Желание исчезнуть
Андрей вошел. Мужчина впервые поднял на него глаза и изучал несколько мгновений. У него было узкое уставшее лицо, иссечённое мелкими морщинами; благодаря длинному носу и узким бескровным губам оно казалось заострённым, как у птицы. Однако он не выглядел старым. Его глаза были скрыты за толстыми линзами очков, поэтому Андрей не видел, какого они цвета. Через несколько секунд незнакомец вернулся к изучению записной книжки. Проведя за ней некоторое время, он небрежно сказал:
– Сядьте.
Андрей сел. Он поймал себя на мысли, что в прошлой, московской жизни испытывал бы возмущение и гнев, что какой-то непонятный человек отдаёт ему команды, как собаке. Но мысль о неповиновении возникла, померцала недолго и ушла. На её месте осталась белая, безразличная покорность. Закончив листать записную книжку, незнакомец отложил ее в сторону, сел ровно и спросил:
– Вы, должно быть, Андрей?
– Да.
– И вы зашли, чтобы побеседовать с прежним редактором?
– Да.
– К сожалению, она уехала.
«Интересно, он ждёт от меня какой реакции?» – подумал Андрей и понимающе кивнул.
– Вам не любопытно куда?
– Наверное, обратно. Домой.
Человек хмыкнул и удовлетворённо улыбнулся, как будто Андрей угадал ответ в викторине. Он снова занялся чтением книжки.
– Все рано или поздно вернёмся, – проронил он. – Кстати, можете обсудить свой вопрос со мной. Теперь я тут редактор.
Андрей поёжился, осматривая кабинет ещё раз: казалось, какая-то мрачная сила высосала отсюда все краски жизни, и, хотя тому не было никаких подтверждений – что-то заставляло его думать, что человек в коричневом костюме имеет к этому отношение.
Тем не менее он сказал:
– Мне нужно больше информации о внешнем мире. Нужен доступ в интернет, московские газеты, новости о том, что там происходит.
– Там? – Редактор снял очки, отложил чтение и изобразил голосом удивление, но его глаза не выразили ни капли эмоций. Он смотрел на Андрея внимательным, пронизывающим взглядом, который, в отличие от взгляда обычного человека, не содержал никакой связующей людей теплоты – только холодное, расчётливое любопытство, будто перед ним сидело уравнение в человеческом обличии.
– Ну да, – смущённо подтвердил Андрей, – во внешнем мире.
– Зачем это вам такая информация?
– Понимаете, я журналист…
– Я знаю, – мужчина опустил локти на стол и приблизил острое птичье лицо. Андрей хотел податься назад, но он оцепенел на стуле и лишь поёрзал от неуюта, уставился вниз. – Думаете, я не знаю, кто вы? Я же вам сказал, что я новый редактор. У вас проблемы со слухом?
– Нет.
– Тогда к чему эти слова? «Я журналист». Я прекрасно осведомлён, кто вы, Андрей Павлович Городков. Мне прекрасно известно, откуда и когда вы прибыли, кем работаете, какую комнату в городе занимаете и по каким часам приходите на службу сюда. Кстати, к вашей дисциплине есть вопросы.
Андрей растерянно поглядел на него. Неужели он про те две минуты вчерашнего опоздания? Или про пять минут, что Андрей украл в пятницу, уйдя домой пораньше, чтобы послушать по радио трансляцию матча?..
Удивительно, в Москве он вообще не обращал внимания на свое рабочее время. Вроде бы оно было прописано в контракте, но он даже не знал, где и валяется этот контракт. Ему никогда не говорили о дисциплине, редактор только требовал сдавать материалы в срок, но это и так все понимали… Новая реальность – зауженная в чёрном, пахнущем лаком кабинете из дерева – заковала Андрея в цепи растерянности и беспомощности. Он чувствовал, что настоящий Андрей давно вышел вон не только из этого здания, но и вообще из города, возвратился в кипучую, вечно занятую Москву и успешно работает в любимом глянцевом журнале, который горожане читают за утренним кофе или прозябая в пробке на Третьем кольце… Если так, то здесь осталась лишь никчёмная оболочка, разучившаяся возражать, чувствовать негодование или обиду; она сидит тут, отбывая наказание за ещё не доказанное преступление.
– Не могли бы вы перейти к делу? – Не дождавшись реакции, мужчина нахмурился и соединил пальцы в замок.
– Понимаете… Я пишу статьи о временности нашего положения. Я пишу, как вы знаете, под тремя разными псевдонимами, и мне… бывает нужен материал. В городе очень мало событий, и я… и мне… нужно, бывает, обосновать то, что я пишу, привести примеры, пояснить, почему мы должны пережидать этот период здесь…
– Хм, теперь уже я засомневался, журналист ли вы, столько заикаетесь, – иронично сказал новый редактор. – Но если серьёзно, зачем вам что-то обосновывать?
– Ну… приводить аргументы, звучать убедительно…
– Чему вас только учат в этом МГУ? Вы хоть знаете, сколько государство тратит на обучение таких как вы? Знаете, сколько тысяч рублей стоит обучение вот такого «профессионала»?! А он потом приходит к редактору и клянчит интернет. Я вам скажу вот что: если вас не научили писать статьи так, чтобы не требовалось ничего обосновывать, то ищите себе новую работу. У меня очередь внизу из бывших столичных журналистов, и каждый умоляет его взять на работу. А вы получили место безо всякого конкурса и не исполняете свои обязанности, про́сите, чтобы вам ещё что-то давали!
Андрей просидел несколько мгновений, как оглушённый, потом кивнул и сказал:
– Я просто думал, что мне нужно больше знать о происходящем, если я о нём пишу. Но, видимо, я ошибся.
Редактор фыркнул.
– Конечно ошиблись! Интернета в городе нет. Есть зато более важные вещи: вода, еда, электроэнергия, газ. Имеются музеи, театры, радиостанция. Надёжная охрана, в конце концов. Вам мало?
– Нет-нет.
– Вот это правильно. Кстати, интернета нет и у меня, – голос редактора вдруг стал теплее и доверительнее. Андрей невольно потянулся за ним, почувствовав человечность, как растения тянутся к солнцу. – Это сейчас не самое важное. Представляете, каково тем, кто остался там, позади?
– Не представляю, – искренне ответил Андрей, – мы же ничего о них не слышим и не знаем. Емейл написать не можем, новостей нет…
– Опять вы про свои новости и емейлы! – воскликнул редактор. – Вы что, издеваетесь?!
– Но я… – Андрей понял, что от него требуется перестать упоминать ненавистные редактору вещи, но отмотать назад уже не мог.
– Вам создают все условия! Строят город посреди пустыни, завозят всё необходимое, свозят лучшие умы, спасают их от наступающей холодной зимы в Москве! А они что: «нам бы интернетику», «нам бы емейльчик написать»! – Он передразнил более высокий голос Андрея. – Будь моя воля, выбрасывал бы всех к чёртовой бабушке в тундру, и ищите там под снегом свой интернет!
– Всё понятно, – поспешил вставить Андрей, когда улучил секунду.
Он ожидал, что въедливый редактор потребует сказать, что именно ему понятно, но тот моментально успокоился, будто увидел: собеседник осознал правила игры, и можно перестать корчить из себя возмущённого. Лицо его приняло прежний равнодушный отстранённый вид, и снова он смотрел сквозь Андрея, пронизывая его глазами-излучателями.
– Раз вам понятно, то поверьте мне на слово, что там, откуда вы все приехали, сейчас очень и очень несладко. И знать в подробностях вовсе не обязательно. Придёт время, и все мы вернёмся. Вот вы где жили в Москве?
– В Тушине.
– Ну вот, я там бывал, лет двадцать назад, на концерте.
– Здорово, – Андрей улыбнулся. На мгновение тот прежний, столичный Андрей посетил безвольную оболочку, прикованную к стулу, и наполнил её жизнелюбием и радостью. Это продлилось недолго.
– А вообще я из такого же городка, как этот, – добавил редактор. – Так что мне тут более привычно, чем вам. Но вы тоже привыкнете.
Прежний Андрей шепнул чуть слышным голосом: «К тому же у вас нет выбора», заканчивая фразу, повисшую в кабинете. Но Андрей нынешний предпочёл его не слышать. Он улыбнулся и пожелал начальнику приятного дня.
Глава вторая
Попытки предаваться воспоминаниям о Москве
Вернувшись на рабочее место, Андрей дописал привычные три материала, разбросал их по трём своим псевдонимам и неподвижно застыл перед компьютером. Обычно он не заканчивал так рано. В редакции было как всегда тихо, но лишь сегодня впервые он обратил внимание на эту тишину. Андрей тщетно пытался вызвать к жизни прошлого себя, умевшего чувствовать и протестовать против того, что ему не нравится. И тогда он побрёл по прерывающейся тропинке воспоминаний, чтобы дойти до того места, где старый Андрей остался стоять, а новый – безвольный и бесчувственный – продолжил путь в заснеженную тундру.