Семейное счастье (СИ)

========== Побег ==========
Погода не подвела: к вечеру наползли тучи, из них хлестанул холодный резкий дождь, а ветер так трепал и гнул деревья в саду, что в замок, наверное, смогли бы пробраться незамеченными даже здоровенные и неповоротливые горные тролли.
Всё было готово уже давно, собранные вещи ждали своего часа — смена белья, немного (очень немного, если честно) денег, кое-какие дорожные мелочи. И бабушкины брачные браслеты. Вообще-то, предполагалось, что они достанутся невесте старшего брата, и Лотта чувствовала себя воровкой, забирая их. Но с другой-то стороны, семье же не придётся выделять ей приданое, а значит, она имеет право хоть на что-то! Хотя бы на браслеты для обряда, который проведёт для них с Адрианом жрец Девяти.
Свечу она не зажигала, и без того зная, где в коридорах можно налететь на углы мебели и где половицы скрипят особенно громко и противно. В почти полной темноте, местами на ощупь, Лотта пробралась в кухню, откуда можно было выйти через низкую и тесную «чёрную» дверь. Кухня была ей знакома не так хорошо, как жилые помещения замка, и Лотта до замирания сердца боялась чем-нибудь звякнуть, споткнувшись или зацепившись одеждой. Она даже плащ несла в руках туго свёрнутым, чтобы точно не задеть полой какую-нибудь кочергу, которая, разумеется, рухнет с грохотом на железный лист перед топкой. В крошечное оконце сквозь старое, мутное и исцарапанное стекло цедился лунный свет, прорывающийся сквозь тучи — полная луна светила и сквозь мерзкую хмарь. Ещё тлели угли на шестке, но в ту сторону Лотта старалась не смотреть, чтобы не плавали пятна в глазах: после темноты спящего замка слепило даже слабое вишнёво-красное сияние. Было очень тихо, только скреблись мыши, да похрапывал дедок-истопник, спящий на широкой скамье у печи. Поэтому дверь, едва её толкнули, так отвратительно и оглушительно-громко завизжала несмазанными петлями, что Лотта обмерла от ужаса, решив, что на этот жуткий скрип сбежится половина прислуги. Однако ничьих шагов слышно не было, только старик сонно пробормотал:
 — Данка, закрывай живее дверь, потаскушка, дует…
Лотта выскочила из кухни, захлопнув за собой скрипучую дверь, и мысленно возблагодарила Девятерых и судомойку Данку, которая, оказывается, частенько ночью отлучалась по своим любовным делишкам, раз истопник воспринял скрип двери как досадную обыденность. Она ещё постояла, прислушиваясь, но никакой суматохи слышно не было, и Лотта, пытаясь унять противную дрожь, двинулась прочь.
Уже в закрытом хозяйственном дворике ветер с дождём налетели на Лотту, словно надеялись напугать её и загнать обратно. Нет уж! Она поспешно накинула плащ поверх старомодного, но тёплого и даже всё ещё нарядного костюма для верховой езды, крепко прижала к груди сумку с вещами и торопливо зашлёпала по лужам к калитке в сад. Там у самой стены росла старая груша, такая кривая, что её ствол ложился на каменную кладку. В детстве Лотта вместе с братьями любила по этому стволу забираться на стену, там для неё даже дощечки были прибиты, точно перекладины лесенки. По ним она, скользя и обдирая руки шершавой корой, и вскарабкалась наверх.
Стена была старая, такая же старая, как и сам замок. Взрослого мужчину в каких-никаких доспехах она местами могла и не выдержать, даже под молоденькой девушкой весом с упитанную кошку камни кое-где опасно шатались, кроша рассохшийся с годами раствор. Но Лотте и не надо было расхаживать по стене. Она всего только встала рядом со стволом груши, размотала с талии припасённую заранее верёвку и привязала один конец к толстой ветке. Верёвка тоже была толстая, шершавая и мохнатая, а через каждый локоть длины Лотта навязала на ней узлы, чтобы удобнее было держаться.
Спускаться всё равно было страшно. Дождь хлестал и хлестал, ветер раскачивал дерево и привязанную к нему верёвку, мокрые руки скользили даже по узлам, и раза два Лотта чуть не сорвалась, перехватываясь. Хорошо, хоть в темноте не было видно, где там, внизу, земля, и голова не кружилась. Ну, разве что немного — просто от страха. Вряд ли бы Лотта разбилась насмерть, сорвавшись, однако ногу или ребро сломала бы почти наверняка, а бежать со сломанной ногой…
Спустившись, Лотта в изнеможении села прямо в мокрую жухлую траву. Уже ненужную верёвку мотал ветер, и беглянка с раскаянием подумала о том, что оставляет ворам или кому похуже открытый путь в замок, но убрать её у Лотты не было ни сил, ни возможности. Оставалось только молиться, чтобы никому в такую ночь не пришло в голову лезть к барону с недобрыми намерениями.
Отдышавшись и попытавшись охладить об мокрую траву ободранные ладони, Лотта встала, отряхнула плащ, нашарила сброшенную заранее, ещё до спуска, сумку и побрела к перекрёстку. Ползучий подмаренник путался в ногах, репьи цеплялись за одежду, ветер трепал и рвал пропитавшееся дождевой водой сукно, хлопая полами плаща, точно крыльями усталой птицы, но Лотта упрямо брела по бездорожью. Окрестности замка она знала прекрасно, и никакая непогода не сбила бы её с верного направления.
До условленного перекрёстка она добралась без приключений. Она даже немного поторопилась: Адриана ещё не было. Это слегка разочаровало Лотту, всё-таки она рассчитывала на то, что любимый будет ждать её, а не заставит стоять ночью одну в жутковатом месте (так и лезли в голову байки и легенды о полуночных перекрёстках). Но мало ли что могло его задержать? Она походила в нерешительности туда-сюда. Имело смысл, наверное, двигаться потихоньку в сторону тракта, но если Адриан опоздает не на четверть часа, а больше, он в темноте, щедро разбавленной дождём, может просто не увидеть свою тайную невесту. Решит, что она испугалась, передумала, осталась дома — и вернётся к себе. Чтобы назавтра уехать в столицу графства в одиночку, и уже открыто, ни от кого не прячась.
Лотта вздохнула, поплотнее запахнула плащ, надвинула капюшон до самых бровей и приготовилась ждать. Старательно отгоняя от себя мысли о нечисти, стерегущей беспечных путников на таких вот старых росстанях.
Стук подков по остаткам булыжников заставил её встрепенуться. И напугал, потому что ехали двое-трое… да, из дождевой мути появились три фигуры верховых в блестящих от воды плащах. «Рыбья кожа»… Такой, только очень старый, доставшийся в наследство от деда, имелся у отца. Но только у него, у братьев таких не было. Лотта замерла от ужаса. Это не была погоня из замка! Какие-то чужаки! Что же делать? Спрятаться негде, место открытое. Бежать бесполезно — путаясь в мокрой длинной, хоть и раздвоенной юбке, от всадников не уйдёшь. Не двигаться? Может быть, не заметят или не обратят внимания в темноте? Попробовать напугать, изобразив какую-нибудь ночную тварь? А вдруг они не не из пугливых и попытаются убить, а не сбежать?
Она всё-таки сделала несколько мелких шажков назад, когда всадники поравнялись с нею. Один из них спешился и двинулся к ней, откинув капюшон плаща. Новенького — даже в неверном свете придушенной тучами луны видно было, как по «рыбьей коже» скатывается, не задерживаясь ни на миг, дождевая вода, точно по хорошенько просмолённому дереву.
 — Сира Шарлотта, — учтиво кланяясь, проговорил мужчина, и Лотта застонала от бессильной ненависти: её жених, чтоб ему в Бездну живьём провалиться! — Мне очень жаль, но я вынужден вас разочаровать: сир Адриан не придёт.
 — Не придёт? — холодея, прошептала она. — Почему? Что… — Она перевела взгляд на вооружённых типов, не торопившихся спешиваться, и почти закричала: — Что вы с ним сделали?!
 — Боюсь разочаровать вас ещё больше, — всё так же учтиво, доброжелательно даже ответил мерзавец, — но я дал ему письмо к старосте слободы гномов из Дома Халната. По моему поручительству и под моё обязательство оплатить покупку, — пояснил он, — сир Адриан сможет выбрать себе любые доспехи и оружие. В пределах разумного, конечно. Платить за позолоченную кирасу с сапфирами по груди и плечам я не буду, да сир Адриан и не станет, я думаю, брать такое. Ему нужны настоящие боевые оружие и броня.