Я призываю любовь

— Гораздо лучше… Честно. — Скотт бросил на нее быстрый взгляд. — У него затруднена речь, и он плохо владеет левыми рукой и ногой. Правда, говорят, что со временем это придет в норму. Но сейчас он с трудом переносит эти физические неудобства.
— Представляю, — сказала Розалин, глядя в окно.
Ее отец никогда не болел. Сейчас, думала она, он ощущает себя преданным собственным телом.
— Я нанял женщину присматривать за ним, — сообщил Скотт. — Опытная медсестра, с богатой практикой в этой области.
— Вы наняли?
— Естественно, я. А кто же еще это мог сделать?
Камень явно в мой огород, подумала Розалин и осведомилась:
— С каких пор вы сблизились с моим отцом?
— Я слышу в вашем голосе нотки неодобрения? — спросил Скотт, не отвечая на вопрос.
— Ничего подобного, мистер Барфилд…
Так оно и есть, неохотно признала Розалин. Что это — обида на то, что отец противился ее присутствию в доме, в то время как соседу была доверена честь заботиться о восстановлении его здоровья? Розалин потрясла головой, прогоняя нелепую мысль.
— Можете называть меня Скотт. В конце концов, мы были соседями.
— Ладно, Скотт.
На самом деле она предпочла бы «мистер Барфилд». Это сохраняло бы между ними определенную дистанцию, которую Розалин не хотела сокращать. Пускай они соседи, но что с того? Она больше знала о почтальоне, приносящем ей в Лондоне газеты, чем о человеке, сидящем рядом.
— Для полной ясности, Розалин…
— Да, — машинально отозвалась она.
— Ваш отец нуждался в уходе, когда вышел из больницы, и помощь со стороны была единственно возможным решением.
— Благодарю вас, но я не могу бросить работу, — произнесла Розалин.
Она сознавала, что забота о больном отце должна была лечь на ее плечи, поэтому уловила извиняющиеся интонации в своем голосе и возненавидела себя за это.
— Я и не подразумевал ничего подобного. Просто сказал, что Роналду требовалась помощь.
— Тогда почему он не дома? Почему у вас?
— Потому, — терпеливо объяснил Скотт, — что сиделка уходит в шесть вечера. А я полагал, что не следует оставлять вашего отца одного до восьми утра. Во всяком случае, не сейчас.
— Понятно. — Розалин некоторое время смотрела в окно, потом спросила: — Вы так и не сказали мне, каким образом вдруг стали с отцом такими близкими друзьями. Он не упоминал о вас ни в одном из писем.
Она умолчала, что в письмах отца отсутствовало все мало-мальски значимое для нее. Розалин знала мнение отца о правительстве, экономике, падающих уровнях обучения, медицинского обслуживания и ничего о людях, окружающих его.
— Мой отец был близким другом Роналда. Когда я возвратился, чтобы управлять поместьем после смерти моего отца, я продолжил эту дружбу. Это, — добавил Скотт, скосив на нее взгляд, — было почти четыре года назад.
— Вы намекаете…
— Ни на что я не намекаю. Просто отвечаю на ваш вопрос.
— Тогда почему у меня такое ощущение, будто вы меня осуждаете?
— Понятия не имею, — спокойно ответил Скотт. — Возможно, ваша совесть работает сверхурочно.
Розалин почувствовала, как кровь прихлынула к щекам. Кто дал этому человеку право делать о ней столь возмутительные выводы? Тихий голосок, нашептывающий, что у него есть на то основания, не мог успокоить ее гнева.
— Кажется, я не подхожу под ваше определение хорошей дочери…
— Под определение хорошей дочери большинство людей…
— …что достойно сожаления, но не думаю, что мы придем к чему-нибудь хорошему, если позволим этой теме стать предметом спора. Я абсолютно ничего не знаю о вас и узнавать не собираюсь. Буду очень признательна, если вы оставите свои мнения при себе. Я не рассчитываю на ваше понимание того, что двигало мной в те или иные моменты моей жизни, и не прошу о нем.
Теперь Розалин считала, что в их отношениях не осталось недомолвок. Но не тут-то было.
— А что двигало вами? — с любопытством спросил Скотт. — Мне это интересно.
Черт бы тебя подрал с твоим интересом! — рассердилась она.
— Стремление хорошо делать свою работу.
— Кардиология, — проявил осведомленность Скотт.
— Правильно. Из-за чего, собственно, я с трудом находила возможность навещать отца. У меня едва остается время присесть, чтобы выпить чашку кофе.
— И вам нравится постоянное ощущение того, что вы валитесь с ног?
— Это часть моей работы.
Розалин скептически посмотрела на своего спутника, сомневаясь, понял ли он. Почти наверняка Скотт Барфилд считает, что женщины должны выходить замуж, рожать детей и сидеть дома. Все эти красивые, утонченные жизнелюбы оставляют за собой право делать карьеру, но, когда речь заходит о женщинах, считают, что для тех лучше всего фартук и место возле кухонной раковины.
Розалин вспомнила время, когда была молодой и глупой, девятнадцати лет от роду и стояла на пороге будущего. Вспомнила быстротечный, окончившийся катастрофой роман с Джеймсом Личем — замечательным, обаятельным Джеймсом Личем, с чудесными золотыми кудрями и острым умом. И его твердой убежденностью в том, что она свихнулась на своей медицине.
О, это, возможно, было бы прекрасно для других женщин, заявлял Джеймс, но только не для нее, потому что он распланировал свое будущее. А по его мнению, любая женщина, которая могла стать частью этого будущего, не должна была заниматься тем, что требовало самоотдачи. Разве может иметь значение карьера, если ты собираешься создать семью? Мало того, разве может женщина считать себя полезной мужу, если не полностью посвящает себя его нуждам?
Розалин старалась не думать о Джеймсе. Но что-то в Скотте Барфидде, видимо, дало толчок этим воспоминаниям.
— Когда в последний раз вы брали отпуск? — услышала она вопрос, вернувший ее в настоящее.
— Это что — допрос? — с вызовом спросила Розалин.
Как бы то ни было, но Скотт Барфилд ухитрился настроить ее на оборонительный лад. Она чувствовала себя так, словно своими вопросами он загоняет ее в угол.
— Почему вы так обидчивы? — удивился Скотт и бросил на нее тяжелый изучающий взгляд, от которого Розалин стало не по себе.
— Я не обидчива. И кстати, в последний раз отпуск у меня был… — она задумалась, пытаясь вспомнить, — год или около того назад. Я летала в Венецию.
— Очаровательный город. И сколько времени вы там пробыли?
— Целый уик-энд! Скотт громко рассмеялся.
— Уик-энд! Что же вы смогли увидеть за уик-энд? Вы, должно быть, все время метались между достопримечательностями.
Честно говоря, так оно и было. Розалин поехала туда с Роджером, и это был вовсе не отдых.
— Я хорошо провела время, если вы это имеете в виду, — солгала она.
Они уже свернули со скоростной трассы и теперь ехали гораздо медленнее по проселкам. Вскоре должна была показаться развилка. Налево — к дому ее отца.
— Вы говорили по телефону, что болезнь моего отца породила некоторые вопросы, Которые надо обсудить. Вы не против того, чтобы напомнить мне, в чем суть дела?
— Всему свое время, — сообщил Скотт. — Полагаю, что лучше вам сначала увидеться с отцом. Я сообщил ему, что вы приезжаете.
Достигнув развилки, они повернули направо и минут через двадцать въехали в открытые деревянные ворота, от которых длинная аллея вела к дому.
— Боже мой! — воскликнула Розалин. — Ваше поместье… оно в тысячу раз больше, чем я помню!
— Мне казалось, что вещи кажутся меньше, когда человек взрослеет.
Она заметила его легкую усмешку и едва подавила в себе неожиданную вспышку эмоций. За этой бьющей через край энергией, которая так раздражала ее, скрывалось нечто опасное и притягательное одновременно. Розалин быстро отвела взгляд и посмотрела в сторону дома, который приближался с каждой минутой.
Это было старинное здание, содержащееся в идеальном порядке благодаря значительному состоянию семьи Барфилд. Стены светло-желтого цвета местами были скрыты плющом, а окружающие столетние деревья впечатляли так же, как и сам дом. В тех редких случаях, когда они с отцом навещали старого мистера Барфидда, они срезали угол, подъезжая к боковому входу, так что детские воспоминания о фасаде здания были утрачены.