Ангел мести

Он протер кулаками слипающиеся глаза и прошелся по прогалине, пытаясь отыскать следы волосатого проповедника. Хоть какие-то признаки того, что траппер не сбежал, а отправился на охоту. Куда там! Ни один охотник не станет брать с собой столько припасов. Боже милостивый, что же им теперь делать? Клинг оказался таким же мерзавцем, как папаша Рида и, кстати, родитель Тресси. Удрал восвояси, бросив своего отпрыска, словно ненужную тряпку. Мгновение Рид стоял на краю тропы, бессмысленно пялясь на клыкастые пики гор. Порой даже самому сильному мужчине хочется плюнуть на все и удариться в слезы, но вместо этого он молча побрел к хижине, чтобы сообщить Тресси дурную весть.
На миг он замер в дверях, благоговейно любуясь трогательной картиной – Тресси склонилась над младенцем, что-то нежно ему нашептывая. Порой вот в такие минуты здравый смысл отступал, покоряясь безрассудным мечтам любви. Они возьмут с собой малыша и вместе уйдут, куда захочет Тресси. Рид будет заботиться о них. Уж он постарается, чтобы кроха ни разу не вспомнил о своем недостойном родителе! Сердце Рида ныло от страха и недобрых предчувствий. Женщины так хрупки и слабы, и все же именно на их долю выпало исполнять труднейшее в мире предназначение. Рождая на свет детей, эти нежные создания испытывают такую муку, что о ней и подумать страшно. О, если б только он мог шагнуть к Тресси, обнять ее и малыша, утешить их и надежно укрыть от любых бедствий и тягот!
Тресси ощутила его присутствие и подняла голову. Тогда он, бесшумно ступая, подошел к девушке, и она заметила, что черные глаза его блестят странно и влажно.
– Как он?
– О, замечательно. Вопреки всем стараниям его папочки.
– Тресси, мне так жаль, что Горький Листок… в общем, что так вышло. – Рид поежился, не зная, как сказать ей о постигшем их бедствии.
– Знаю. Где Доул? Рид, я не отдам ему ребенка. Он не имеет права забрать его. Он не…
Рид глубоко вздохнул и наконец решился:
– Доул ушел. Удрал, подлец, не сказав ни слова. Так что он вряд ли станет отбирать у тебя мальчишку.
– Вот как! – тихо проговорила Тресси и перевела взгляд на Калеба. Мальчик молча таращил серьезные, широко раскрытые глазенки.
Она, похоже, еще не поняла всей тяжести их положения, а у Рида не хватило духа уточнить все детали. Он шагнул ближе и засмотрелся на малыша, уютно покоившегося в объятиях Тресси. Круглые темные глазенки уставились на него.
– Сейчас он уже не такая уродина, верно?
– Господи, Рид Бэннон, разве можно называть младенца уродиной? – Тресси крепко зажмурилась. – Молока нет, – прошептала она едва слышно. – Что же делать? Если он умрет, я этого не переживу.
Рид ничего не ответил, и Тресси, подняв глаза, увидела, что он смотрит на нее с затаенной, сосредоточенной нежностью. Этот взгляд невольно напомнил ей о тех далеких днях, когда Рид Бэннон, раненный, беспомощный, лежал в хижине, и Тресси ухаживала за ним. Как он был тогда слаб и жалок, как всецело зависел от нее! Лишь сейчас она осознала, как он стал ей близок. Тогда она спасла Рида. Для чего? Чтобы сейчас он спас этого малыша?
– Ох, Тресси, – проговорил Рид и, опустившись на колени, ласково коснулся ладонью ее щеки. – Если б только я смог уберечь… Но я же не знал… Словно бог наказывает меня. Горький Листок умерла родами, совсем как моя мать. А я так был уверен, что на сей раз все обойдется, что надо лишь держать Доула подальше от нее. – Рид умолк, прижавшись щекой к груди Тресси, рядом с крохотной головкой младенца. Он не в силах сказать ей всю правду. Сказать, как он обрадовался, когда Тресси велела ему уйти, как трусливо бежал, только бы не видеть, не слышать всего этого… как всегда бежал от того, чего не мог перенести.
– Что нам теперь делать? – глухо спросила Тресси. – Самое главное сейчас – чтобы Калеб выжил.
– Калеб?
Девушка серьезно кивнула.
– Да, Калеб Рид. В честь моего дедушки. Дули отказался от сына, значит, мальчик не будет носить его имя. Если хочешь, будем звать его Кэл. Правда, красиво звучит?
Рид шумно кашлянул. Господи, и что это на него нашло? Тресси говорит так, словно они и впрямь решили взять мальчика с собой, вырастить и воспитать маленького полукровку… Он резко отстранился и встал.
– Пойду поищу ему молока, – отрывисто сказал он. – Живут же здесь где-то люди… а у них наверняка сыщется корова либо коза. Ты останься здесь, с ним, и жди меня. Так будет лучше всего.
От страха у Тресси перехватило дыхание. Что, если Рид не вернется?
– Почему бы нам просто не отправиться в форт Ларами? – едва слышно спросила она.
Рид присел в углу хижины, разбирая остатки припасов. Не так уж много у них осталось съестного, думал он. Просто чудо, что этот мерзавец не забрал все подчистую. Должно быть, побоялся шарить в вещах, чтобы не разбудить Тресси и Рида. Немного, муки, сахар, две пригоршни бобов и бурдюк с водой. Проклятье, он украл даже седельные сумки! Рид поднялся и, обернувшись, увидел, что Тресси неотрывно смотрит на него, терпеливо ожидая ответа.
– Пешком нам такого пути не одолеть. До форта отсюда самое меньшее два дня, и то верхом. За горами лежат степи. Там ветрено и стоит невыносимая жара. Нет, лучше будет, если ты останешься здесь.
Тресси эта идея была не по вкусу, но она хорошо понимала, что Рид прав. Калеб должен подрасти и окрепнуть, прежде чем он сумеет благополучно перенести такое путешествие. Минуту она в упор, испытующе глядела на Рида, но он ответил таким же прямым, недрогнувшим взглядом. Можно ли ему доверять? А разве у Тресси есть выбор? Она чуть заметно пожала плечами и выудила из-под тюфяка свой узелок с деньгами.
– Возьми, тебе пригодится.
– Что это? – спросил Рид, протянув руку.
– Деньги, – терпеливо пояснила Тресси. – Чтобы купить молока.
– Да откуда они у тебя?
– Какая разница? Возьми.
Рид молча спрятал узелок и принялся с нарочитым тщанием прикреплять к поясу бурдюк с водой. У него есть проблемы и поважнее, чем ломать голову, отчего Тресси так старательно прятала от него эту паршивую горсть монет. Рид и сам бессовестно лжет ей, позволяя надеяться, будто они сумеют спасти новорожденное дитя. Разве может он прямо заявить ей, как мало у него шансов добыть в этих краях молоко и вернуться, пока еще не станет поздно? Нет уж, лучше им и впредь хранить друг от друга свои секреты.
Тресси не знала, что и думать. Этот человек то нежен и близок, то в один миг становится холодным, чужим. Мелькнула мысль, что Рид и прежде бежал от ответственности, а значит, вполне способен проделать это вновь. Тресси сердито отогнала предательскую мыслишку. Калеб морщился и капризничал, отплевываясь от сахарной воды. Сколько еще он сможет продержаться на этой скудной пище, если ее вообще можно так назвать.
Рид шагнул к дверям, обогнув Тресси и малыша, – он и сам не знал, что натворит, если ей напоследок вдруг захочется обнять его.
На пороге он бросил, не оборачиваясь:
– Я постараюсь вернуться побыстрее. Ружье оставляю здесь, в углу. Оно заряжено, – кратко добавил Рид. И ушел.
Тресси молча смотрела на зиявший пустотой проем двери, покуда шаги Рида совершенно не стихли. Пригревшись на утреннем солнышке, снаружи все громче распевали птицы. Калеб так и заснул у нее на руках, и девушка бережно уложила его на постель. А затем, повинуясь безотчетному порыву, вдруг упала на колени и низко склонила голову, уткнувшись лбом в край тюфяка. Ей хотелось помолиться, но в мыслях непрестанно звучало лишь: «Господи, господи!», и Тресси повторяла эти слова вновь и вновь, с невиданным прежде рвением.
– Господи, – твердила она, – боже милосердный, об одном прошу – только бы малыш не умер! Только бы выжил!
Очнулась она оттого, что колени заныли от долгого, стояния на жестком полу. Тресси не знала, сколько времени минуло с тех пор, как ушел Рид, и это ее тревожило. Интересно, как скоро она поймет, что он так и не вернется? И что ей делать тогда? Кроха Калеб покуда спит, но очень скоро он проснется и будет голоднее прежнего. Тогда ему уже будет мало сахарной воды, а если даже он не станет плакать – много ли времени надо новорожденному младенцу, чтобы умереть с голоду без капли молока?