Пионеры на море

Гришка запустил руки в теплую шерсть собаки.
— Эх, Верный, хороший ты пес, а ничего-то не понимаешь. Хочешь в Москву, Верный? Ох, уж далеко ж нас занесло!
Собака уселась между ребятами, потом положила голову на лапы и задремала.
Тоненькая флейта пела то весело, то печально. Барабан настойчиво гнался за ней, неумолимо отбивая удары.
— Товарищ командир! Баржа с углем подходит к крейсеру! — закричал сигнальщик с мостика.
Две огромные баржи, глубоко осев в воду грязными корпусами, медленно приближались к крейсеру. Худые грязные фигуры, стоя на палубе, надрывались, налегая на рукоятки впалыми грудями, и гребли длинными веслами с круглой доской на конце.
— Мишка, гляди!.. Какую огромную баржу люди везут! У нас на Москва-реке маленькие и то пароходы таскают.
На плечо Гришки легла рука комиссара. Никогда еще ребята не видели Гуливана таким строгим и мрачным.
— Здесь, мальчик, не только баржи люди возят, но и людей они возят на себе… вместо лошади, всех, кто только пожелает, — за медную монетку. За самую тяжелую работу здесь платят двенадцать копеек в сутки. Не хочешь — не надо. Найдутся и такие, что за гривенник будут сработать. Они сейчас бедняки, мальчик, между тем как эта земля, город и все богатство принадлежат им. Часто они восстают, отчаянно дерутся где-то в пустыне. Жестоко, не по-человечески с ними расправляются англичане. Забиты они, не объединены. Но скоро восстанут все, и тогда их не остановят ничем. Никакими силами… Смотрите, запоминайте… Этого нельзя забывать!
На крейсере шло приготовление к погрузке угля. Все накрывалось чехлами от едкой, всюду проникающей угольной пыли.
Баржи с углем медленно подползали к крейсеру. С одной баржи на палубу выпрыгнул маленький ловкий человечек, вежливо расшаркался со всеми, преувеличенно вежливо, блестя золотыми зубами, сказал что-то командиру по-английски и, повернувшись к баржам, резко закричал. Лицо его сразу сделалось неподвижным и злым.
Изумленные ребята увидели, что дно баржи зашевелилось. То, что ребята приняли за груду угля, оказалось феллахами. Они устало лезли на палубу «Коминтерна», словно мертвецы, вызванные из могил.
Грязные лохмотья едва прикрывали исхудалые темнокоричневые тела. Губы заранее складывались в виноватую улыбку, белки огромных глаз шмыгали из стороны в сторону, головы втягивались в плечи.
Казалось, что каждую минуту эти люди ждут удара.
Среди взрослых грузчиков было много ребят, худых и жалких. Они с любопытством и завистью глядели на Мишку с Гришкой, по привычке протягивая коричневые руки, жалобно тянули:
— Бакшиш, мистер, бакшиш…
Вдруг Гришка подпрыгнул на месте и сломя голову бросился к камбузу.
У кадки с отбросами копошились трое феллахов; они вылавливали куски хлеба, кожуру овощей, а выловив, жадно пожирали их.
Помои текли по их рукам, и феллахи, не прожевывая, проглатывали, опасливо поглядывая на маленького юркого человечка и на онемевших краснофлотцев.
К ним вихрем подбежал Гришка. Феллахи загородили лица руками и жалобно забормотали что-то.
Отталкивая от бочки, Гришка их успокаивал:
— Что ж вы перепугались, дяденьки? Что вы жрете? Ведь это ж помои! Погодите, я сейчас хлеба принесу.
Ничего не понимая, феллахи виновато кланялись, что-то бормотали и заискивающе улыбались.
Когда Гришка с Мишкой приволокли буханки ситного хлеба и положили его на палубе, феллахи все еще недоверчиво хлопали глазами.
Мишка притащил за руки двух чернокожих ребят.
— Ешьте, ребята. Мало будет — еще принесем. Валяй, валяй!
Глаза феллахов загорелись, как у голодных зверей. Отпихнув ребят, они с жадностью набросились на хлеб. Замелькали в воздухе черные руки, послышалась злобная ругань.
Когда прибежал вездесущий маленький человечек и начал колотить стэком по худым спинам, на палубе оставались только одни крошки. Феллахи добродушно переносили хлесткие удары, дожевывали хлеб и счастливо улыбались. К маленькому человечку упругими шагами подошел Чалый и легонько толкнул его плечом.
— Ты! Мистер! Здесь не смей бить камрадов, здесь тебе не Египет, а советский крейсер! А если хоть пальцем еще тронешь, то — во!..
Чалый угрожающе повертел перед носом маленького человечка своим огромным кулаком. Англичанин, любезно кланяясь Чалому, расплылся в улыбке.
— All right, all right…
Улучив минуту, он метнул злобный взгляд на грузчиков. Феллахи, словно стадо баранов, шарахнулись в сторону.
Загрохотали лебедки. Грузчики таскали уголь на плечах в высоких корзинах. Согнувшись, они бежали один за другим бесконечной черной лентой и ссыпали уголь в угольные ямы.
Надсмотрщики записывали количество корзин, грубо покрикивая на феллахов. На берегу платили за каждую корзину маленькую медную монетку. Каждая десятая корзина взвешивалась. Если недоставало хотя бы одного грамма, за нее ничего не платилось, кроме крепкого удара бамбуком по спине. Насыпали уголь в корзины тоже надсмотрщики, всячески жульничая.
Глядя на впалые груди тяжело дышавших грузчиков и обильные ручьи пота, краснофлотцы судорожно сжимали кулаки.
Веселый мальчуган, феллах, пробежал с пустой корзиной мимо ребят, скаля белые зубы. Он размахивал свободной рукой и напевал тихонько на своем языке, подмигивая ребятам.
Потом ребята увидели его согнувшимся под непосильной тяжестью большой корзины. Мальчуган силился улыбнуться, но ему это не удавалось. Вдруг он споткнулся о доску, перекувырнулся через голову и упал к ногам надсмотрщиков, в страхе закрывая лицо руками и не смея кричать от боли.
Со свистом поднялись бамбуковые палки и посыпались удары вперемежку с руганью.
Гришка с Мишкой спрыгнули со спардека и врезались в группу надсмотрщиков. Те быстро обернулись, бросив скорченного мальчугана, и угрожающе замахнулись палками.
Вслед за ребятами со спардека упал рычащий комок рыжей шерсти. Верный в один прыжок был около надсмотрщика. Вид собаки был страшен. Шерсть высоко вздыбилась, глаза горели зловещим зеленым огнем, в широко открытой пасти клокотала белая пена.
Верный впился в черную ногу насмерть перепуганного и дико визжавшего надсмотрщика.
Остальные, увидя кровь, набросились на собаку и оттащили ее.
Испуганный надсмотрщик, озверев от боли и бешенства, схватил палку обеими руками и занес ее над ребятами. Мишка зажмурил глаза. Феллахи-грузчики замерли на месте.
— О! Если только он ударит!..
То, что они увидели потом, осветило радостью их коричневые лица. За спиной белых ребят встали стеной матросы. Палка медленно опустилась.
Надсмотрщики, подобострастно закивав головами, толкнули с трапа окровавленного товарища.
Все это произошло так быстро, что погрузка прекратилась лишь на одну минуту. Снова засновали феллахи с корзинами на плечах, только теперь, пробегая мимо надсмотрщика, они не скрывали презрительных улыбок.
Ребята воспользовались суматохой, схватили за руки маленького феллаха и потащили его в кубрик.
Мальчуган вырывался и, умоляющими глазами глядя на ребят, жалобно скулил. Липкая кровь сочилась у него из ссадины на локте. Мишка принес теплой воды, обмыл ссадины, залил их иодом и завязал пахучей марлей.
Гришка поставил перед феллахом банку мясных консервов, навалил горы ситного. Мальчуган не притрагивался к еде и просился на палубу. Откусив кусок ситного, он вдруг схватил буханку под мышку и стремглав взбежал по трапу наверх.
Ребята кинулись за ним. На палубе к мальчику подскочил рослый феллах, ударом сшиб его с ног; не успели ребята подбежать к мальчику, как феллах, схватив его в охапку, сбежал по трапу на пристань и скрылся в толпе грузчиков.
Взволнованные ребята бросились к Остапу. Кок сидел в камбузе и раздавал налево и направо все, что было у него под рукой съестного.
— Ну да… Пожалуйста. Жалко чернокожего, а что тут поделаешь? Совсем в животных людей превратили. За еду они готовы отца родного на котлеты изжарить. Конечно, и мальчугана и брата его на работу больше не примут. Закон здесь железный. Чуют гады: отпусти немного вожжи, — в порошок сотрут. Только обожгутся они крепко! Эй, камрады! Скоро секим башка инглиз? Паф, паф!