Хитиновый мир (СИ)
Хитиновый мир
Часть 1 Наёмник и Рабыня
Пролог
Пастор предпочитал молиться в комнате с выключенным светом — он считал, что отрешаться от сиюминутного лучше в темноте. Только склонил голову, закрыл глаза, как вдруг… Обычно во время молитвы храм души — бренное тело — напоминало о себе. Как ни старался он устремить помыслы ввысь, открыть свою душу, покаяться или поблагодарить Ту силу, которая пронзает время и пространство, Ту силу, которая есть Закон, Ту силу, которая правит всем сущим, но каждый раз дряхлое больное тяжелое, исторгающее пот и нечистоты тело, повинуясь правилам Ньютона, веригами висело, прижимая дух к земле. Кожа чесалась, в кишечнике урчало, ход крови волнами отдавался в ушах, воздух с хрипом вырывался из глотки. С этим ничего поделать было нельзя — тело подчинялось своим законам и пастору оставалось с этим только мириться.
Молитва ждала своего часа, но в этот раз что-то было не так. Тело стало ватным, воздушным, неосязаемым. Ушли шумы в голове, тяжесть на плечах. Ему показалось, что он вот-вот потеряет сознание. Пастор знал, что такое религиозный экстаз, но накатившая слабость была далека от святости. Не осознав до конца, что происходит, привычные слова сорвались с губ пастора:
— Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое…
Тут же легкость ушла, виски сжало и голова, глазные яблоки, горло, легкие налилось свинцом. Казалось, что на его плечи насадили литую чугунную болванку с двумя шариками подшипника внутри. Шарики-глазки вращались, каждый сам по себе, бессмысленно и холодно… Мёртво.
— Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе, хлеб наш…
По спине вниз спустился холодок, и тут же одновременно его пронзила боль — словно в кишки воткнули ледяной кол — ни вдохнуть, не выдохнуть. Судорога молнией полетела через голову, грудь, внутренности, солнечное сплетение. Губы ещё двигались, шепча: «…насущный дай нам на сей день, и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим, и не введи нас в искушение, но избавь…», — но звук стихал и скорее был похож на змеиное шипение.
Сначала к пастору пришел страх, но тут же он сменился восторгом от понимания, что происходит! Только что он стоял на краю пропасти и р-р-раз! — вдруг оказался в месте, где всё ясно и понятно, где всё расставлено по местам, где видно, что было вчера, что делается сегодня и, вот парадокс — что произойдет завтра. Пастор понял — вот оно началось! То, чего он ждал всю свою жизнь, неоднократно читал об этом, слышал рассказы о подобном, наконец, готово случиться! То, во что он верил всем своим сердцем, происходит здесь и сейчас. А тело? Что — тело? Ему плохо. Оно и понятно. Бренное, прикоснувшись к знанию, к истине неспособно выдержать эту силу, оно разваливается на куски. Оно умирает, но не совсем. Пастор ещё поживет. Ведь к нему пришло знание, что творится сейчас и что необходимо сделать, чтобы наступило ЗАВТРА.
Голова, повинуясь силе притяжения, чуть сдвинулась набок. Пастор покачнулся и не просто завалился, а со всей силы, не жалея себя, рухнул на колени. Расчет был на то, что гром падающего тела услышат в соседней комнате.
Дверь приоткрылась. Полоска света разрубила темный кабинет на равные части.
— С вами всё нормально?
Пастор не мог ничего ответить — его снова сковали корчи. Тогда он мягко завалился на бок, уткнувшись виском в дощатый пол. Перед ним ясно встала картина завтра, и разум наполнялся знанием, что шаг за шагом необходимо предпринять, где и как срочно. Пастор застыл, боясь расплескать хоть каплю из увиденного и услышанного, при этом понимая — от его озарения зависит всё. Хитиновый мир открылся и снайпер уже застрелил всех нежданных гостей, потому что глава иорданской ЧВК «Сиджал», дядя Асхад, получилпосылку и она взорвалась в руках Мартина. Теперь он в неоплатном долгу перед наёмником и из-за этого долга скоро экраны станут чёрными. Если пастор сейчас умрёт, то сложно будет найти ему замену — слишком мало осталось времени, а таких как он — способных выдержать озарение — сейчас мало в этом мире. Поэтому надо выжить, чтобы найти прорицателя и заставить его… Заставить его переступить через линию.
Дверь распахнулась, и проем заслонила черная фигура. Когда раздался щелчок включателя, люстра вспыхнула, показав лежащее на полу скрюченное тело.
— Все сюда! Быстро!
В комнату забежали люди, приподняли пастора за плечи, бережно придерживая безвольно опущенную голову. Один из помощников, заглянув в бессмысленные отливающие стальным блеском глаза, крикнул:
— Вы слышите меня? Если слышите, моргните. Понимаете?
Пастор всё отлично понимал. Знание пришло и теперь главное — не забыть что, где, когда и как срочно. Картины, дороги, пролески, дома, площади, люди, всё мелькало перед его внутренним взором… Но что есть знание без возможности его применить? Надо найти ясновидящего.
Пастор нашел в себе силы улыбнуться. Молодой человек невольно вздрогнул, увидев, как губы лежащего на его руках человека растягиваются в страшной искривлённой ухмылке.
— У него инсульт! Быстрее машину!
1. Аве, Цезарь!
ЧУДЕС НЕ БЫВАЕТ
Чего ты боишься, сорвавшийся в пропасть безногий волшебник из города N?
Что выключит кто-тов пути невесомостьи выдастцепную реальностьвзамен?
Мой выживший Каин, печать откровений — всего лишь газетавчерашних обид
И в скольких еще петлевых представленьях роляминас время с тобой наградит.
Не верь ожиданиямвыбитых стекол, мерцанье осколков — не новаяжизнь.
Стареть одиноким не так уж жестоко — смирилось жесолнцеи ты исхитрись.
Чудес не бывает, не бойся паденья. Летящему в небоне чувствовать дна.
Тебя уже ждут, смелее на сцене! Толпа в предвкушеньи! Толпа голодна.
Егор Воронов
На часах за полночь, гости расходятся, только одиночки бродят по подвальчику. Эта «репа» умерла — через неделю несите другую. Каждую пятницу народ собирается в холле районного молодежного центра попеть под гитару, послушать, как местные чудики читают свои стихи, посмотреть на подготовленные по такому случаю работы создателей всякого непотребства, называемого даже не искусством, а современным артом. В такие вечера гости равнодушно разглядывают висящие на стенах фотографии, графику, картины, инсталляции, огромные выдранные откуда-то листы с граффити. Всё здесь пропитано убогостью и безвкусием. Яркие пятна и ломаные линии. Без мягкости и тепла. Дешевые рамки, дешевая бумага — бездарная мазня, которую художникам после первого же показа придется забросить в пыльные углы своих закутков. Попадаются фотографии, заставляющие на миг остановить на себе взгляд, но не более того. Единственным истинным произведением искусства кажется вид за окнами цокольного этажа — это если смотреть на улицу изнутри. На этом «экране», очерченном давно некрашеными рамами, отображаются полные невысказанного драматизма образы. Там, в клубах табачного подсвеченного электричеством дыма, двигаются ноги, обутые в грязные разношенные кроссовки и эти размытые акварельные разводы, как живое отражение времени. Ты в подземелье, а за стекольными рамами обрубленный, поношенный, воняющий никотиновой отравой мир, мир уже готовый встретить свой финал.
«Репа» закончилась. Собираются даже самые упоротые: поэты, вечные студенты, трезвеющие типы потасканного вида — любители неформальной музыки. Охрипшие музыканты, устало переругиваясь, уже прячут гитары в большие потертые кофры; девчата открывают окна, чтобы выпустить из подвальчика спертый, наполненный запахом красок и пота воздух. Народ разбредается… И правда, что здесь ещё делать, когда всё спето и прочитано, разобрано на запчасти, раскритиковано или, наоборот, расхвалено; когда всё принесенное из дома пиво и вино выпито, а новое в столь поздний час никто не продаст?