Анатомия страха (СИ)
Но ничего не произошло. Матч закончился с сухим счетом. Олег наблюдал трогательную сцену из-за афишной тумбы. Хотя услышать разговор он мог, но это было и не нужно. Пантомима была ясной, как морозное утро. Дмитрий убит, а переходящий приз — Светка — достался Олегу Свирину.
Однако радость его была недолгой.
Димка переживал свою потерю самым ненавистным для Олега образом — с достоинством. Он не пытался выяснить отношения, вернуть Светлану. Не стал жаловаться, пить, бегать по бабам, пытаясь завить горе веревочкой. Сергей и Генка докладывали: Сиверцев переживает молча. Несет, так сказать, свой крест. Этим он буквально выводил Олега из себя. Скажите пожалуйста, Иисусик выискался! Месть оказалась с изъяном. Он-то мечтал раздавить Сиверцева, как таракана. И что? Он, Олег, суетится и подскакивает на месте, а Димка прет себе дальше, как слон по джунглям.
Мало того! Галина как-то узнала о его «сладких» каникулах, надавала прилюдно пощечин и посоветовала держаться подальше. Сергей с Генкой осуждали его молча, не смея высказать неодобрение. Он понимал, что друзья тяготятся своей зависимостью от него, но не знают, как освободиться. А была ведь еще и Светлана!
Крепость по имени Светка пала — и была бы, наверно, поэтому совершенно неинтересна, будь Олег чуточку другим. Но ее покорность, какая-то собачья преданность давали то, что он любил в жизни больше всего. Больше денег, секса и славы. Власть! Вот то, ради чего стоит жить. Власти не бывает много, но она хороша и в гомеопатических дозах. Пусть не над миром, не над страной, а всего лишь над женщиной.
Теперь, когда Светлана была в его полной власти, уже не было нужды притворяться пылким и утонченным. Он был с ней груб. Отвратительной груб и жесток. Не физически, нет. Олег не был садистом в буквальном смысле слова. Но душевные муки добровольно подчинившегося ему существа доставляли ни с чем не сравнимое удовольствие, ибо только подчеркивали полноту власти. Кроме того, унижая Светлану, он бессознательно продолжал мстить Димке, который так и не принял его превосходства.
Олег был абсолютно уверен, что Светлана готова ползать перед ним на брюхе и целовать пятки. Поэтому ее слова, сказанные с вызовом, более того, с угрозой, прозвучали, как гром с ясного неба. На минуту он вновь ощутил себя маленьким задохликом, которого не обидит разве что ленивый. Но только на минуту.
Страх пришел потом — когда он всматривался в посеревшие от ужаса физиономии приятелей. Когда ежился под пронзительным взглядом пожилого следователя. Когда из отвратительной тины выудили сапог Светланы…
Следователь, похоже, что-то заподозрил. Он дотошно проверял и перепроверял их показания, вызывал снова и снова, запрашивал всевозможные справки и характеристики, проводил какие-то следственные эксперименты. Что-то не давало ему поверить в версию о несчастном случае. Старательно пытаясь смотреть следователю прямо в глаза, Олег клялся себе, что если все обойдется, что если ему удастся выкрутиться, он никому и никогда больше не позволит себя напугать. Он никогда больше не будет бояться Если это сойдет ему с рук — значит, все самое страшное в его жизни уже произошло.
Тело Светланы, к его великому облегчению, так и не нашли. В противном случае у следователя появилось бы очень много вопросов, ответить на которые Олег был не в состоянии. Когда дело закрыли за отсутствием состава преступления, он испытал еще одно чувство, мало чем уступающее удовлетворению властью. Это была безнаказанность. Острая и пьянящая. Слившись воедино, эти два болотных огня вспыхнули сверхновой звездой по имени Безнаказанная Власть, с того самого момента освещавшей всю его жизнь.
Олег шел вперед, не считаясь ни с кем и ни с чем, если надо, то и по трупам. Сам он, разумеется, рук не пачкал. Наука подставлять других, оставаясь в тени, им была освоена давным-давно. Что такое воля, если не умение принять решение и твердо идти к намеченной цели, без колебаний и сомнений? Каждую крупицу своего детского страха и унижения он обращал против других. Разве смогли бы его бывшие одноклассники узнать в жестком, словно окруженном ореолом силы, человеке с ледяным немигающим взглядом кобры хилого, трусливого ябеду Олежку Свирина?
По документам Олег был беден, как церковная мышь, и ни одна налоговая инспекция не сумела бы это опровергнуть. Он числился бухгалтером небольшой риэлторской фирмы с окладом сто условных единиц в месяц. Единственным его достоянием была оставшаяся от родителей двухкомнатная квартира у парка Победы. Впрочем, в ней он не жил. Самого себя Олег частенько представлял в виде айсберга с едва виднеющейся над поверхностью житейского моря лысоватой макушкой.
Формально он существовал на средства жены Илоны, высокооплачиваемой манекенщицы. Даже серебристый «мерседес» по документам принадлежал ей. Кто бы мог подумать, что этот скромный «содержанец» на самом деле в состоянии купить небольшой город. Его накопления в зарубежных банках, анонимные счета в российских, содержимое абонентских ящиков исчислялись цифрами с немалым количеством нулей. Но к роскоши Свирин был равнодушен. Он жил не в самом лучшем районе, в обычной четырехкомнатной квартире, обставленной мебелью средней руки. Одевался хоть и дорого, но скромно, не носил ни золотых цепей, ни перстней. Только любимый «мерин» выбивался из общего ряда, но это была единственная уступка внешнему богатству.
Разумеется, Олег Свирин не был законопослушным гражданином. Но его роль в криминальном мире была особой, если не сказать уникальной. Его знали под кличкой Коммутатор. Связать все ниточки теневых структур воедино, потянуть за нужные — в этом ему не было равных. К сорока трем годам Олег добился того, о чем мечтал с детства: могущества и власти. Причем власти самой сладкой — тайной. Чего стоят полномочия армейского генерала, отдающего приказания, в сравнении с могуществом кукловода, скрывающегося за ширмой и заставляющего плакать и смеяться глупых марионеток, уверенных в том, что действуют по собственной воле. Многие солидные бизнесмены и чиновники были его ставленниками, даже не подозревая об этом и не зная, на чьи счета уходит немалая часть их дохода.
Данное себе много лет назад слово Олег сдержал. Ничто с тех пор не могло заставить его покрываться липким потом и дрожать от страха. Ничто и никто. С теми, кто осмеливался идти наперекор или, не дай Бог, пытался угрожать, он расправлялся твердо и безжалостно, как хирург, удаляющий пораженный опухолью орган для спасения всего организма. Он не хотел от жизни большего, и единственной его задачей было поддерживать статус кво.
Однако примерно год назад Олег начал испытывать смутное беспокойство, граничащее со страхом. Как будто воздух вокруг него сгустился. Так животные загодя чувствуют грядущие катаклизмы. Он вспоминал, как когда-то давно ледяные пальцы панического ужаса касались его позвоночника. Он стоял у потревоженной трясины и всей кожей ощущал пристальный взгляд, словно на него смотрел сам возмущенный Лес. И вот теперь этот взгляд преследовал его снова.
Он заподозрил слежку и задействовал все свои связи и возможности Ответ был однозначен: хвоста нет. Им не интересовались ни милиция, ни спецслужбы, ни конкуренты. Оставалось предположить одно: это паранойя. Возможно, другой подумал бы о совести, но для него такого понятия не существовало: он не жалел никогда и ни о чем.
Невропатолог определил неврастению, прописал успокоительное, отдых, здоровый сон и прогулки на свежем воздухе. А под конец посоветовал — так, на всякий случай! — посетить психиатра.
Психиатр отклонений не нашел и рекомендовал те же средства. Однако, узнав, что мать Олега была подвержена депрессиям, озабоченно покачал головой:
— Вам, голубчик, надо себя беречь. В психиатрии наследственность — понятие всегда негативное. Вы кто по специальности?
— Бухгалтер.
— Вот видите! Лет пятнадцать назад это была совершенно мирная профессия, вроде библиотекаря или музейного работника. А сейчас… Возьмите отпуск, съездите на курорт.