Гуарани

 
Жозе де Аленкар
Гуарани 1
 
Часть первая. БРАЗИЛЬСКИЕ АВЕНТУРЕЙРО 2
 
I. МЕСТО ДЕЙСТВИЯ
С одной из вершин горной цепи Органос сбегает ручеек, который направляется к северу; пробежав около десяти лиг, вобрав в себя на пути воды окрестных родников, он превращается в могучий поток.
Это Пакекер; низвергаясь водопадами, извиваясь как змея, он потом расползается по долине, впадая в Параибу, которая величаво катит по необъятному руслу свои тихие воды.
И кажется, что поток этот, надменный и гордый там, наверху, среди скалистых высот, здесь, будто смиренный вассал, низко склоняется к стопам своего могучего сюзерена. Здесь больше нет его прежней необузданной, дикой красоты. Волны его тихи и безмятежны, как волны озера, они не противятся лодкам, скользящим по их поверхности, — это покорный раб, готовый сносить удары бича, которым стегает его господин.
Нет, глядеть на Пакекер надо не здесь, а лиги на три-четыре выше по течению: там он свободен, — неистовый сын своей свободной страны.
Там, бросившись с высоты, он мчится сквозь леса, как тапир, весь в пене, оставляя на скалах клоки шерсти и оглашая безмолвие вершин своим шумным бегом. Но вот он в тупике; ему некуда податься — гордый поток на мгновение словно замирает, чтобы собрать силы, и одним прыжком кидается вниз, как тигр на свою добычу.
А потом, после этого предельного напряжения, усталый и изможденный, он растягивается по земле и безмятежно дремлет на роскошном ложе, созданном самою природой, словно на брачной постели, укрытой балдахином из моха и лесных цветов.
Растительность этого края блистала всем своим великолепием, всей своей первозданной силой; девственные леса тянулись вдоль берегов реки, бежавшей под сводами зелени мимо веерных пальм, верхушки которых похожи на капители колонн.
Все было торжественно и пышно на сцене, которую великий художник — природа — декорировал для величественной драмы стихий, где человеку отведена всего-навсего роль статиста.
В год благодати 1604 места, которые мы только что описали, были необитаемы и пустынны. Город Рио-де-Жанейро был основан меньше чем полстолетия назад, и цивилизация не успела еще проникнуть в глубины края.
Однако на правом берегу реки можно было увидеть большой и просторный дом, построенный на возвышенности и защищенный со всех сторон зубчатой скалистой стеною.
Площадка, на которой стояло это здание, имела форму неправильного полукруга размером около пятидесяти квадратных брас 3; с северной стороны туда вела каменная лестница — наполовину естественная, наполовину выдолбленная в скале киркой.
Спустившись на две или три ступеньки вниз, вы попадали на деревянный мостик, очень основательно укрепленный над зиявшим внизу глубоким ущельем. Еще несколько шагов, и вы оказывались на берегу реки, которая причудливо изгибалась под сенью огромных анжелинов и гамелейр. 4
Здесь изобретательность человека умело использовала дары природы, чтобы сделать жизнь спокойной и безопасной.
С обеих сторон лестницу окаймляли ряды деревьев. Они расходились все шире и, спускаясь потом к реке, как бы заключали ее в объятия; меж стволами их рос высокий колючий кустарник, который делал этот клочок земли совершенно недосягаемым.
В постройке дома сказались черты бесхитростной и грубоватой архитектуры, которая характерна для наших старинных зданий. С фасада было пять окон, широких и низких, почти квадратных.
Справа — парадная дверь; она выходила на окруженный изгородью дворик, возле которого росли дынные деревья. Слева, до самого края площадки, тянулось крыло дома; два его окна смотрели на ущелье.
В углу, там, где это крыло примыкало к остальной части дома, был разбит совсем особенный сад. И в самом деле, на крохотном участке земли были искусно представлены в миниатюре вся роскошь и все величие растительного мира, которые открывались взору с высоты скалы.
Лесные цветы, низенькие деревца с густою листвой, прелестная лужайка, ручеек, который должен был изображать реку, и маленький водопад — все это было с редкостным мастерством воспроизведено рукой человека.
При виде этой скалы высотою всего в две морских сажени, откуда сбегал ручеек шириною с ладонь, и этого газона, который был не больше кушетки, вам сначала казалось, что это какая-то детская забава природы, ее необъяснимая прихоть.
Задняя половина дома, наглухо отделенная от остальной его части, была отведена под большие складские помещения, или сензалы, которые служили местом ночлега для авентурейро и для приезжих.
А там, где кончался садик, у самого края пропасти, виднелась хижина, подпорками которой служили две пальмы, выросшие в расселинах скал. Скаты крыши доходили до самой земли, и во время ливней только небольшая канавка защищала это лесное жилище от потоков воды.
Теперь, после того как мы описали места, в которых будет протекать большая часть событий нашего романа, мы можем приотворить тяжелую входную дверь из жакаранды 5 и проникнуть внутрь дома.
Убранство парадной комнаты, или залы, было отмечено роскошью, казалось бы, совершенно немыслимой в те времена в такой далекой глуши.
Стены и потолок были выбелены и обрамлены широким Живописным бордюром; между окнами висели два портрета, на которых были изображены фидалго 6 в летах и немолодая дама.
Над главной дверью красовался герб, окруженный пятью золотыми раковинами, расположенными крестообразно среди четырех серебряных роз. На серебряном щите, украшенном красной каймою, был изображен шлем, также серебряный, голубая с золотом ветвь и, в середине, — голубой лев, увенчанный золотою раковиной.
За большой портьерой из красного дамасского шелка, на которой красовался все тот же герб, была дверь; она вела в молельню. Напротив, между двумя средними окнами, простенок был завешен белою занавесью, отделанной голубым.
Кожаные кресла с высокими спинками, стол из жакаранды с точеными ножками, подвешенная к потолку серебряная люстра довершали убранство этой строгой и даже мрачной комнаты.
Внутренние покои были обставлены в том же духе, только уже без геральдических украшений; однако в боковом крыле здания характер убранства неожиданно изменялся, уступая место затейливому изяществу, возвещавшему о присутствии женщины.
Там глазам представал на редкость пышный альков, где камчатые ткани перемежались с пестрыми перьями наших птиц, гирляндами и фестонами, свисавшими с потолка и с полога над кроватью, под которой расстилался ковер из звериных шкур.
В углу висело гипсовое распятие, у подножья которого стояла позолоченная деревянная скамеечка.
Несколько поодаль, на комоде, лежала одна из тех испанских гитар, какие привезли с собой в Бразилию изгнанные из Португалии цыгане, и коллекция диковинных минералов нежных расцветок и причудливых форм.
Возле окна стоял какой-то предмет — с первого взгляда нелегко было даже определить его назначение, — нечто вроде маленькой кушетки из раскрашенной в разные цвета соломы, в которую были вплетены черные и ярко-красные перья.
Королевская цапля, которая, казалось, вот-вот улетит, держала в клюве занавесь из голубой тафты; птица чуть приподнимала ее краешком белых крыльев и, задернув ею дверь, укрывала этот приют невинности от непрошеных глаз.
В воздухе струился сладостный аромат росного ладана; его источали все находившиеся в комнате вещи, и казалось, что это райская обитель, где живет фея.
 
II. ВЕРНОСТЬ
Дом, который мы описали, принадлежал Антонио де Марису 7, знатному португальскому фидалго, одному из основателей города Рио-де-Жанейро.