево. Вёльва ковыляла, хмурясь, кривясь и бормоча под нос. Ведя затянувшийся спор с могущественными силами, повелительницей и заложницей которых она стала в тот день, когда отдала свою душу магии. Дважды Гюльва останавливалась, борясь с желанием вернуться обратно. Любопытство влекло ее вперед — что же такое умудрились отыскать эти взбалмошные юнцы, какой ценой намеревались оплатить ее слова? — здравомыслие в компании с дурным предчувствием нашептывали, что ничего-то она в этом Асгарде не забывала. Пусть все идет, как шло. Место Хель — в подземном мире, место Бальдра — рядом с отцом, женой и сыном. Ну да, она дала слово. Как дала, так и взяла обратно. Совсем, видать, дряхла стала и рассудком ослабела, коли пошла на поводу у шайки юных бездельников, у которых еще молоко на губах не обсохло.