Приказ №1

Им навстречу шел мужчина в короткой куртке и высокой шапке-гоголевке. Несмотря на сумерки, Соня угадала на его лице открытую, располагающую улыбку.
— По вам хоть часы сверяй!
— Точность не является привилегией богачей, — протянул ему руку Михайлов.
— Ну что ж, сразу к делу, — переменил тон Онищук. — Через полчаса мне надо быть на очень важном совещании у господина Самойленко. Думаю, городскому комитету будет небезынтересно знать, о чем там пойдет речь, что затевают местные представители Временного правительства. А пока вот что, Михаил Александрович: фракции меньшевиков, эсеров и кадетов вступили в сговор с буржуазными националистами с тем, чтобы на предстоящем съезде ввести в Совет крестьянских депутатов как можно больше своих представителей. Особая роль в этом отводится «Белорусскому социалистическому обществу» и «Белорусскому национальному комитету», от имени которого выступает со вчерашнего дня помещик Скирмунт. Отвратительнейшая, скажу вам, личность, ярый враг большевиков. Он за социализм, но только за такой, при котором богатые станут еще богаче, а бедные — еще беднее. В ближайшее время против большевиков, а точнее против вас, Михаил Александрович, Мясникова, Ландера, Любимова, Кнорина поведут огонь различные газеты, бюллетени, листовки. Считаю, что надо подготовиться и тоже через печать дать им бой. — Онищук на мгновение задумался и коротко закончил: — У меня все.
— Спасибо. Мы подумаем, что предпринять. Есть еще одна просьба к вам, Вячеслав Дмитриевич. Население города беспокоят участившиеся случаи мародерства, грабежей и даже убийств. Дело усложнилось тем, что на свободу выпущены уголовники, которые своими действиями льют воду на мельницу наших политических противников. Особенно досаждает нам банда некоего Данилы. Имеются пока еще не до конца проверенные сведения, что Данила не кто иной, как жандармский шпик. Похоже, он был подсажен к политическим, а потом из тактических соображений переведен к уголовникам и вместе с ними вышел на свободу. Все это делалось не без ведома вашего начальника. Не исключено, что фамилия шпика — Венчиков.
Онищук обещал выяснить все, что ему удастся, о Даниле Венчикове.
После этого путь Михайлова и Сони лежал к Губернаторскому саду, где была назначена встреча с Алимовым и Шяштокасом. Идти было неблизко, и они поторапливались. Пересекли Захарьевскую, вошли в сад, свернули на одну из боковых аллей. Почти тотчас же им перегородили дорогу две темные фигуры. Михайлов рассмеялся.
— Вот видишь, Сонечка, чем не бандиты — на честных людей из-за куста нападают.
— А как же, — ответил Алимов, вскидывая светлую и в темноте копну волос, — с кем поведешься, от того и наберешься.
Пожимая руку Шяштокасу, Соня воскликнула:
— Альгис, а вы еще больше выросли!
— Замечено, что в тюрьме люди не растут. Это я на дрожжах свободы к небу потянулся. — Голос у Шяштокаса был мягким, а небольшой акцент делал его по-особому музыкальным. Он с грустью продолжал: — Ну, а что касается бандитов, то, к сожалению, нам отчаянно не везет. Мы уже знаем много уркаганов, но о банде Данилы — ничего.
Шяштокас стоял на бугорке и от этого в темноте казался настоящей каланчей.
— Ничего, ребята, — успокоительно проговорил Михайлов, — доберемся и до Данилы. И зря вы считаете, что даром время потратили. Нас же интересует не только банда Данилы, но и все те, кто хочет нагреть руки на наших трудностях, кто вообще не привык жить честно. Не сегодня так завтра придется круто браться за них.
— Вот как, — прервал его Алимов, — а Гарбуз почему-то думает иначе.
— Как иначе?
— А вот так. Считает, что это нам не нужно.
— Роман Петрович, поясни.
— Час назад нам представилась возможность воспользоваться телефоном. Мы позвонили в штаб. Вас не было, и к аппарату подошел Гарбуз. Мы доложили ему, что в районе Виленского вокзала крутится много подозрительных людишек. Есть среди них и откровенные жулики, мошенники и воры, но есть и такие, кто исподтишка проводит пропаганду и агитацию против большевиков. Гарбуз выслушал нас и говорит: «Все это чепуха. Мы берем на себя слишком много. Влезли в эту трясину преступности и хотим чистенькими из нее выбраться. Вынуждены теперь базарами, вокзалами заниматься, как будто другой работы у нас нет». А насчет этих явно кем-то подосланных агитаторов вроде и не слышит. 
— Да, что-то непонятное, — потеребил бородку Михайлов. — Ладно, товарищи, разберемся. День сегодня был тяжелый, Гарбуз, наверное, устал. А сейчас — новое задание.
Он рассказал о визите в милицию жены полковника Гриденберга, о загадочном доме, куда ее заманили, и о том, при каких обстоятельствах там было упомянуто имя Данилы.
— Вам надо каким-то образом проникнуть в этот дом и выяснить, не ведет ли действительно оттуда ниточка к Даниле. Заодно поинтересуйтесь, что нужно от этих цыган Антоновой. Говорят, будто у семьи Антоновых много ценностей и денег. Ну, а что касается Гарбуза, то я поговорю с ним.
Михайлов и Соня направились через сад к ажурному мосту, чтобы выйти к Магазинной улице, а Алимов с Шяштокасом — в противоположную сторону.
Долго шли молча. Соня устала и не была расположена к беседе. Михайлов думал о Гарбузе. Старый товарищ, проверенный, как говорится, временем и делом, не раз в последнее время высказывал противоречивые суждения. Он, Михайлов, веривший Гарбузу беспредельно, как-то не сразу обратил на это внимания. И сейчас, размышляя, Михайлов как бы шел по следам собственной жизни. Снова вспомнились годы ссылки, затерявшийся в тайге поселок Манзурка. В жарких спорах с эсерами и анархистами его, Михайлова, всегда поддерживал Гарбуз. «Нет, здесь что-то не то. Не может быть, чтобы Гарбуз не понимал нашей роли в борьбе с преступностью. Завтра же еще раз поговорю с ним. Пусть почитает на этот счет Маркса, Энгельса и обязательно Ленина».
Так в молчании и прошли большую часть пути. Когда до штаба осталось каких-нибудь два квартала, из арки им наперерез шагнули трое. В темноте трудно было рассмотреть лица. Один из них, не тая злорадства, сказал:
— Ну что, гражданин-товарищ Михайлов, встретились?
И второй голос, чуть тоньше и с хрипотцой:
— Смотрите-ка, он не один, а с кралей! Жаль, что темно, не рассмотришь толком эту птичку...
  
КВАРТИРАНТЫ
 
Алимов принял план Шяштокаса. Они не пошли прямо в интересовавший их дом, а облюбовали себе другой, по соседству. Хозяева, пожилые муж и жена, встретили их настороженно. Низенький, со светлым пушком на макушке старик, подслеповато щурясь, строго смотрел снизу вверх на незнакомцев. Его жена с ухватом в руках стояла у русской печи.
Первым заговорил Алимов:
— Не возьмете ли на квартиру, люди добрые?
Старик скорее ради приличия, чем из интереса, спросил:
— А сами откуда будете?
— Мастеровые мы. Я — из Орши, товарищ — прямо с фронта. Прислали на работу в железнодорожные мастерские, а вот с жильем худо.
— А чего ж это вас направляют в Минск работать, а хаты не дают?
— Сами знаете, время военное, нас даже не спросили — взяли, как говорится, за шкирку и прямо сюда. Видать, паровозов да вагонов для военных нужд не хватает, коли людей, — Алимов кивнул в сторону Шяштокаса, — даже с передовой отзывают.
Вид Шяштокаса в военной шинели, должно быть, возымел действие, потому что старуха мягким грудным голосом спросила:
— А сколько ж вы хотите у нас жить?
— Ну, месяц, поди, три-четыре. Пока комнату, как обещают, не дадут.
— А как платить будете?
— Как договоримся. Можем за каждую неделю, можем — помесячно.
Старик прошел через всю кухню и сел на потемневшую от времени скамью. У него, очевидно, болела поясница. Он потер ее, а затем сказал:
— Далеко же вам до работы добираться будет.
— Это конечно, да что поделаешь. Город забит приезжими. Ближе к центру жилье трудно найти, да и плату такую заломят, что жалованья не хватит.
— А вещички-то ваши где?
— С собой их, что ли, таскать? — улыбнулся Алимов. — Если сговоримся — принесем.