Темный Империум: Чумная война (ЛП)

Матьё подумал о том, что в их обычаях можно было усмотреть упрямую слепоту.
То, как Адептус Астартес отреагировали на Робаута Гиллимана, граничило с трепетом. С самого начала Гиллиман предостерег Матьё от поклонения ему, сказав, что он не потомок бога. Жрец стал свидетелем того, насколько сильно раздражали примарха те, кто не внимал ему. И тем не менее, его сыновья взирали на него с едва скрываемым восхищением.
Матьё делал так, как ему было сказано. Он был вынужден видеть Гиллимана таким, каким тот хотел казаться, но его общение с примархом, по большей части, было лишь игрой. Глубоко в душе Матьё почитал примарха.
Предшествующие милитант-апостолы выбили для себя небольшую область в дворцовом шпиле Гиллимана, располагающегося на вершине его гигантского корабля. Должность пришла с весьма роскошными апартаментами. Еще до прихода Матьё на эту должность самая крупная комната была переоборудована в часовню Имперского Культа. Она была обставлена безвкусно - все было сосредоточено на демонстрации влияния и богатства, но никак не веры. Матьё сделал все, что было в его силах, дабы придать этому месту более аскетичный вид. Он избавился от самых вульгарных предметов, заменил статуи древних кардиналов статуями самых почитаемых им святых. Здесь также была и скульптура гордого Императора, стоящего на алтаре с мечом в руке. Матьё заменил ее на изваяние Императора, несущего свой дозор, будучи прикованным к Золотому Трону. Матьё всегда предпочитал именно такое олицетворение Императора, ибо оно указывало на то, насколько великую жертву он принес ради своих подданных. Служба Императора на благо человечества была гораздо важнее, чем его бытие воином, правителем, ученым или провидцем. Матьё всегда старался следовать этому примеру Императора, отдавая от себя все то, что он мог дать для помощи страдающему человечеству.
Часовня была испорчена недобросовестностью других членов Имперского Культа. Он предпочитал вести проповеди среди персонала корабля в их замызганных церквушках. Он поддерживал личную часовню только из-за того, что от него этого ожидали – на самом же деле он практически не молился здесь.
Для своих личных религиозных обрядов он спускался к этому заброшенному монументу неверующих мужей.
В дальней части зала находился небольшой склеп, где сложенные в кучи черепа падших героев были скреплены в жуткой манере. Когда Матьё обнаружил это место, все вокруг было покрыто пылью – никто не появлялся здесь длительное время.
Посреди бессчетного количества взирающих черепов сверхлюдей, он организовал простой деревянный алтарь, на котором также находилась статуэтка Императора на Золотом Троне. Вокруг него выстроились меньшие статуэтки девяти лояльных примархов, как и во всех других святых местах. Та, что изображала Робаута Гиллимана, была в три раза больше остальных. Матьё преклонился перед Императором и Его Мстящим Сыном, несмотря на то, что настоящий Гиллиман мог расстрелять его за это.
Он опустился на колени, после чего вознес молитвы сначала Императору, потом всем Его сыновьям и, в самом конце, лично Гиллиману. Он встал и засунул руку в большой короб из-под патронов, откуда взял тридцать шесть свечей, после чего расставил их в дополнение к сотням тех, что уже были расставлены по всему периметру помещения. Когда все свечи были расставлены, он включил небольшую прометиевую горелку, которой начал поджигать фитили каждой из свечей, торжественно приговаривая над каждой из них:
‘Император наблюдает за тобой. ’
Каждая свеча представляла собой мольбу одного из тех многочисленных слуг, которые представляли собой безголосое большинство граждан Империума. Когда кто-либо испрашивал у него благословения света, Матьё не смел отказывать никому из них, обещая возжечь свечу за каждую мольбу. Количество просьб, исходящих от обитателя этого корабля, было настолько большим, что Матьё казалось, что он более не сможет сдерживать свои обещания. В конце концов, его дьяконы настояли на том, чтобы он принял помощь. Постоянно отвергая любых слуг или сервиторов, он беспокоился о том, насколько быстро он привык к ним. Он никогда не хотел уподобляться другим высокопоставленным членам церкви, что имели непомерно раздутые владения, и боялся того, что этот страх был первым шагом к такому образу жизни.
Как только он начал принимать помощь в лице прислуги, он тут же раскаивался, устанавливая максимальный режим на своем авто-флагелляторе, что беспощадно бил его розгами. После такого самобичевания, он обустраивал эту келью своими руками, отмывая грязь и изготавливая предметы поклонения. Закончив, он с благоговением взял еще одну горсть свечей, дабы доказать свою искренность – теперь за каждую потерянную душу горело две свечи: одна была зажжена его слугами, а другая – им самим. Когда он пришел, в келье было темно. Он всегда гасил свечи перед уходом, а по возвращению вновь разжигал их, пока от них не оставалась лишь горка расплавленного воска. У него было достаточно свеч, чтобы постоянно заменять их.
‘Лорд Гиллиман выбрал меня за мою покорность, ’ – сказал он самому себе. Твердой рукой он подносил прометиевую лампу к каждому столбику воска. Другая его рука сжимала робу так сильно, что в свете свечей костяшки его пальцев казались раскаленными добела. Его авто-флагеллятор перешел в режим легкой агонии. Он позволил боли пройти сквозь свое тело, тем самым очищая себя от эгоистичных мыслей. ‘О, Император, не дай мне пропасть на этой службе. Не дай мне забыть Твою милость и Твое предназначение, дарованное мне. Убереги меня от гордыни. Дай мне сил быть искренним в своих намерениях. Дай мне сил помочь Лорду Гиллиману узреть Твой свет. Помоги мне, о Повелитель человечества. ’
Примерно через час он закончил. Достав свой санктус-астрогатор из карманов роб, он активировал его, дабы тот определил его примерное местонахождение по отношению к Терре. Он не знал, сможет ли это устройство работать в варпе, но, тем не менее, он принял во внимание выданный машиной результат, преклоняясь в предполагаемом направлении древнего колыбели людского рода, где пребывал преисполненный величественной боли Император.
Закончив с этим, он направился к своему столу.
Он зажег шесть больших свечей, расположенных внутри двух черепов. Когда-то они принадлежали правоверным, что приняли мученическую смерть от мародеров Хаоса. Он поблагодарил каждого из них тем, что даровал им свет во мраке, после чего сел за стол и открыл том, который лежал на нем. Бумага была очень ровной и приятной на ощупь – в разы лучше любой другой, попадавшейся ему ранее. В жизни слуги примарха, определенно, были свои плюсы. Книга распахнулась на заглавной странице, которая описывала легенду о Великой Чумной Войне. Матьё пролистал несколько страниц, главы на которых он уже завершил, но все еще не было должным образом проиллюстрированы. Перед тем как излагать свое видение истории, он множество раз переписывал его в черновиках, пока наконец не счел его достойным для первой попытки. Это был знаменательный день. Еще одна часть его завета была готова для передачи потомкам.
Гиллиман требовал от него немногого. Описание должности милитант-апостола как глашатая было весьма точным. Примарх время от времени призывал его, дабы получить совет о том, как лучше вести дела с церковью, как преподнести что-либо толпе во время речи и так далее. Зачастую, Гиллиман переписывал его проповеди.
Матьё с гордостью принимал свою службу Императору такой, какая она есть. Будучи выходцем из множества бедняков и калек миров Ультрамара, теперь он путешествовал вместе с прислугой на корабле Ордена, Чести Макрагга, раздавая милостыню или медикаменты, а также принося умиротворение в духовную жизнь обитателей судна. В грязных часовнях нижних палуб корабля он говорил о милости Императора. Обыкновенные люди на флоте были обделены религиозными обрядами, ибо Ультрамарины находили их омерзительными, но, тем не менее, не запрещали их. Матьё делал все, что было в его силах. Их жизни были жалкими. Он жалел их.