Ещё один брак по расчёту (СИ)

— От Меллеров уж точно не убудет от фунта сахара, — хмыкнул сир Кристиан. — У них и от мешка не убудет.
— Они правда так богаты? — не то чтобы Катриону особенно волновали чужие деньги, но было любопытно.
— Старик Ферр дал за своей дочерью десять тысяч приданого. Не знаю, что там было с Мелиссой, ей вроде бы отец консорта небольшое имение покупал, но на имя Лаванды тётушка Елена совершенно точно в казначействе гномов положила пять тысяч. — Катриона потрясённо покрутила головой: пять тысяч! Она даже представить себе не могла такую гору денег. — А Меллеры, — продолжил сир Кристиан, — как я слышал, не богаче ли Ферров. Не беднее уж точно. Кстати, сира Катриона, вы не против, если я приглашу Меллера с его охраной после ужина? Из сира Бирюка, как я понял, лишнего слова клещами не вытянешь, но Рената любит поболтать, а она много где бывала, не то что я. И ещё Меллер на лютне играет лучше половины бардов, которые у нас зимовали.
— На лютне? — удивилась Катриона. — Зачем ему?
— Хорошее воспитание, — вздохнул сир Кристиан. — Когда-нибудь, храни Девятеро, наверное, и до нас дойдёт. Чтобы учить детей не просто читать, писать и считать, а ещё и рисовать, петь, играть на чём-нибудь.
— Канн помилуй! — содрогнулась Катриона. — А жить когда? Дети играть должны, на речку бегать, в лес…
— Не знаю. Но Меллера учили и неплохо выучили. Хотите послушать? Хоть развлечётесь немного. Понятно, что никаких песенок про бойких девиц и весёлых вдовушек он исполнять не станет.
Катриона посомневалась немного: она всё же в трауре. Но соблазн был слишком велик — кого было слушать в её селе, кроме пастухов с рожка’ми да девушек с их тоскливыми песнями о неверных милых да о постылых женихах?
— А давайте, — сказала она. — Когда ещё и правда случай представится?
Письмо она, так и не распечатав футляр, оставила на утро. Любопытно было, конечно, но почему-то Катрионе казалось, что если она узнает, о чём оно, то уснуть и вовсе не получится. Она взяла платье, требовавшее наименьшей переделки, и понесла его в гостиную, где уже сидели, потягивая вишнёвую наливку, сир Кристиан и тот молчаливый наёмник, которого сын барона обозвал «сиром Бирюком». Катриона, придвигая к себе поближе шандал с единственной свечой, подумала мельком, что тот, наверное, действительно сир. Из чьих-нибудь младших сыновей, которым в местах не таких диких и глухих просто нечем дома толком заняться. Всё-таки и осанка, и взгляд, и манера держаться выдавали в нём благородного сеньора.
Она взяла остро заточенный перочинный ножичек и принялась подпарывать рукав, пышно присобранный сверху — если распустить все эти сборки, а пройму углубить, платье не будет жать в плечах. Рукава, правда, будут коротки, но их можно надставить. Или, наоборот, обрезать чуть ниже локтя, дома так даже удобнее. Вошла, позёвывая, чародейка, посмотрела на Катриону и небрежно щёлкнула пальцами, подвесив над её головой шар ведьминого огня. Катриона даже зажмурилась, когда холодный и яркий, как от молнии, свет залил её уголок, но услугу оценила: да уж, это не при дрожащем свечном огоньке тёмные нитки швов в тёмной ткани выглядывать, чтобы не распороть где не надо. Последним явился Меллер. В одной руке он нёс пузатую бутыль, оплетённую соломой, в другой лютню.
— Вино с побережья, — сказал он. — Сир Кристиан, не разольёте?
Тот охотно встал из старого вытертого кресла и взял у Меллера бутыль, отставив кувшин, так что Катрионе даже немного обидно стало за такое пренебрежение. Будто эта слабенькая кислятина чем-то лучше домашней наливки! Сам же Меллер сел бочком на подоконник, пристраивая лютню на колене.
— Рената, радость моя, — сказал он, — споёшь со мной? У меня сентиментальное настроение, а «Приди ко мне» лучше поётся вдвоём.
— Ну вот, а я выпить собралась, — проворчала та. — Ладно, споём.
Меллер пробежался по струнам, и Катриона замерла, вслушиваясь в нежный голосок лютни. Она очень любила музыку, но где взять настоящих музыкантов в её глухомани? (Она впервые подумала о своём селе как о действительно глухомани, куда ни одного музыканта никакими пирогами не заманишь.) А Меллер играл, как настоящий музыкант, как те лютнисты и флейтисты, которых приглашали в баронский замок на праздники. У него не только лицо было круглое — руки тоже были пухлые, а пальцы коротковаты. Но это ничуть не мешало ему этими короткими гладкими пальцами брать какие-то совершенно немыслимые аккорды. И голос у него был ясный и глубокий: если закрыть глаза, то просто невозможно было поверить, будто это поёт обычный, в сущности, совсем не красавец, да ещё и начавший понемногу толстеть бакалейщик.
Когда весна придёт в леса, зашелестит листвой
И недра сумрачных озёр наполнит синевой,
И станет горный воздух чист и сладок, как елей, —
Приди ко мне и пой со мной:
Мой край всего милей!
У Катрионы даже в носу защипало и перехватило горло, а после мягкого, исполненного светлой печали проигрыша песню подхватила Рената:
Когда весна придёт в сады, и зашумят поля,
И пряным запахом весны наполнится земля,
Когда раскроются цветы среди густых ветвей, —
Я не приду к тебе, мой друг:
Мой край всего милей!
Снова тот же серебристый перебор струн, и Меллер ответил на отказ чародейки:
Когда настанет летний день, и грянет птичий звон,
И оживут лесные сны под сенью старых крон,
Когда зальёт чертог лесной златой полдневный свет, —
Приди ко мне и пой со мной:
Прекрасней края нет!
И снова она возразила ему:
Когда горячий летний день согреет юный плод
И в жарком улье у пчелы созреет светлый мёд,
Когда зальёт цветущий луг златой полдневный свет, —
Я не приду к тебе, мой друг:
Прекрасней края нет!
Катриона замерла, не дыша, не веря, не понимая, как можно отказать, когда к тебе обращаются с такими словами.
Когда обрушится зима, и землю скроет тень,
И ночь беззвёздная убьёт короткий серый день,
И лес умрёт в туманной мгле — под снегом и дождём,
Найду тебя, приду к тебе, чтоб быть навек вдвоём.
И непререкаемый голос колдуньи смягчился, словно и её пугала наступающая зима:
Когда обрушится зима, и смолкнет птичья трель,
И сад в пустыню превратит свирепая метель,
Найду тебя, приду к тебе, чтоб быть навек вдвоём,
И мы пойдём рука в руке — под снегом и дождём.*
Оба замолчали, но лютня продолжала тихонько плакать, и Катриона быстро смахнула предательские слезинки, сердясь на себя за слабость. Какое там «рука в руке»! Ей бы найти кого-то, кто избавит её хоть от части явно непосильных забот. А любовь только в песнях хороша. В жизни от неё сплошные неприятности.
Комментарий к Глава 3
* опять Профессор, кого же ещё обворовывать?
========== Глава 4 ==========
Вид у сира Кристиана за завтраком был задумчивый, озадаченный даже, словно он что-то такое узнал ночью… не особенно приятное. А служанки с утра пораньше наябедничали хозяйке, что в отведённой ему спальне ночевал Меллер. Чего этот тип умудрился такого наговорить сыну барона, если тот рассеянно возил ложкой по тарелке, едва ли сознавая, что’ он ест, а сам то хмурился, то глаза у него мечтательно туманились? Или… там не разговоры были? Бесплодный брак сира Максимилиана с сыном тогдашнего главного судьи заключён был, понятно, исходя из соображений выгоды, однако сир Ламберт уже полтора десятка лет в фаворитах имел мужчину — и тоже, между прочим, совсем не красавца. Но раньше Катриона за его средним племянником не замечала интереса к парням. Зачем бы они ему сдались? Сиру Кристиану ни одна женщина или девица низкого звания в Волчьей Пуще отказать не могла, да и вряд ли бы захотела, а ему зачем-то понадобился заезжий торговец? Странно как-то. Хотя, конечно, совершенно не её дело.
После завтрака она наконец отковыряла сургуч с пенала, поддела ножом тугую крышку и вытащила два свёрнутых трубкой листа, вложенных один в другой. Один был самого официального вида, с подписями и печатью, документом — тем самым разрешением вступить в брак, не дожидаясь окончания траура. К нему прилагалась пояснительная записка, в которой Катрионе сообщали, что вообще-то не следовало бы достойной девушке так непочтительно относиться к памяти усопшего, но принимая во внимание её обстоятельства, глава Храма Озёрного графства дозволяет ей провести краткую и скромную церемонию вскоре после Солнцеворота. А за нарушение храмового уложения она должна будет внести пятьдесят марок в качестве пожертвования для своей часовни.