Настоящая англичанка
— Merci beaucoup [9], — шепнула дама, и мурашки пробежали прямо по ногам Джеймса. Она француженка, о, да. Будь все французские женщины таковы, мир был бы гораздо лучше.
* * *Бальный зал сверкал множеством ярких шелков, развевающихся перьев и вспышками драгоценных камней. В дальнем углу небольшой оркестр прилагал доблестные усилия, однако публика были слишком взволнована для танцев. Зал был переполнен Мариями Антуанеттами и Юлиями Цезарями, которые вскрикивали от удовольствия, завидев друг друга, и протискивались через всё помещение, чтобы прижаться одной напудренной щекой к другой напудренной щеке.
Эмма ощутила неподдельный приступ волнения. Прошло много времени с тех пор, как она ездила на бал. Рисовать декорации для мистера Тейта было увлекательно на свой лад. Но рисование — занятие одинокое и несравнимое с головокружительными удовольствиями маскарада. Она пробиралась через толпу. Люди расступались перед ней, отступая назад, их голоса звучали ей вслед: «Кто это… на самом деле?», «Не может быть, дорогая, я никогда не видел её прежде». И затем, довольно отчётливо: «Бриллианты настоящие; она не гувернантка».
Эмма слегка злилась на себя. Ей следовало приезжать в Лондон, тогда она бы знала, кто все эти люди. Без сомнения, она узнает Керра, но не его приятелей. Джентльмен, который стоял сбоку, таращился на неё так, словно она свалилась прямо с неба. Эмма медленно опустила ресницы и снова посмотрела на него. У него было настолько бездумное выражение лица, что она ощутила уверенность в том, что он может быть знакомым Керра.
Как оказалось, юного лорда зовут Даффер [10], имя, полностью подходившее ему. Он почти споткнулся об собственные сапоги, спеша поцеловать ей руку. И секундой позже молодой человек вёл Эмму в игральные комнаты, где он видел Керра в последний раз.
Керр сидел за столом, где играли в двадцать одно, слегка наклонив голову набок и рассматривая свои карты. Эмма задержалась немного, позволив ладони Даффера соскользнуть с её руки. Её будущий муж ( еслиона решит удостоить его такой чести) удивительно хорош собой: высокий и смуглый, с лицом цыгана и миндалевидными глазами. На нём был не костюм, а лишь строгий чёрный фрак и небрежно повязанный шейный платок, но он выглядел лучше, чем павлины, среди которых он сидел.
— Керр, — зашипел на него Локвуд. — Проснись, парень. За тобой стоит женщина!
Гил в последнюю очередь хотел неприятностей, связанных с женщиной. Завтра он едет в Сент-Олбанс, и…
Он поднял глаза. Она была источником неприятностей. Бедствием во всех смыслах, в его вкусе.
— Милорд, — хрипло проговорила женщина. — Вы играете так увлечённо, что не заметили меня.
— Боюсь, что не имел чести быть представленным, — сказал Гил, вставая и кланяясь, — Я Гилберт Баринг-Гульд, граф Керр.
— Mais, monsieur [11], — воскликнула она, отступая назад, ее голос слегка прерывался, — дорогой Гил, ты не забыл меня, нет?
Гил моргнул. Разумеется, он не…
— О, ты забыл меня, — произнесла дама голосом, упавшим до хриплого стенания. — Hèlas [12], джентльмены…
Она лучезарно улыбнулась собравшимся.
— Вот поэтому мы, француженки, считаем вас, англичан, столь опасными.
— Опасными? — спросил Гил. Он был практически уверен, что никогда не видел её раньше. За исключением, возможно, слабого намёка на что-то знакомое в ней. — Рассеянными, вероятно, но не опасными.
— Ты признаёшь это, — произнесла дама, надувая губы.
Локвуду явно не терпелось развеять её разочарование. Он выступил вперёд и поцеловал ей руку.
— Ах, мадемуазель, — сказал он нежно, — сердцем я француз, уверяю Вас. Я бы никогда не забыл даже лёгкого касания кончиков Ваших пальцев.
— Так Вы говорите, сэр, — произнесла женщина с восхитительной шепелявостью, — что вы, англичане, не все так грубы как лорд Керр? Поскольку я действительно верю, что он полностью забыл о нашем знакомстве.
Гил разрывался между изумлением, недоверием и небольшим — совсем слабым — намёком на замешательство. Мог ли он, в самом деле, забыть такую совершенную представительницу слабого пола?
— Вы обязаны помочь моей хилой английской памяти, — проговорил он. — Когда произошла наша встреча, мадемуазель?
Дама надулась.
— Тем хуже для Вашей памяти, — сказала она. — Потому что я не мадемуазель, а мадам де Кюстен. И Вы, сэр, были столь любезны, что…
Она остановилась и подарила ему улыбку, которая рассказала всей комнате, какого рода любезность он оказывал. Будь оно проклято, это французское бренди, подумал Керр. Ничего нельзя было поделать, кроме как смириться со скандалом: его крёстная мать услышит о нём в течение пяти минут.
— Делаю вывод, что я был достаточно любезен в том забытом мною случае, если Вы помните меня, моя дорогая мадам де Кюстен, — проговорил он, снова целуя ей руку. — Я полагаю, это крайне великодушно с Вашей стороны.
Глаза женщины блеснули из-под маски. Именно изгиб её губ удивлял Керра. Как ему удалось выпить столько бренди, чтобы забыть её?
— Считайте это данью Вашим талантам, милорд, — сказала она с безошибочным намёком в голосе. Локвуд вернулся на место и подобрал свои карты. Мужчина рядом с Локвудом повернулся и зашептал что-то своему другу.
Гил мысленно вздохнул и бросил свои карты. Туз и король упали на стол. Фактически, его крёстной будет всё известно уже через три минуты.
— Джентльмены, — сказал он. — Вынужден просить разрешения оставить вас, чтобы принести этой леди свои извинения.
Глава 8
— Не согласитесь ли Вы с тем, — спросил Гил, сверля взглядом разыскавшую его восхитительную представительницу прекрасного пола, — что слегка приукрасили наше знакомство?
— Pas de tout [13].
— Я только подумал, что Вы, возможно, позволили себе поэтическую вольность, — сказал он, направляя её в сторону окон, выходящих на сад. — Набросили романтический покров на встречу самого прозаического толка… Вероятно, я помогал Вам сесть в экипаж?
Эмма издала булькающий смешок. Наслаждение от роли француженки ударило ей в голову. Её пьянило от ощущения власти, от изобилия собственной лжи. Она понизила голос и упрекнула, промурлыкав:
— Как Вы можете говорить такие вещи, лорд Керр? Клянусь, Вы близки к тому, чтобы разбить мне сердце!
Они прошли через коридор, и широкие парчовые юбки Эммы задели створки дверей. Почему, скажите на милость, она не приехала в Лондон раньше? Почему ей не было известно о том, как забавно охотиться на мужчину, отрезать его от стада, в точности как пастушьи собаки фермера Бена поступают с призовыми барашками?
— Но я не намеревалась бранить Вас, — проговорила девушка, срывая ветку жасмина. Он пах головокружительно сладко.
Керр не ответил, просто шёл рядом с ней, легко прикасаясь к локтю и направляя её дальше в сад.
Он не станет лишать её девственности в саду, не так ли?Конечно, он понятия не имеет о том, что она девственна, и Эмма имела смутное ощущение, что он никогда не узнает, если будет достаточно пьян.
Сад населяли призрачные фигуры. Смеющийся и мелькающий в пятнах лунного света, Арлекин в своём костюме, усеянном блёстками, прошмыгнул мимо феи, чьё правое крыло волочилось по земле. Там был Гомер или, может быть, Зевс — в любом случае, этот человек считал, что подражает богам или древним грекам.
Они чинно устроились на скамье, и Эмма отбросила мысли о близости в саду. Разумеется, у Керра и в мыслях такого нет. Он бы отвёз её к себе домой, прежде чем произойдёт что-то подобного рода.Она ощутила внутреннюю дрожь возбуждения от самой этой мысли.
— Итак, мадам… Мне очень жаль, — сказал он, поворачиваясь к ней. — Я снова забыл Ваше имя.