Затерянный поезд
– Попроси того человека войти в мой кабинет.
Прошло несколько минут, в течение которых ни король, ни полицейский не обменялись ни словом.
Фридрих-Кристиан был бледен. Он машинально гладил свои прекрасные черные усы.
Жюв с интересом ждал дальнейшего развития событий и старался сохранять полную бесстрастность.
Но, несмотря на всю свою готовность к неожиданностям, полицейский не мог не воскликнуть от изумления, когда стремительно вошел, почтительно поклонился королю и, выпрямившись, посмотрел в глаза Жюву тот, кого монарх пригласил войти.
Вошедший был никем иным, как самим бароном Леопольдом! Вид его был дерзок и надменен. Но было в нем что-то такое, что делало его несколько необычным. Этим «что-то» был непривычный цвет волос.
Ошеломленный Жюв изо всех сил пытался разгадать загадку. Тем временем, указав на вошедшего, король сказал:
– Князь Владимир.
И добавил:
– Господин Жюв, барон Леопольд и князь Владимир – один и тот же человек.
Момент был драматичный. Трое присутствовавших в кабинете недоверчиво взирали друг на друга и, чтобы не выдавать своих чувств, старались придавать лицам как можно более безразличное выражение.
Молчание затягивалось. Никто не хотел начинать первым.
Тишину прервал король. Повернувшись к Жюву, он спросил:
– Господин полицейский, настаиваете ли вы на своем обвинении? Утверждаете ли вы, что барон Леопольд, являющийся никем иным, как князем Владимиром, автор преступления, совершенного над личностью сэра Гаррисона? Уверены ли вы, что он украл пять миллионов, выплаченных моим королевством британскому послу?
– Дьявол! – чертыхнулся Жюв. – Самое время помолчать, уйти от вопроса, поговорить о погоде, о чем угодно, но только не об этом…
Однако не будучи наделенным душой придворного, и как человек чести и совести, Жюв медленно и членораздельно, глядя прямо в глаза князю Владимиру, – а Леопольд действительно был им! – проговорил:
– Я утверждаю, что барон Леопольд убил сэра Гаррисона.
Король повернулся к внезапно побледневшему князю.
– Что скажете вы?
Князь Владимир взял себя в руки, снова став таким же дерзким, как минуту назад. Называя накануне директору тюрьмы свое настоящее имя, он прекрасно понимал, какие могут быть последствия его показаний.
– Я жертва грубой ошибки, – говорил он тюремному чиновнику, – ошибки и юношеской глупости. Стремясь побороть сопротивление одной молодой женщины, я не захотел называть своего подлинного имени, желая, чтобы она полюбила меня просто как человека. Так я выдал себя за бельгийского барона. А поскольку она была наездницей в цирке Барзюма, не колеблясь нанялся туда конюхом. Меня выгнали, но я снова нанялся из-за любви. Неожиданно на меня свалилось новое несчастье: я оказался похожим на какого-то преступника, и какой-то глупый полицейский меня арестовал. Шутка слишком затянулась, и я прошу признать в моем лице князя Владимира!
Директор тюрьмы тут же передал этот удивительный рассказ во дворец. Через несколько часов князь Владимир был опознан и освобожден. После всех этих событий Фридрих-Кристиан II в полной растерянности телеграфировал Жюву.
– Что скажете вы? – спросил король князя Владимира после того, как Жюв подтвердил свое обвинение.
Князь пожал плечами:
– Сир, мне нечего сказать кроме того, что обвинение абсурдно и что я прошу господина Жюва соблаговолить меня оправдать.
Полицейский не убоялся страшных взглядов, которые в него метал Леопольд, и ледяным голосом произнес:
– Признание в преступлении я получил из ваших уст, князь… Вы помните тот вечер, ту ночь, что вы провели возле поезда Барзюма на товарном вокзале Кельна?
Князь снова побледнел!
– К чему вы ведете? – пролепетал он.
– К следующему, – отвечал Жюв. – Той ночью вы неожиданно оказались лицом к лицу с человеком в черном, закутанным в темный плащ, с человеком, чье лицо скрывалось под капюшоном, и вы узнали это пресловутое одеяние и сказали себе: «Это Фантомас!» И Фантомасу сделали исчерпывающее признание в совершенном вами преступлении, а также в краже. Вы даже хвастались этим перед тем, кого принимали за неуловимого Гения зла, но который был…
На мгновение Жюв замолчал.
– Который был кем? – в один голос спросили король и князь.
– Которым был я, – просто сказал Жюв.
– О боже! Боже мой! – произнес король, страшно побледнев, и упал в кресло.
Быстро справившись с волнением, Владимир снова сделался невозмутимо бесстрастным. Он улыбнулся, а его нервно подрагивавшие губы открыли ряд ослепительно белых зубов.
– Браво! Господин Жюв! – воскликнул он. – Вы прекрасно сыграли! Однако придется вашу замечательную конструкцию разрушить. И для этого будет достаточно одного слова.
Повернувшись к королю, князь продолжил:
– Действительно, в ту ночь, о которой упоминает господин Жюв, я наткнулся на человека, которого принял за Фантомаса. Действительно, я хвастался перед ним якобы совершенными преступлениями и кражами. Но что же это доказывает? Лишь то, что если ты оказываешься лицом к лицу с бандитом и не желаешь стать жертвой его ненависти, приходится вести себя так же, как и он. И утверждая, что я такой же преступник, как и он, я сумел спасти себе жизнь. Вот и все.
– Вот и все, – с улыбкой на губах повторил Жюв.
Полицейский собирался сказать еще кое о чем, но король, возможно, заметив это, а может, не желая, чтобы полицейский заходил слишком далеко, остановил его.
У Жюва, в самом деле, имелся страшный аргумент против барона Леопольда. Для него не имело никакого значения был ли этот, с позволения сказать, барон князем Владимиром или нет.
Жюв, как мы помним, установил, кому принадлежали красные отпечатки пальцев, оставленные на кровавых банкнотах, украденных у английского дипломата. И он знал, что при желании можно установить их идентичность отпечаткам пальцев князя Владимира!
Король, однако, сказал упавшим голосом, повернувшись к французу:
– Пока что оставим это, господин Жюв. Я не могу допустить, что князь Владимир преступник. Прощайте. Спасибо. Мы скоро увидимся.
* * *Весть о столь неординарном событии быстро распространилась по городу. На следующий день после освобождения барона Леопольда, в котором узнали князя Владимира, разразился грандиозный скандал.
Рьяные защитники трона и королевской семьи считали освобождение князя справедливым и требовали, чтобы ему были принесены самые серьезные извинения. Другие, в равной мере выдававшие себя за сторонников порядка и власти, ратовали за то, чтобы общественности было дано полное удовлетворение и чтобы кузен короля был оправдан на открытом процессе, с которого он ушел бы абсолютно обеленным.
Город разделился на два лагеря, и споры шли как в самых скромных жилищах, так и в пышных дворцах.
Скандал разрастался с каждым днем, и толстые стены дворца короля Гессе-Веймара не могли уберечь его величество от кривотолков.
Как-то вечером, выйдя из-за стола, королева Ядвига отозвала короля в сторону. Отношения между ними были сугубо официальными, даже холодными. Довольно неудачная чета: Ядвига была ревнива, злопамятна и мстительна, а Фридрих-Кристиан не всегда поступал, как положено идеальному супругу. Сверх того, они расходились и во взглядах: кругозор короля отличался широтой взглядов, мировоззрение королевы было, скорее, мещанским.
В течение вот уже нескольких лет они обменивались одними ничего не значившими или официальными словами. Потому-то и удивился король, когда королева вошла вслед за ним в его рабочий кабинет и приказала приближенным:
– Оставьте нас.
– В чем дело, мадам? – спросил король, величавым жестом указывая на кресло.
Чеканя слова, Ядвига произнесла:
– Дело касается князя Владимира, ваше величество.
И тут же добавила:
– Обстановка складывается невыносимая. По городу распространяются самые вздорные слухи о нас, о князе, о нашей семье… Народ требует ясности. Вам это известно?