Туманы Серенгети (ЛП)

— Ей нужна моя помощь.
Затем он начал смеяться. Не тем болезненным смехом, как до этого, но безрадостным, без намека на юмор.
— Убирайся с моей собственности, — сказал он. — Ты нарушаешь ее границы. Ты также идешь по ложному следу. Я не в том состоянии, чтобы помочь вам или кому-либо еще. И, что еще более важно, я не хочу.
— Вы же Джек Уорден, верно? — стояла я на своём. Я обещала Анне, что доставлю Схоластику за Ванзу. Я не собиралась сдаваться при первых же трудностях.
— Да, — он выпрямился во весь рост, и у меня возник соблазн сделать шаг назад.
Чёрт возьми, он был большим мужчиной.
— Тогда вы тот человек, который доставит меня в Ванзу.
— И почему конкретно я должен беспокоиться о тебе? Или же о том, чтобы доставить тебя в Ванзу?
Я уставилась на него, школьный учитель во мне желал сделать ему выговор за его манеры, за его неприемлемое отношение. Он даже не потрудился выслушать то, что я должна была сказать.
— Ты слышишь это? — сказал он, приложив ладонь к уху. — Это — тишина, и она говорит именно о том, насколько мне по хрену.
Моё лицо загорелось ярко красным цветом.
— Знаете, что? Что бы не раздирало вас изнутри, черт возьми, вы этого заслуживаете.
Я развернулась на своих каблуках и вышла под проливной дождь, по моим горячим воспаленным щекам стекали капли дождя.
— Поехали, Бахати, — я захлопнула дверцу машины. — Я должна буду найти другой способ.
Но Бахати смотрел на человека, который наблюдал за дождем.
— Что-то не так с его глазами, мисс Ро. Это не тот Джек Уорден, которого я знаю.
— Ну, это Джек Уорден, с которым я разговаривала. И он… — я прикусила язык, хотя Схоластика всё равно бы не поняла меня. — Просто давай поедем.
Мы были почти у ворот, когда красный джип, едущий навстречу, чуть не врезался в нас. Бахати ударил по тормозам, нас занесло, и мы замерли всего в нескольких шагах от него. Другой водитель нажимал на гудок, издавая громкий, ревущий, непрерывный сигнал.
— Сумасшедшая леди, — пробормотал Бахати, сдавая назад. Это была однополосная дорога, и красная машина надвигалась на нас, не давая нам иного выбора, кроме как ехать назад, пока она продвигалась вперёд.
Капли дождя стекали по листьям, и я едва могла разглядеть дорогу, пока Бахати разворачивал машину в сторону главного здания. Но, вместо того, чтобы припарковаться, джип продолжал ехать на нас, пока мы не оказались зажаты в угол. Водитель вышла и постучала в окно Бахати.
— Куда, по-твоему, ты направляешь в эту ужасную погоду, молодой человек? Едешь как сумасшедший по этой размытой дороге? — она заглянула в машину, капли дождя стекали по ее пластиковому капюшону. Наверное, ей было, по меньшей мере, девяносто, но ее голубые глаза сияли ярко и ясно.
Мы с Бахати обменялись взглядами. Она была той, кто мчался на нас, как летучая мышь из ада.
— …тем более с женщиной и ребенком, — продолжила она, глядя на меня и Схоластику. Я должна была передать ее ей. Она не выказала отвращения при виде девочки. С другой стороны, учитывая ее возраст, она, вероятно, уже встречала подобных детей.
— Выходите. Все вы.
Она захлопала в ладоши и направилась к дому, оставив машину стоять на месте.
— Это Гома, бабушка Джека, — объяснил Бахати. — Ты не можешь спорить с ней.
Мы направились к крыльцу, наша обувь хлюпала по грязи. Я почувствовала облегчение от того, что Джек ушел. Когда дверь с сеткой закрылась за Гомой, Бахати, Схоластика и я задрожали в нашей мокрой одежде под навесом.
— Ну? Вы идёте, или я должна послать своих почтовых голубей, чтобы доставить приглашение? — крикнула Гома изнутри.
Мы вошли в очаровательную гостиную с большими окнами, мягкими диванами и выцветшими сосновыми полами. Дом был столь же эксцентричным, как и дама, которая пригласила нас, — смесь колониального дизайна и африканского наследия с неподходящими друг другу кусочками и простыми текстурами. Гома стояла посреди комнаты, спустив штаны до щиколоток, потом преступила через мокрую одежду. Мы с Бахати отвели глаза, в то время как Схоластика смотрела широко раскрытыми глазами.
— Смелая девочка, — сказала Гома. — Не боится старой кожи. Ты ведь не говоришь по-английски, не так ли?
Она переключилась на суахили, и вскоре Схоластика хихикала.
— Пойдем, — она протянула ей руку. — Давай дам тебе сухую одежду.
Я тайком взглянула уголком глаза, чувствуя облегчение от того, что Гома оставила своё нижнее бельё. Они вернулись, одетые в красочные мууму — длинные свободные платья, которые покрывали их с головы до ног.
— Я сделала их из китенге. Тебе никогда не захочется снова носить эти джинсы (Прим.: Китенге — хлопчатобумажная ткань, напоминает сарон; саронг — традиционная одежда народов Юго-Восточной Азии полоса ткани, обёртываемая вокруг бёдер или груди и доходящая до щиколоток), — сказала Гома, протягивая мне мууму. Бахати посмотрел на нее так, как будто она сошла с ума, когда женщина дала ему зеленую и желтую.
— О, давай, — она сунула их ему в руки. — С тебя капает вода по всему полу.
Они стояли друг напротив друга, молча сражаясь в течение нескольких секунд. Затем Бахати выхватил у нее мууму.
— Ванная там, — она наклонила голову и наблюдала, как он не спеша пошёл к ней, его ноги заплетались, как будто он направлялся к жертвенному алтарю.
— Я Кэтрин Уорден, — сказала она, поворачиваясь ко мне. — Все зовут меня Гома.
— Родел Эмерсон, — я пожала ее скрюченную руку. — А это Схоластика.
— Родел и Схоластика, — повторила она, смотря на нас с любопытством в глазах. — И что тебя сюда привело?
Я объяснила ситуацию настолько сжато, насколько могла.
— Мне жаль, что Джек был так груб с тобой, — сказала она, когда я закончила.
— Похоже, вы оба связаны событиями трагического дня. Джек не был прежним с тех пор, как потерял Ли… — она остановилась, когда вернулся Бахати, одетый в мууму. Оно едва доходило ему до коленей.
Гома ущипнула Схоластику — быстрый, резкий щипок на внутренней стороне её руки, чтобы она не захихикала. Бахати в мууму был очень спокойным человеком, ничем не похожим на Бахати, который шумел и болтал.
— Извините, — мне нужно было уйти оттуда, прежде чем Гома ущипнула бы меня тоже, — я думаю, что пойду, переоденусь.
Когда я вернулась, они все были на кухне — Бахати и Схоластика собрались вокруг стола, пока Гома наливала горячий суп в их миски.
— Ты можешь повесить их в прачечной, — сказала она, указывая на мокрый свёрток у меня в руках.
Всё ещё шёл сильный дождь, когда я пробиралась по коридору в прачечную. Я нашла несколько прищепок и повесила свои вещи, когда молния осветила заднюю часть дома. Мне показалось, что на мгновение я увидела в окне Джека, стоящего в центре невероятно сильного тропического шторма. Я как раз хотела списать это на своё воображение, когда ещё одна вспышка опять осветила его. Он просто стоял там, под деревом, которому было лет сто, и смотрел на землю, в то время как дождь выплескивал ад и ярость вокруг него.
— Я думаю, что Джек всё ещё снаружи, — сказала я, когда вошла в кухню.
Гома кивнула и продолжила есть свой суп.
— Он это делает. Сидит с ней всякий раз, когда приходит шторм, — она подтолкнула ко мне миску. — Ешь.
— Сидит с кем? — спросила я, беря стул и садясь напротив неё.
— Лили. Его дочь. Она там похоронена. Они все там. Это место полностью оправдывает своё название.
— «Имение Кабури»? — я вспомнила знак у входа.
— Да. Предполагалось, что это будет «Имение Карибу». Карибу означает «добро пожаловать», но я тогда всё ещё учила суахили, и в бланке я написала Кабури. Это означает «могила». Сэм — мой муж — подумал, что это весело. Он отказался исправить это. Он всегда говорил, что будет любить меня до самой могилы, — Гома посмотрела в свою миску. — И он это сделал. Он любил меня до конца.
Я почувствовала начало эпической истории любви, о которой всегда мечтала, но она больше ничего не говорила. Женщин просто усмехнулась и стала водить своей ложкой вокруг чашки, делая маленькие круги.