Шорох вереска (СИ)
Нилоэла стояла рядом с приоткрытой дверью, ведущей в купальную залу. Женщина держала в руках чистые полотенца и одежду. Время бежало, отмеряя секунды. Ей казалось, что она находится здесь непозволительно долго. Нужно было либо войти, либо просто оставить стопку на тумбе, стоящей поблизости. Но Нило медлила. Вглядываясь в сизое марево, любовалась тем, кто ещё вчера был мёртв для неё. То мимолётное объятие при встрече не смогло полностью убедить женщину в реальности происходящего. Ей нестерпимо хотелось обнять его, почувствовать, что он не видение, не сотканный из тумана призрак; ощутить тепло кожи, дыхание и даже колючее прикосновение усов-косичек.
И всё же Нилоэла не находила в себе смелости, ибо долгое время старалась похоронить чувства, которые испытывала к гному за дверью. Она научилась жить без него и не знала как быть теперь. Надеть маску безразличия было бы проще всего, ведь долгое время Нило ковала её, словно броню. Каждый день с того самого момента, как женщина узнала, что её любимый пропал без вести, она старалась не думать о нём, чтобы не сойти с ума. Малышка Разар, похожая на своего отца как нравом, так и внешне, не позволяла погасить слабый огонёк, который, тлея, терзал сердце. Сейчас Нилоэла находилась на перепутье и была напугана.
Из передней послышался весёлый голосок Разар. Она что-то беззаботно щебетала, не обращаясь напрямую к матери. Нило положила стопку с одеждой и полотенцами на тумбу, деревянной походкой зашагала навстречу дочери. Женщина нашла малышку на кухне. Та сидела за массивным дубовым столом. Мотая короткими, но крепенькими ножками, девочка увлечённо ковырялась в баночке с мёдом и с удовольствием облизывала поблёскивающие пальцы. Не замечая присутствия матери, Разар что-то довольно бормотала.
— Маленький поросёнок, — улыбнувшись, покачала головой Нилоэла.
Малышка встрепенулась, охнув от неожиданности. Убрав руку из полуопустевшей баночки, она воскликнула со всей серьёзностью:
— Мама, нельзя же так пугать! Я чуть палец себе не откусила!
Нило спросила, округлив глаза, блеснувшие весёлой недоверчивостью:
— В самом деле?! — И тут же вскинула руки, примирительно сказав: — Извини, я больше не стану тихо подкрадываться. В следующий раз обязательно буду топать, как олифант.
— Или как Беорн, — улыбнулась Разар. — Кстати, он приглашает нас всех сегодня вечером к себе.
— Что значит всех? — Нилоэла не поняла почему дочь выделила это слово.
— Это значит, что тот дяденька тоже должен прийти, — ответила малышка, и её взгляд сделался решительным.
Выйдя из-за стола, Разар вплотную подошла к матери и, заглянув в глаза, прямо спросила:
— Кто он?
Простой вопрос поставил Нилоэлу в тупик. Она старалась никогда не лгать дочери без веских причин. Но сейчас женщина понимала, что от её ответа зависит будущее их всех. Опустившись перед девочкой, Нило взяла маленькие, измазанные мёдом ладошки в свои руки не боясь запачкаться. Лицо Разар было сосредоточено и не по годам серьёзно. Нилоэла знала это выражение. Она также знала, что дочь не отступится и добьётся ответа. Да, можно было солгать или сказать полуправду, но женщина понимала — Разар сразу почувствует неискренность, сколько бы её не было в сказанных словах.
Несколько мгновений Нилоэла собиралась с духом, вглядываясь в светло-голубые глаза малышки, доставшиеся ей от отца. Наконец, она промолвила:
— Он… — пауза затягивалась, делая воздух в груди раскалённым до бела… — он твой папа.
Разар опустила взгляд. Затем лукаво улыбнулась одним уголком рта и ответила:
— А… я знала. Прям сразу как сняла с него капюшон! — Девочка подозрительно прищурилась: — Он же больше не пропадёт?
— Ах, доченька… — выдохнула Нило.
— Прошу тебя мам, проследи за этим.
***
Потому что любовь, что ты чувствовала, всё ещё там, внутри,
Может быть, она как выцветшее фото,
Но я знаю, тебе не всё равно, не нужно скрывать,
Если ты напугана — я здесь, рядом с тобой,
Если ты заблудилась — я выведу тебя,
И я дам тебе мир, хотя он так хрупок,
Любовь — это лучшее, что есть в тебе,
Любовь — это мир, хотя он так хрупок
Красноватый полумрак таял в остывающем воздухе. Фили сидел, бессильно откинув голову. Его руки, покоящиеся на камне, ещё хранящем жар огня, казались расслабленными. Невесомое прикосновение к плечу вывело гнома из сонной полудрёмы. Он непроизвольно содрогнулся, накрывая своей ладонью хрупкую ладошку.
— Извини… — хрипло произнёс гном. — Я не слышал как ты вошла.
— Не забывай, я наполовину хоббит, — с наигранной весёлостью откликнулась женщина. — Вот, принесла тебе полотенца и одежду, — голос Нило предательски дрогнул. — Возможно, она будет не впору…
— Спасибо, Нилоэла. Ты слишком радушна, — Фили благодарно погладил пальчики, которые стали жёсткими от бесконечных хлопот по хозяйству.
— Не стоит, — ответила Нило, поспешно убирая холодеющую руку с плеча гнома.
— Не такой приём я заслужил, — с горечью вымолвил мужчина, оборачиваясь к пытающейся совладать с собой Нилоэле. — Вся эта забота…
Он задохнулся от злости к самому себе, нарастающей внутри. Порывисто вскочив, гном сдернул со стопки с полотенцами, лежащей около него, одно. Нило вспыхнула и поспешно отвернулась. Вылезая из воды, мужчина наскоро обмотал полотенце вокруг пояса. Заметив, что Нилоэла отвернулась, гном виновато улыбнулся. Мягко развернув её к себе, Фили сказал, легко проводя тыльной стороной ладони по алеющей щеке Нило:
— Посмотри на меня, Веснушка. Пожалуйста.
Она послушно открыла глаза. Встретившись со взглядом, полным невысказанной нежности, робко улыбнулась и рассеянно прикоснулась к запястью Фили. Внезапно на её лице появилась тревожная озабоченность. Нилоэла взяла руки мужчины в свои и повернула ладонями вверх.
— О, Эру… — едва смогла вымолвить Нило, рассматривая старые шрамы, оставленные на запястьях гнома наручниками орков Гундабада.
Фили невольно вздрогнул, но не выпустил рук.
— Мне столько нужно тебе рассказать, — тихо сказал он. В хрипловатом голосе слышалась вина.
— Не сейчас, — эхом отозвалась Нилоэла, бережно прикоснувшись пальцами к дрогнувшим губам.
Вечер в дубовой роще
Монотонно стрекотали сверчки, наполняя остывающий воздух своей песней. Багряный закат отбрасывал приглушённые алой дымкой краски на бревенчатый дом оборотня. Под крышей просторной веранды, выходящей в старый сад, собралась разношёрстная компания. Большой стол из морёного дуба, обычно стоящий в трапезной, сегодня перекочевал на террасу. Он был уставлен глубокими тарелками, больше походившими на миски. Пар шёл от блюд, едва снятых с огня. Аппетитные запахи яств перемешивались с цветочными ароматами, доносящимися из сада, в один неописуемый букет. Пузатые бочки, помалкивая о содержимом, дожидались своего часа.
— Так значит, ты был в плену у орков всё это время? — спросил огромный чернобородый человек, возвышающийся во главе стола.
— Да, Беорн, — коротко ответил гном, не отводя взгляд от пронзительных глаз хозяина Дубовой рощи.
Меняющий шкуры переглянулся с рыжим гномом-карликом, сидящим по правую руку от него. Тот, неодобрительно хмыкнув, принялся за жареного цыплёнка, разрывая тушку отточенными движениями, в которых сквозило напряжение.
Коротышку звали Зору. Он приходился Нилоэле кем-то вроде названого отца. Последний из угасшего рода, карлик поселился рядом с Беорном после Битвы Пяти Воинств, потому как Нилоэла приняла решение обосноваться в землях, граничащих с Дубовой Рощей. После событий, сопутствующих походу Торина к Одинокой горе, сама полукровка осознала, что ей не хочется жить ни среди хоббитов, ни среди гномов.
Меняющий шкуры был не против двух маленьких соседей, ибо уже был знаком с Нило и испытывал к ней симпатию, корни которой уходили глубоко в историю жизни самого оборотня. Он даже помог Зору и Нилоэле возвести жилище — Гномью нору — нечто среднее между смиалом хоббита и подземными чертогами гнома. А когда на свет появилась малышка Разар, Беорн стал считать гномов-карликов своей семьёй.