Проклятие рода Тремейн (СИ)

Их глаза встретились, и Анна увидела, что он смотрит на неё иначе. Значит, всё же воевал. Всё это время она гадала, был ли Винсент из числа счастливчиков, отсидевшихся в тылу, или же ему довелось “понюхать пороха”.
— Северо-восточный фронт. Франция — отчеканил он так, словно сдавал очередной рапорт, — одиннадцатый батальон.
Анна видела перед собой уже не юриста — офицера. Винсент неожиданно переменился в лице, а она будто снова перенеслась в госпиталь, и вместо уютного кабинета их окружали больничные койки, стук железных каталок по полу и едкий запах лекарств с примесью крови и гноя.
— Выходит, мы были почти соседями, — Анна сказала это больше затем, чтобы развеять наваждение.
— Бузенкур, — уточнил Винсент, — слышали о такой деревушке?
— Может быть.
За год работы, когда их то и дело швыряли с места на место, названия городов и деревень смешались в одно.
Повисло молчание. Они не решались снова встретиться взглядом, но, свершив для себя открытие, интуитивно, почувствовали друг друга на каком-то новом уровне — понять это могут лишь те, на чью долю выпали одинаковые испытания.
— И после войны приехали сюда?
Анна понимала, что, ей, возможно, не следует задавать этот вопрос, но любопытство писателя оказалось сильнее.
— Через два месяца после того, как был комиссован, — Винсент похлопал себя по ноге, — шальная пуля, чтоб её.
Сказано это было легкомысленно и наигранно беспечно, но Анна видела, что ему тяжело.
— Простите, мне не следовало…
— Ерунда, — отмахнулся Винсент, — тем более, что, как говорит моя матушка, мне ещё повезло.
— Вы тоже так считаете?
Она не ожидала, что этот вопрос толкнёт его на откровенность, но терпеливо и с интересом слушала рассказ Винсента. Он говорил о ранении, о брате и предательнице-невесте, и, наконец, о том, как бросил контору в Ливерпуле и приехал сюда, в Торнтон. Анна не чувствовала жалости — Винсент Чейз был не из тех, кто вызывает это ужасное унизительное чувство, и в какой-то мере она даже восхищалась им, как человеком выдержавшим подлые удары судьбы.
— Даже не ужаснётесь? — усмехнулся он.
— А нужно? — Анна вскинула бровь. — “О, Боже, какой кошмар!” — театрально воскликнула она, заломив тонкие руки, — “это ужасно, ужасно, голубчик! Ваша невеста просто Иуда!”
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, и одновременно рассмеялись.
— А вы не похожи на прочих женщин, — Винсент открыл новую пачку сигарет и вынул две штуки. — Ну, так что? О себе я рассказал, теперь ваша очередь, — он протянул ей сигарету, — удовлетворите моё любопытство, миссис Дафф?
Она не привыкла откровенничать даже с близкими, не говоря уже о малознакомых людях, но неожиданно для себя испытала жгучую потребность выговориться, хотя рассказывать, по большому счёту ей было не о чем.
— Увы, моя жизнь может показаться не такой занимательной, как у моих героев, — улыбнулась Анна. — Я родилась в Лондоне, и там же провела всю сознательную жизнь. К сожалению, или к счастью, но у меня нет ни братьев, ни сестёр, хотя в детстве я завидовала подругам и мечтала о старшем брате. Но у меня был кузен, мой любимый Эммет, — при воспоминании о нём в её глазах появилась грусть, — он умер от испанки через два месяца после того, как попал на передовую. Батшеба, его бедная невеста, так и не смогла этого пережить, и через три месяца ушла в монастырь.
По лицу Винсента она поняла, что он, должно быть, представил на её месте Джорджиану в черно-белом монашеском одеянии.
— Но были и счастливые моменты, — продолжила Анна, — я до сих пор с нежностью вспоминаю наши ежегодные поездки в Озёрный Край, где мама арендовала коттедж на летний сезон. В детстве я целыми днями пропадала там с крестьянскими детьми, к ужасу моей пожилой гувернантки, — она усмехнулась, — зато научилась лазать по деревьям и ловить ящериц, а две даже жили у меня в аквариуме целый месяц. Потом я выпустила их в сад, и они погрызли все корни у азалий и рододендронов, ох, и досталось же мне тогда от матушки!
Невзирая на то, что их с матерью взгляды на жизнь сильно отличались, Анна без тени сомнения могла сказать, что детство её было счастливым, и когда по окончании женской школы, она изъявила желание поступить в Кембриджский колледж, баронесса не стала чинить препятствий. К тому времени Анна уже повстречала Уильяма, и главное чаяние леди Хасли было исполнено — избранник дочери происходил из благородной семьи, и, что немаловажно был единственным наследником родительского состояния.
Через три месяца знакомства влюблённые обвенчались в Лондоне, и в это же время увидела свет первая книга Анны, та самая дебютная “Пустошь”.
— А меньше, чем через год началась война.
Эти слова легко сорвались с её губ, будто она говорила о чём-то обыденном, но Винсент, всё понял и виновато смутился.
— Не стоит продолжать, если не хотите об этом говорить.
— Что было дальше, вам хорошо известно, — ответила Анна. — Мама до сих пор уверена, что всему виной наше родовое проклятие. Сейчас мне кажется, это ещё одна из причин, почему я здесь: наверное, хочу доказать самой себе, что нет никакого злого рока. Хотя, да, мужчины в нашей семье, долго не живут.
— В газетах писали, что ваш отец погиб под колёсами экипажа.
— Пьяный водитель кэба, — вздохнула Анна. — Было темно, и шёл дождь, а папа возвращался из клуба позже обычного. Вышел из экипажа, не доезжая до дома, чтобы купить табака и заодно прогуляться. Он любил дождь.
Какое-то время они оба молчали, а потом Винсент неожиданно накрыл её руку ладонью.
— Если вам так будет легче, то я тоже не верю во всю эту чушь, миссис Дафф.
— Прошу, зовите меня Анна.
Сухое и бездушное “миссис Дафф” вдруг показалось ей чудовищно неуместным.
Винсент посмотрел в окно:
— Отличный день для прогулки. Не возражаете пообедать в ресторане?
— А он здесь есть? — Анна усмехнулась.
Как выяснилось, через четверть часа, ресторан в Торнтоне был, хоть и имел мало общего с лондонскими заведениями. Это скорее можно было назвать небольшим пабом, довольно уютным и обставленном в деревенском стиле — “кантри”, как называли его американцы. Обитые деревом стены, клетчатые шторы на окнах, накрахмаленные и выцветшие от времени, старый камин и два потрёпанных бархатных кресла подле него навевали ассоциации с охотничьим домиком из романа Олшеври, подлинным автором которого являлась жена русского эмигранта, взявшая себе мужской псевдоним.
Они заняли столик у окна, и сделали заказ.
— Здесь всё довольно скромно, но местная кухня вас приятно удивит, — заверил её Винсент.
Прежде, чем она успела ответить, к столику подошёл мужчина, и Анна узнала в нём управляющего гостиницы. Кажется, его фамилия была Керджесс.
— Добрый день, мэм, — поздоровался он и снял видавшую виды фетровую шляпу.
Анна сдержанно кивнула. Не то, чтобы она злилась, но неприятный осадок ещё оставался.
— Вы уж простите, что я вчера так с вами, — пробормотал он.
— Не стоит извинений, — холодно ответила Анна, — мистер Чейз любезно разместил меня в своём доме. Не желаете ли присесть?
Керджесс стушевался, ссутулился, но послушно опустился на предложенное место.
— К вам лично я ничего дурного не имею, — клятвенно заверил управляющий, — просто… ну, нехорошее это место. Нехорошее и всё. И тревожить его не надобно.
Теперь он вызывал у неё скорее жалость, нежели раздражение.
— Сегодня я осматривала дом и, как видите, ничего страшного со мной не приключилось, — Анна пожала плечами. — Тем более, как вы говорите, проклятие касается только нашего рода.
Керджесс расправил плечи, будто хотел ещё что-то сказать, и в конце концов, пробормотал смущённо:
— Ну, в общем, это… Простите меня, мэм. Я так-то не со зла. Доброго вам дня.
Официант принёс заказ и, управляющий, не желая более мельтешить перед глазами, ушёл.
— Он в общем-то неплохой малый, — сказал Винсент, глядя ему вслед, — но, как я уже говорил, Торнтон — это деревня, а у них здесь свои понятия о жизни.