Птица со сломанным крылом (СИ, Слэш)

 Юрген поморщился. Он не был настроен ни на ласки, ни на любовь.
 - Может, он окажется хотя бы красивым? – спросил он скорее у себя самого, чем у Ризы, стоящего за спиной.
 - Всё может быть, - Риза чуть надул губки, не скрывая разочарования. – Но это не повод пускать его к себе в постель.
 Юрген прищурился и бросил на него жёсткий взгляд через плечо.
 - Это ты решил за меня?
 - Нет, - буркнул Риза, поняв, что его окончательно занесло не туда. – Смотри. Космопорт уже виден. Пора брать управление на себя.
 Если что-то Юрген Розенкрейцер и умел делать хорошо – то это летать.
 Он отстучал каблуками по мостовой Аметистовой Академии три года и ещё два провёл в высшем лётном училище, причём и тут и там сумел доучиться до конца только по двум причинам – он хорошо летал и хорошо играл в страйкенбол.
 Если первое позволило ему сдать самостоятельно хоть один зачёт, то второе стало причиной получения всех остальных – потому что игроков в страйкенбол всегда ценили высоко, даже выше, чем хороших пилотов, которых, в сущности, находилась парочка на каждой параллели.
 Страйкенбол сам Юрген оценивал как личную путёвку в жизнь – статус нападающего позволил ему вступить в братство, статус отличного нападающего позволил ему выбирать по своему вкусу бет и омег из самых лучших семей.
 Но ни статус нападающего, ни лётное мастерство не освобождало его от того единственного, для чего, как считал отец, он был рождён – объединить две могущественные корпорации и стать наследником величайшей финансовой империи со времён Майкрософт.
 Юрген аккуратно заложил вираж, по дуге заходя на световую линию, указывающую ему место для парковки у самых стен Сайликского монастыря – одной из трёх лучших школ для омег в обозримой галактике.
 - Йо-хей-хо… - пропел он негромко первые звуки боевого гимна космофлота и перевернул корабль, вызвав недовольное шипение из кресла второго пилота. – Причёску испортил? – поинтересовался он.
 - А то! Глупый ты всё-таки, Юрген! Мне ещё за документами с тобой идти!
 Юрген фыркнул и, перевернув корабль обратно, уже спокойно выпустил шасси и опустил яхту на асфальт.
 Сайликский монастырь встретил обоих тишиной коридоров и изредка мелькавшими по углам силуэтами омег в чёрных сутанах.
 - Обетом воздержания пахнет, - сообщил Юрген мрачно. – И куда здесь идти?
 - Дурак, это же монастырь! Смотри, вон какие-то послушники идут. Может, у них спросить?
 Юрген поднял взгляд и увидел перед собой двух омег. Различие между ними тут же бросилось ему в глаза, и он вспомнил старые стереофильмы, где главный герой спрашивал у омежки, будто шутя: «Дай посмотреть, что ты носишь под сутаной?»
 Ему и самому захотелось задать подобный вопрос, когда он увидел белокурого хрупкого мальчика в слишком большой для него чёрной сутане. Мягкие воланы бархатистой ткани ниспадали вдоль хрупких рук, а вырез был настолько широким, что едва прикрывал тонкие ключицы, от вида которых у Юргена стремительно свело в паху.
 Юрген отвернулся – как делал это всегда, чтобы заставить омегу тревожиться и ловить его взгляд – и наткнулся взглядом на его спутника. Этот был всего на пару сантиметров выше блондина, но наглухо застёгнутый ворот сутаны и волосы, туго стянутые в косу за спиной, делали его на вид более высоким и худым. На носу омеги красовались очки в чуть погнутой металлической оправе, но лицо при этом казалось таким глупым, будто они служили ему только для украшения.
 - Йо-хей-хо… - пропел Юрген задумчиво вполголоса. Кого-то омега ему напоминал, но он никак не мог вспомнить, кого. Впрочем, в следующую секунду необходимость в этом отпала, потому что странный субъект развернулся и драпанул по коридору со всех ног.
 Златокудрый поколебался пару секунд, переводя взгляд с заезжего альфы на своего ненормального дружка, а потом бросился следом за ним.
 - Эй, кудряшка, погоди! – крикнул Юрген, заметив, что из кармана мальчишки выпал какой-то белый прямоугольник. Но тот лишь наградил его коротким взглядом, махнул рукой, пытаясь подать какой-то сигнал, и снова бросился наутёк.
 Юрген подошёл к тому месту, где только что стояли омеги, и поднял лежавший на полу кусок пластика:
 - Виен Займ, - прочитал задумчиво он. Затем поднял глаза на Ризу. – Думаешь, они тут все такие психи?
 - Наверняка, - Риза отобрал у него кредитку и сам двинулся следом за омегами. – Пошли. Сами дирекцию найдём.
 ========== Часть 2 ==========
 Лириэль захлопнул за собой дверь спальни и трижды глубоко вдохнул.
 Юргена Розенкрейцера, своего наречённого, он узнал сразу же, как только увидел его перед собой.
 Лириэль видел Юргена десятки, сотни раз – на газетных вырезках, в криминальных хрониках и даже в альбоме с сотней лучших страйкенболистов три тысячи сорок седьмого года с начала эры Освоения. Он никому не признавался – впрочем, ему и некому было в этом признаваться – в том, что он следил за судьбой Юргена с тех самых пор, как его отец, Пауль Лоэнграм, принял решение о слиянии «Мэйден Роуз» и «Дастиш Зонг» - двух крупнейших компаний, обеспечивающих судостроение в освоенном секторе.
 «Слияние» было хорошим термином, который Лириэль частенько перекатывал на языке, пытаясь понять, почему воплощением этого слияния стал он сам. Ведь сколько он помнил себя в школе, а затем и в семинарии, его учили, что средоточие могущества человека – в его воле. Что нельзя принудить к неволе и нельзя заставить любить. Впрочем, эти уроки не имели ничего общего с реальностью, когда дело касалось больших денег.
 Когда дело касалось таких акул межзвёздного бизнеса, как Пауль Лоэнграм и Рабан Розенкрейцер.
 Пауль Лоэнграм сам, кажется, никогда не любил. Сколько Лириэль помнил своего отца, он попросту не мог представить его в обществе омеги – даже в обществе Орэля Лоэнграма, наследника давно уже поглощённой Лоэнграмами судостроительной империи «Райз». Пауль и Орэль соприкасались руками только на публике, и даже в эти недолгие секунды они казались двумя каменными столбами, холодными и закрытыми ото всех. Такими же они были и с сыном, который большую часть своей жизни провёл в закрытых школах, в руках умелых и строгих наставников и в обществе чужих, мало знакомых омег.
 Может быть поэтому с другими омегами у Лириэля не ладилось никогда. Он не понимал их озорного нрава. Не понимал их любви к блестящим побрякушкам, драгоценным камешкам, заколкам для волос и прочей чепухе. Он сам не стригся под горшок только потому, что родители никогда не давали ему денег на посещение цирюльника, а его единственный опыт взять ножницы в собственные руки закончился тяжелым ранением уха.