Глиняный колосс

В полном замешательстве я разворачиваюсь к Семенову лицом. Так, что тому становится видна вся левая сторона моего расписного фейса.
К чести последнего, он выдерживает открывшееся взору зрелище довольно стоически. Лишь несколько округлившиеся глаза да непроизвольное вздрагивание выдают на сей раз уже его, Семенова, эмоции.
Тем не менее, не говоря ни слова, повторно делает приглашающий жест.
Молча протискиваясь сквозь толпу, выхожу за своим провожатым из зала, сворачивая в неприметный коридор. Возле очередной массивной двери тот останавливается:
– Дальше вы сами. – И, с укоризной посмотрев на мое лицо, шепотом добавляет: – Желаю удачи!
«…Которая, похоже, там точно не помешает!» – Я делаю неуверенный шаг внутрь. Дверь за моей спиной услужливо закрывается.
Довольно просторный кабинет скупо освещен из двух небольших окон. Узкий солнечный лучик с улицы, пересекая пыльное пространство комнаты, проходит мимо шкафа с какими-то папками и падает точно на золотой погон. Принадлежащий сухонькому пожилому господину с лихими запорожскими усищами и лысиной, восседающему у массивного стола. «Прямо Тарас Бульба на пенсии…» – совсем некстати мелькает у меня. Напротив гоголевского казака, раскинувшись в довольно свободной позе, восседает спина Рожественского. Которую я теперь смогу узнать из тысячи.
Тарас немедленно удивленно вылупляется на жертву произвола местной матросни. «Да-да, а ты чего думал… – едва не срывается с языка мстительная мысль. – …Сам и виноват! Кто тут военное начальство?.. И вообще – пусть спасибо скажет, что экспонат живой и сам пришел… А не труп доставили!»
Очевидно почуяв неладное, спина Рожественского приходит в движение, также вскорости явив моему взору светлый лик.
Помимо наполовину пустого графина с прозрачной жидкостью и двух рюмок, на столе находится еще кое-что. И это «что-то» заставляет меня окончательно впасть в уныние. Потому что, находись рядом любая закуска, состоящая хоть из жаренного на сибирском кедре австралийского утконоса в жемчужных мидиях, я конечно же понял бы и простил. Но всему есть предел, так как закусывать моим паспортом с деньгами из будущего… И уж тем более злополучным смартфоном – являлось бы верхом цинизма. Тем более в архаичном прошлом.
«Олигархи олигархами, а существуют ценности, которых не достать ни за какие деньги. Как, например, вот эти… А коли они ими не закусывают, значит… Значит, плохи наши дела, Слава…» – Несмотря на предательскую романтику обстановки, тело непроизвольно вытягивается «во фрунт»:
– Поручик Смирнов по вашему прика…
– Вольно, господин поручик. Садитесь. – Старичок указывает рукой на свободный стул. Его глаза внимательно рассматривают новоявленное недоразумение. – Где это вас так?
Где, где… Тут, у вас, во Владике!.. Я робко усаживаюсь, стараясь не смотреть на Рожественского. Совсем неожиданно перед глазами возникает вчерашнее лицо Маланьи. Разочарованное и раскрасневшееся. Уж лучше с ней, чем здесь… Впрочем, не знаю, не знаю. Спорно! Ну, чего хотели-то? Валяйте, не тяните!
Не дожидаясь ответа, пожилой запорожец представляется:
– Генерал-адъютант Линевич… – чуть нагибает голову. – Николай Петрович. Командующий сухопутными силами Дальнего Востока. С Зиновием Петровичем вы, насколько я знаю… – Суховатая улыбка приподымает усы на без четверти три.
«Да уж, знаком…» – как раз в этот миг встречаюсь я глазами с Рожественским. Взгляд последнего не сулит обладателю синяка ничего хорошего.
– Времени у нас мало, потому сразу перейдем к делу… – Генерал, чей литературный двойник был бы весьма удивлен подобным сходством, легко поднимается, начиная расхаживать по кабинету.
Мои глаза перемещаются вслед за ним, подобно маятнику. На середине одной из амплитуд генерал, резко развернувшись на каблуках, неожиданно подходит ко мне в упор:
– Не стану забегать далеко вперед и вдаваться в лирику, молодой человек… Но Зиновий Петрович предоставил мне весьма убедительные доказательства вашего… – кивает в сторону стола. – Вашего невероятного путешествия во времени. И о пусть и небольшом, но все же посильном вкладе в морском сражении с японцем…
Чего?!. Я не ослышался? Небольшом посильном вкладе? Удивленно перевожу взгляд на флотоводца. Почему-то как раз именно сейчас Рожественский решает вдруг срочно озаботиться пустыми рюмками, недрогнувшей рукой боевого адмирала наполняя их из графина.
– Господин поручик… – Нависая сверху, Линевич дышит мне прямо в лицо, понижая голос до полушепота: – Нашему… – делает секундную паузу. – И вашему, поручик, Отечеству необходима помощь. Ваши знания для нас – бесценны. Рассказывайте все, чем владеете. В первую очередь нас интересуют действия японской армии на суше. – Он наконец отступает на шаг.
Большие напольные часы с маятником робко отбивают половину одиннадцатого. Сквозь стену слышатся очередные бурные овации – наверняка кто-то только что толкнул яркую душещипательную речь в честь победы русского оружия.
В кабинете же по соседству сидят трое. Один из которых отчего-то чувствует себя мелкой разменной монетой в руках крупных воротил. А слова про Отечество, Родину… Это все для тех, что сейчас аплодирует через стенку. Как и гимназистки в белых платьицах… Здесь – лишь карьеры и крупные дела. Так что уберите ваш напускной пафос, генерал Линевич. Я и без того готов рассказать все, что знаю. За минувшие сто лет не изменилось ни-че-го…
Наконец я нарушаю затянувшееся молчание:
– После Мукденской победы японская империя мечтала о заключении мирного договора. Находясь на грани финансового истощения. И разгр… – Мой внезапный кашель в последнюю секунду предотвращает катастрофу. Хорошо заметно, как напрягается Рожественский. А я чуть было не сболтнул лишнего! – И несколько бо́льшие потери в морском сражении этот мирный договор приблизили.
Уф… Отлегло. Чуть было не сдал такого крутого адмирала. Который вот смотрит сейчас на меня, как солдат на вошь… Не дрейфь, Петрович. Не предам я тебя. Я же не ты!
– Продолжайте? – Линевич почти не дышит, внимая каждому слову.
А чего это я… Кстати? Меня внезапно осеняет. Раз вы мне, господа, настолько верите и спор о моей будущей принадлежности не вызывает сомнений… А не… По моей спине пробегает неприятный холодок. А не сыграть ли мне в свою игру? Вы ведь играете, как я посмотрю, с помощью меня? Так почему бы мне не придумать историю, которой не было? Но которой очень хотел бы ты, Слава?
Неожиданно для самого себя я уверенно поднимаюсь на ноги. Будь что будет.
– Вы, Николай Петрович… – медленно наступаю я на опешившего генерала, – бомбардировали Петербург телеграммами с просьбой довести количество войск до полуторного превосходства над японскими. Только в таком случае вы планировали начать полномасштабное наступление по всему фронту, ведь так? – Запорожский казак от неожиданности делает шаг назад, упираясь спиной в шкаф.
– А откуда это… – Генерал явно чувствует себя не комильфо. Сам напросился.
– Тем не менее в конце июня вы все-таки это наступление начали… (Вдохновенная ложь, но… посмотрим!) Однако завершить его победой вам помешало лишь неожиданное перемирие. Для которого Япония приложила все усилия!..
На лице Линевича так и читается: «Да, правда? Это все я?!.» Ты, ты… Слушай дальше, Тарас Бульба:
– …И вы, Николай Петрович, вошли в историю не как генерал-победитель, а приблизительно на одном уровне с Куропаткиным.
Краем глаза я заметил, как Рожественский опрокидывает рюмку. Кстати, за время моего допроса тот не произнес еще ни слова. С чего бы это?
Линевич угрюмо молчит, припертый к стенке. Как в переносном смысле, так и буквально. Как быстро меняются роли! Я проходил это в прошлом не в первый раз. Стоит лишь взять человека за одно чувствительное место, и…
Не успеваю я додумать про место, как входная дверь внезапно распахивается, являя в кабинете настоящий ураган.
– Господа, господа… – Шуршащий вихрь, состоящий из дамского платья и шляпки, проносится мимо, подлетая ко все еще не пришедшему в себя генералу. Превратившись по дороге в ту самую учительницу, что дирижировала гимназистками на сцене. – Здравствуйте! – легкий кивок в нашу с Рожественским сторону. – А мой папа́ разве не с вами?