Долгая дорога домой (СИ)

Брок всё-таки закурил, хотя ещё вчера решил беречь сигареты до последнего, до того самого пиздеца, который никак по-другому решить не получилось бы. Ему нужна была ясная голова и желательно временная импотенция, чтобы мозги не утекали в пах, стоит Барнсу потянуться или улыбнуться, опустив по-девичьи пушистые ресницы.
— Я за равноправие в семье, милый, — выплюнул он. — В следующий раз охочусь я, а ты быт обеспечиваешь.
Тереза была права, всё это страшно настопиздило Броку. Он никогда не тянул руки к чужому, не имел привычки брать то, что ему не принадлежит и даже смотреть в ту сторону. Так чего всё сейчас сдвинулось? Барнс был чертовски красив, он лучший, кого Брок видел в своей жизни. Так почему бы не любоваться им, как дорогой изысканной статуэткой, не трогая, чтобы не выпачкать? Он справится, доведёт до оракула, выполнит все условия и сплавит Барнса обратно с глаз долой, а дальше… дальше он решит, как жить дальше.
— А ты охотился на кого-нибудь, кроме людей? — резонно спросил Барнс. Он сорвал какую-то травинку и пожевывал ее. — Это не так просто, как кажется, а у тебя оружия нет. Ножи я тебе свои не дам, уж прости, я своими игрушками делиться не люблю.
Барнсу отчаянно хотелось поговорить. О чем угодно, лишь бы не эта шуршащая, звенящая, шелестящая, ухающая и потрескивающая гулкая иллюзорная тишина лесной ночи.
— Да и на костре я не лучший кашевар, знаешь ли, не приходилось особо, — продолжал он трепаться. — В войну проще было, а за повара у нас был Морита чаще всего. Ну, ты и без меня знаешь, какой баландой могут кормить в армии.
Хмыкнув в ответ, Брок откинулся на спину, сожалея, что не видно неба и звёзд, и нельзя отвлечься от насущных мыслей. От мяса шёл одуряющий аромат, несмотря на то, что ему ещё печься и печься.
— Охотился и на людей, и на зверьё. Справлюсь, — помолчав ответил Брок.
— Я-то без ужина переживу, — легко отмахнулся Барнс, — а вот ты — не уверен. Давай мы не будем устраивать демократию и равноправие? Я давно убедился, что все это херня полная. Я уверен, что охочусь лучше, чем ты.Ты готовишь лучше, чем я. Я лучше стреляю, лучше дерусь, но ты лучше договариваешься с чужими, более социален. Хоть я и люблю попиздеть, предпочитаю это делать со знакомыми людьми. Давай каждый будет делать то, что у него лучше получается, и нам будет хорошо.
“А еще я бы научился доставлять тебе удовольствие лучше, чем все те, кто был у тебя до меня”, — подумал Барнс, сказал бы вслух, но… боялся.
— Попизди мне тут, — как-то вяло огрызнулся Брок, хотя и тут не мог не признать его правоты.
Действительно, каждый должен заниматься своим делом.
Когда мясо-таки допеклось, и Брок наелся, вставать и ломать лапник себе для постели было откровенно лень, да и вообще двигаться неохота. Сытая усталость придавливала к земле. Но Брок был сильнее обстоятельств, да и не испытывал никакого желания спать рядом с Барнсом, слишком много его близость приносила проблем, а потому всё же встал и соорудил две «постели» ровно друг напротив друга, по разные стороны костра, чтобы даже не видеть толком ничего.
— Укладывайся, и не надо мне рассказывать про свою стойкость и неубиваемость. Ты и спишь так, как другие на посту стоят. Отдыхай.
— Разбуди через три часа, — не терпящим возражения тоном потребовал Барнс. — Или я проснусь сам, и тебе, дорогая, хуже будет.
Он улегся на постель из лапника, повозился, устраиваясь удобнее, и, закрыв глаза, тут же провалился в сон, все равно оставаясь бодрствовать какой-то частью сознания. Брок был прав, когда говорил, что Барнс очень чутко спит, тот не засыпал полностью никогда с тех пор, как стал Зимним Солдатом, только в крио была полная отключка, но там он и не жил.
Усевшись спиной к костру, Брок высыпал на одно из полотенец Рады конфеты, пересчитал и хмыкнул про себя. Он прекрасно помнил тот момент, когда впервые дал Зимнему конфету и пропал, увидев на лице идеального оружия «Гидры» настоящие живые эмоции: удивление, наслаждение и благодарность. Целый год он присматривался к киборгу, оказавшемуся человеком.
Двадцать четыре маленьких карамельки в ярких шуршащих фантиках — словно дорога к ведьме. Брок заманивал Зимнего, как мог, учил его жить, приспосабливаться, врать, выкручиваться, даже техников наёбывать, чтобы обходиться как можно дольше без обнулений и помнить. Сейчас хотелось швырнуть конфеты в огонь, но рука не поднялась, слишком важными ниточками они оставались до сих пор, обрезать которые не было никаких моральных сил. Завернув конфеты в полотенце, Брок убрал свёрток подальше, спрятал в одном из узлов с вещами, чтобы постоянно не натыкаться в кармане.
Время тянулось слишком медленно. Казалось, минутная стрелка замерла и стоит на месте, лишь иногда вздрагивая, словно двигая время вперёд с натужным стоном.
Брок не смотрел на Барнса, не разглядывал его, как делал раньше, не поднялся со своей кучи лапника, чтобы укрыть, он вообще все три часа просидел почти без движения, вслушиваясь в тихий треск костра и многоголосые споры ночных обитателей о том, кто первый отведает человечинки.
— Барнс, — громко позвал Брок. — Просыпайся. Твоя очередь.
Барнс сел на лапнике, словно и не спал вовсе, огляделся, находя взглядом Брока.
— Не золотце? — удивился он, потому что до этого дня Брок бы обязательно нежно шепнул ему на ухо “вставай, золотце”, а сейчас даже не подошел, чтобы тронуть за плечо. Это было странно. Столь резкая перемена в Броке была странной, и она Барнсу не нравилась. — Брок?
Отвечать Брок не стал, лишь завалился на лапник, укрывшись с головой лоскутным одеялом. Да и что тут скажешь, что испугался творящегося внутри самого себя пиздеца и решил как можно сильнее дистанцироваться, начать отвыкать от Барнса? Такое не объяснишь, не раскрывая остальных карт. Пусть думает что хочет, считает последним мурлом. Зато, может, потом будет не так больно.
Барнс всю оставшуюся ночь перебирал в голове, что он такого сделал или сказал, что Брок стал таким… отчужденным, что ли. Это было почти незаметно внешне, но чувствовалось интуитивно. Он называл его Барнсом только при Стиве, даже на операциях вворачивая свое “золотце” и прочее. А тут… Тут было что-то, чего Барнс не понимал, пытался, но не понимал.
С рассветом Барнс достал оставшуюся еду, прикинул, чем можно позавтракать, сходил за водой для маленького котелка, хоть ни чая, ни, тем более, кофе у них не было, хоть теплой воды попьют. Завершив все приготовления к завтраку, Барнс погладил Брока по плечу. Раз у него была возможность касаться его, он хотел ею пользоваться, и собирался это делать.
— Дорогая, просыпайся, завтрак готов, — тихо позвал он и чуть не склонился, чтобы поцеловать, одернув себя в последний момент.
Брок поднялся хмурым и совсем невыспавшимся. Барнс, по всей видимости, слишком легко относившийся ко всему, и не подумал облегчить ему жизнь, все так же касался, чёртов тактильный котище, оказывался слишком близко, шептал почти интимно. И это всё сбивало.
— Ага, доброе, блядь, утро, — буркнул он, потёр лицо ладонями. — Где воду взял?