Хорт – сын викинга

Однако вернемся к весенней ночи и сладко почивающему Мораву. Он выполнял очередной урок волхва. С точки зрения мальчика, он был очень странным. Прошлым днем, после обеда, Рогволд вдруг забеспокоился, стал резким и неприветливым. В таком настроении Морав видел своего наставника (практически приемного отца) впервые. Обычно волхв был сама доброжелательность. Старик жалел сиротку, кормил его вкусно и досыта, относился к нему приветливо, лишь в обучении был строг и требователен. Однако вчера его будто подменили.
Рогволд вдруг уединился в своем доме, поставив Морава охранять вход с наказом никого не впускать и самому не входить, и, судя по бормотанию, которое доносилось из-за двери, занялся гаданием. Оно продолжалось почти до ночи, и когда волхв появился на пороге дома, то Морав невольно отшатнулся – его лицо было белее длинной седой бороды, а глаза казались черными провалами. После этого Морав и получил свое задание, которое звучало примерно так: «Пойди ночью туда, не знаю, куда, и сделай то, не знаю что».
В общем, Морав должен был ночь напролет бродить по лесу, отбиваясь от ночных духов заклинаниями и с помощью оберега, и лишь к утру вернуться в твердь. Оберег Морав выбирал лично из множества амулетов, предложенных волхвом. Там были восьмиконечный крест, резные фигурки птиц и зверей, коловрат – колесо со спицами-лучами, изображавшим солнце, миниатюрный топорик и даже крохотный меч. Но мальчик сразу же потянул руки к оберегу в виде волчьего клыка, вставленного в бронзовый диск с начертанными на нем странными знаками.
Волхв был не просто озадачен – поражен выбором своего ученика, тем не менее не сказал ни слова. Рогволд лишь освятил оберег и, прикрепив его к кожаному гайтану, повесил на шею Морава. В тот момент мальчику показалось, что холодный диск вдруг мгновенно нагрелся и его тепло проникло до самого сердца.
Несколько обескураженный мрачным видом волхва и странным заданием, Морав пробирался по звериным тропам, шепча заклинания и время от времени прикасаясь к оберегу, а затем ноги сами повернули его к берегу, в сторону Клюва Ястреба. Несмотря на то что он хорошо знал повадки зверей, так как все свои малые годы провел в лесу и мог в нем свободно ориентироваться даже ночью – по звездам, лесные заросли его не привлекали. Мальчика тянуло к себе море. Он был способен часами сидеть на песке, с непонятной надеждой вглядываясь в переменчивую морскую даль, будто ожидая какого-то чуда.
Вот и в эту весеннюю ночь его вдруг потянуло к морю, ласковый убаюкивающий голос которого слышался даже в некотором отдалении от берега. На песчаном пляже, освещенном полной луной, все лесные страхи покинули Морава, и он даже перестал шептать заклинания. Ему всегда казалось, что море – его главный защитник.
Оказавшись в небольшой бухточке, Морав приготовил себе ложе и присел, чтобы разобраться в мыслях. Ему хотелось понять, что подразумевал и на что надеялся волхв, отправляя его бродить по ночному лесу. А в том, что этот урок был подсказан Рогволду гаданием, Морав совершенно не сомневался. И это было очень странно и непонятно. Но вскоре его мысли превратились в мечтания, которые понеслись по золотой дорожке, проложенной луной по морской глади, а затем изрядно уставший мальчик даже не понял, как случилось, что он прилег и практически моментально уснул крепким детским сном, в котором не было места житейским тревогам и переживаниям.
Проснулся он мгновенно, словно его кто ткнул шилом в бок. На море опустился туман, сквозь который с трудом пробивалась утренняя заря. Волны по-прежнему катились с чуть слышным шелестом, но где-то в молочной глубине тумана слышался какой-то плеск. Он был тихим, но сердечко мальчика вдруг обсыпало морозным инеем. Он напряг глаза – и едва не вскричал от страха: из седой пелены на берег надвигались огромные змеи! Через какое-то мгновение оцепеневший Морав понял, что это высокие резные носы кораблей. Однако тут же на место страха пришел ужас. Варяги! Это набег варягов!
Столбняк, сковавший все тело мальчика, прошел, и он юркнул в прибрежные кусты. А затем во всю прыть помчался к тверди, благо заря разгоралась быстро и лес возле берега не был густым. Насквозь продуваемый ветрами сосняк не имел подлеска, поэтому Мораву даже не пришлось искать тропу.
Отбежав подальше от мыса, мальчик остановился, перевел дух и, набрав воздуха, сымитировал брачный призыв филина-самца:
– Гуу-у! Гуу-у! – И так несколько раз; а затем, передохнув, Морав продолжил свои упражнения: – А-ак! А-ак! Ха-аха! Ха-аха!
Так кричат филины возле гнезда, когда их что-то беспокоит.
Это был сигнал военной тревоги, известный всем русам. Он подавался лишь в ночное время. Морав некоторое время изображал крики филина, в отчаянной надежде, что ночные дозорные на валах тверди услышат его и посчитают заранее оговоренное количество уханий филина, пока не получил ответ – голос совы-сплюшки: «Сплю-у! Сплю-плю!» Он прозвучал громко – даже слишком громко – и отчетливо.
Обрадованный Морав – дозорные его услышали и поняли! – побежал дальше в надежде спрятаться за валами прежде, чем к ним доберутся варяги. От отца он знал, что морские разбойники во время набега действуют исключительно быстро, а значит, нужно было поспешать.
И все-таки он не успел. Его подвело переполнявшее душу чувство радости, что в свои малые лета он сумел помочь соплеменникам, предупредив их о страшной опасности. Мальчик не сомневался, что его поступок будет оценен должным образом жителями городища, и от этого предвкушения предстоящих почестей он не бежал, а летел как на крыльях, чего нельзя было делать ни в коем случае. Его неожиданно постигла беда, которая скрывалась под землей.
Русы не выставляли дозоры в лесу по ночам, опасаясь нечисти. Тем более что на них давно никто не нападал, за исключением лазутчиков викингов, которые убили семью Морава. Но после этого случая были приняты дополнительные меры безопасности. Русы окружили свою твердь ловушками, заметить которые ночью было очень трудно. Да и днем отыскать их мог только опытный следопыт. В одну из таких западней и угодил мальчик.
Ловушки вокруг городища существовали с незапамятных времен, и все русы помнили, где они расположены. Время от времени старейшины собирали детей, достигших определенного возраста, который давал им право на свободный выход в лес, и проводили своеобразные экскурсии, показывая им западни, ловушки и капканы – во избежание несчастий. Затем принимали «экзамен», чтобы проверить, настолько твердо усвоен урок. Если малец путался, его отправляли на год в женское общество, что было большим стыдом для будущего воина. Поэтому науку ловушек все воспринимали очень серьезно. Таким способом воспитывались отменные следопыты, которые могли распознать западню не хуже волков, повинуясь внутреннему чутью.
Морав тоже знал все, что полагается знать подрастающему поколению. Тем более что в лесу ему приходилось бывать гораздо чаще, нежели другим подросткам. Рогволд учил его, кроме всего прочего, еще и знахарскому ремеслу, ведь любой волхв должен быть прежде всего врачевателем. Мораву приходилось днями рыскать по лесу в поисках целебных трав и кореньев, особенно по весне, когда растения имели наибольшую целебную силу, а затем отчитываться перед Рогволдом, рассказывая ему о их свойствах и повторяя составы многочисленных настоев и отваров, которые он должен был знать назубок.
Но после нападения викингов на его семью были сооружены дополнительные ловушки, а дети ходили в лес только в сопровождении вооруженных взрослых. Мораву было известно их расположение, однако огромное напряжение сыграло с ним дурную шутку. Чтобы сократить расстояние, он побежал напрямик, по одному из ответвлений тропы, – и угодил в яму, на дне которой торчал заостренный кверху кол. Уже проваливаясь сквозь легкий, плетенный из тонкого хвороста щит, маскировавший западню, Морав вспомнил о ее существовании, но было поздно.
Ему здорово повезло, что он не был взрослым мужчиной или каким-нибудь крупным зверем (которые тоже часто попадали в ловчие ямы), иначе Морав нанизался бы на кол, как рыба на костяной кукан. Мальчик лишь порвал одежду и немного ободрал бок. В яме было тесновато даже для него, а ее большая глубина не давала никаких надежд выбраться на поверхность самостоятельно. Морав опустился на корточки и безутешно (правда, беззвучно) зарыдал. Это же надо так глупо опростоволоситься!