Ангел мести

 
Элизабет Грегг
Ангел мести
 
1
Тресси долго подравнивала холмик над могилой, где упокоились двое, как будто боялась оторваться от этого занятия. Наконец она выпрямилась, вскинув голову, и зажмурилась – знойный ветер наотмашь хлестнул по лицу. Измученная девушка устало оперлась на деревянный черенок заступа, отрешенно глядя на клочок перекопанной земли.
Боль отхлынула, уступив место безудержной ярости. Ненадолго стало полегче – ярость можно выкричать в бесконечное, раскаленное добела небо. Тресси и в самом деле закричала, громко и надрывно проклиная своего отца.
Древняя, ко всему привыкшая земля поглотила ее проклятия, не откликнувшись ни единым звуком. Куда ни глянь, до самого горизонта простиралась прерия – бурая, сухая, безжизненная.
Девушка скрестила руки на груди, маленький упрямый подбородок уперся в плечо, и на щеку соскользнула непокорная каштановая прядь. В огромных зеленых глазах плескалось горе. Губы Тресси беззвучно зашевелились – она пыталась вспомнить хоть какую-то молитву, надеясь отыскать в ней утешение. Это даже не было надеждой – это был просто бледный призрак, жалкая последняя иллюзия, стремительно превращавшаяся в ничто. Надежда исчахла и умерла в те мучительно долгие дни, когда они с мамой так и не дождались весточки от отца.
Тресси побрела к хижине, волоча за собой заступ. Жаркий ветер подгонял ее, хлестал по ногам, раздувая холщовые юбки. Вдруг с порывом ветра до ее слуха донеслось конское ржание. Девушка застыла, приставив ладонь козырьком к глазам, чтобы хоть как-то заслонить их от безжалостного солнца. Ничего – только зыбкие волны марева над иссушенной жаром травой.
Как же Тресси ненавидела этот край! Как мечтала о том, чтобы кто-нибудь, неважно кто, увез ее отсюда! Вот опять негромкое ржание. Теперь Тресси была почти уверена, что ей не почудилось.
Она наконец увидела одинокого всадника. Он неожиданно возник в дрожащем от жары воздухе, словно вынырнул из-под земли. Выжженная солнцем прерия нередко шутит такие шутки, но Тресси до сих пор не могла к ним привыкнуть.
Прикрывая глаза ладонью, она напряженно всматривалась в зыбкий конный силуэт, побаиваясь в душе, что это все-таки мираж. А если нет – то кто же этот человек? И куда направляется? Сердце девушки забилось чаще. Может быть, это всего лишь старатель, у которого кончились припасы? С тех пор как грянула золотая лихорадка, в эти края толпами хлынули искатели счастья. Одни проходили мимо, другие останавливались, чтобы набрать воды из колодца во дворе хижины. Вначале Тресси пугалась чужаков, но очень скоро поняла, что у них на уме лишь одно золото. Все они были как одержимые, и отец Тресси очень скоро тоже заразился этой одержимостью. Как будто в земле может хватить золота на все эти орды помешанных!
Убедившись, что всадник не игра воображения и что едет он прямо к ней, Тресси развернулась и бегом бросилась к хижине. Бросив у двери ненужный заступ, она метнулась в дом и достала из укромного уголка тяжелое кентуккийское ружье – на случай, если у путника на уме не одно только золото. Тресси взвела курок и достала с каминной полки капсюль. В последний раз она стреляла из ружья два дня назад и сразу перезарядила его – как учил отец.
«Держи порох сухим, а капсюль – наготове», – наставлял он.
Твердой рукой Тресси вставила капсюль в боек и принялась ждать.
Что-то насторожило ее. Ну да, конечно, где же размеренный стук копыт? Тресси затаила дыхание, не смея шевельнуться, но снаружи было тихо. Она подобралась к открытой двери и осторожно выглянула. Из-за угла хижины торчал костлявый и запыленный конский круп. Конь лениво помахивал спутанным хвостом – и все. Седока видно не было.
Зачем это он вздумал прятаться? Человек, приехавший с добрыми намерениями, всегда окликнет хозяев дома.
Тресси шагнула на залитый солнцем двор и быстро вскинула ружье, прицелившись наугад.
– Что вам надо? – крикнула она, но горло пересохло, и вопрос прозвучал скорее жалобно, чем грозно.
Ответа не было. Тресси сделала еще пару шагов, загребая пыль неуклюжими башмаками. Ветер донес до нее запах конского пота и чего-то еще, она не сразу поняла – чего именно. Потом сообразила – та же едкая солоноватая вонь стояла в доме, покуда Тресси не вынесла во двор и не сожгла окровавленную постель, на которой умерла в родах мама.
Еще шажок – и Тресси, обогнув угол хижины, наконец увидела всадника. Он обмяк в седле, привалившись к шее коня, и не подавал признаков жизни. Тресси замерла. Это от чужака пахло кровью. Кровью и смертью. Страх безжалостным кулаком стиснул сердце девушки. Она, как рыба, хватала ртом воздух, борясь с приступом тошноты. Раздавленная горем, безмерно одинокая, Тресси все же боялась смерти. И чужой, и своей собственной. Безмерная усталость нахлынула на нее, и она, разом ослабев, привалилась к стене хижины, сложенной из дерна.
Слова молитвы, той, что так и не помогла Тресси над могилой матери, теперь сами собой пришли ей на уста. Она всего лишь молила о помощи, мало надеясь на то, что там, наверху, услышат ее слова. Она всего лишь просила дать ей сил выдержать новое испытание. Господь свидетель, их и так слишком много выпало на долю той, кому едва сравнялось семнадцать!
Сделав еще один судорожный вдох, Тресси пошире расставила ноги и навела тяжелое ружье в спину всадника.
– Не двигайся! – крикнула она и сама удивилась тому, как твердо прозвучал ее голос.
– Я и рад бы, да не могу, – едва слышно отозвался чужак. В его голосе, сиплом от усталости, все же явственно ощущалась решимость. – Ты бы помогла мне, а? Чертовски неохота падать, а я, похоже, вот-вот грохнусь.
Облегченно вздохнув, Тресси прислонила ружье к стене хижины. Бояться нечего – этот человек сейчас слаб, как новорожденный котенок. Хотя саму Тресси никак нельзя было назвать слабой, незнакомец, соскользнув с седла в ее объятия, едва не свалил ее с ног. Вначале девушка вообще сомневалась, что им удастся добраться до хижины. Ей то и дело приходилось останавливаться, чтобы перевести дух, а от чужака вообще проку было мало. Ноги он, конечно, кое-как переставлял, но на самом деле Тресси почти тащила его на себе. При каждом шаге он глухо стонал. Голова Тресси оказалась у него под мышкой, и девушка задыхалась от едкого запаха пота. Похоже, этот парень не мылся целую вечность.
Кровать с сенником в дальнем углу хижины оказалась вдруг немыслимо далеко от порога. Измерив расстояние взглядом, Тресси чуть не взвыла от отчаяния, но все же кое-как добралась. Она свалила на сенник обмякшее тело чужака и, не обращая внимания на его жалобный стон, сама почти рухнула в кресло-качалку, стоявшее между кроватью и очагом. Это было мамино кресло – единственная вещь, которую им удалось прихватить с собой, когда они покидали Миссури. Сидя в этом кресле, Тресси словно погружалась в любящие объятия той, что уже никогда не обнимет ее наяву.
Запах готовящейся еды привлек ее внимание, и лишь сейчас она вспомнила, что еще утром поставила котелок с похлебкой на огонь – как раз перед тем, как у мамы начались схватки. Потом Тресси уже не могла отойти от нее. С тех пор у нее во рту не было ни крошки. Едва волоча ноги, девушка добралась до очага и налила себе из котелка полную миску. Затем она села прямо на пол и принялась с наслаждением глотать жидкое варево с редкими кусочками картошки, капусты и тыквы.
– А можно и мне хлебнуть? – донесся из угла едва слышный голос.
Тресси вновь наполнила миску и протянула чужаку. Тот кое-как сумел приподнять голову и взял миску одной рукой. Но поднести ее ко рту у него уже не хватало сил. Тогда он ниже нагнул голову и попытался лакать по-собачьи. Тресси встала на колени и дрожащими руками поднесла миску к самым губам незнакомца, чтобы он мог пить как следует. Похлебка тонкой струей потекла по небритому подбородку, но кое-что попало и в рот.
– Ну и чудная парочка, – пробормотала Тресси. – Даже не разберешь, кому из нас больше досталось.