Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды
Мое имя вряд ли что-то скажет вам, да это теперь и не имеет значения. От моего некогда роскошного замка в Нуменоре не осталось – по известным причинам – даже руин. А когда-то мой двор отличался великолепием, и талантливые посетители съезжались туда отовсюду.
Я не настолько интересовался воинскими искусствами или магией – хотя они и занимали немалое место в моей жизни, как и у всякого представителя моего круга, а среди моих гостей были поклонники как первого, так и второго; скорее прекрасным – поэзия, знаете ли, музыка или что-то иное.
Мои залы были задуманы эльфийскими зодчими и украшены мастерами-гномами, там творили известные менестрели.
Я не выношу уродства до сих пор – может быть, поэтому не свыкся с орками, троллями и прочими обитателями Мордора?
Но уже тогда появились зачатки моей гордыни – я все больше любил созданное мной и для меня и все больше презирал мир вокруг (впрочем, до некоторой степени он этого заслуживал).
Вот тут-то и объявился взятый в заложники Ар-Фаразоном Саурон – и был мне представлен. Красавец и блестящий собеседник – неотразимое сочетание. Общение с ним доставляло мне эстетическое и интеллектуальное удовольствие, ибо познаниями он обладал исключительными. Он стал моим частым гостем. Его советы отличались точностью, формулировки – изяществом, а утверждение, что красота выше добра и зла, нашло отклик в моем сердце – тогда оно еще у меня было, знаете ли.
Да… Постепенно моя любовь к прекрасному превращалась в ненависть ко всему, что не соответствовало идеалу и казалось примитивным. Уродство могло восхитить меня – но доведенное до степени исключительности.
Впрочем, это неважно. Достаточно сказать, что мои развлечения и творческие изыскания становились подчас жестоки.
В один из вечеров Саурон и преподнес мне кольцо, сопровождая дар комплиментами, составленными достаточно разумно, чтобы не перейти границу, отличающую хороший тон от дурновкусия, в адрес моей блистательной персоны, светоча культуры Средиземья и арбитра изящества, – рассказчик ухмыльнулся, – и я, с подобающими месту и времени выражениями благодарности, принял подарок. В то время уже ходили слухи о страшных черных всадниках, но в чем дело, не знал толком никто.
Когда я впервые надел Кольцо, казалось, мир стал ярче, звуки – четче, все вокруг обрело какой-то дополнительный смысл, в сознании возникли связи времен и явлений, прежде, видимо, неявные и не замеченные.
Я ощущал в себе небывалую силу и вдохновение, казалось, власть моя безгранична и я могу творить блистающие миры мановением руки.
И понеслось: грандиозные замыслы, претворявшиеся в жизнь любыми методами, игнорирование и изгнание всего, что, как мне думалось, стояло между мной и совершенством.
Увеселения становились все более извращенными, в средствах я был все более неразборчив.
Жажда нового, еще более удивительного и оригинального становилась все непомерней, но вместе с тем появилось и росло ощущение скуки и равнодушия. Мир вокруг выцветал, и приходилось подстегивать себя все более острыми ощущениями и переживаниями.
Как-то возникла мысль снять Кольцо. Я сделал это – и словно вся тяжесть Арды обрушилась на мои плечи. Холод, озноб, все звуки – как сквозь войлочную завесу. Из зеркала на меня глянул смертельно усталый человек с потухшими глазами и порочным лицом. Мне стало страшно, и я решил не касаться больше Сауронова подношения, но тут ужас последнего года открылся мне во всей своей уже отнюдь не эстетичной правде. Возможно, я бы еще смог справиться с этим, но… мне предстоял очень важный прием, а в голове – ни одной мысли, какое-то оцепенение… Последний раз, решил я, только проведу его – и все. Этот раз действительно был последним – еще раз расстаться с Кольцом у меня не хватило ни сил, ни духа.
Я не буду углубляться в подробности, каким образом я проводил следующие годы, – многие из тех, кто был когда-то рядом, ушли: сами или поплатились за попытки привести меня в чувство. – Назгул усмехнулся невесело.
– Все постепенно пришло в запустение, а я прожигал последние средства, угаром бесконечных праздников пытаясь заполнить растущую пустоту. Все вокруг блекло, распадалось, отдавало тлением.
В один прекрасный день, задумавшись, я взглянул в зеркало снова – в последний раз, как оказалось – и увидел там мертвеца. Я отшатнулся в ужасе и услышал тихий смех за спиной. Обернувшись, я узрел Саурона, небрежно развалившегося в кресле, а вокруг… Да, так передо мной впервые предстали мои собратья. Эру, как они выглядели! Собственно, вот так и выглядели – как я сейчас. Сознание начало мутиться, все подернулось дымкой, но мои гости казались еще отчетливей и материальней.
– Ну как чувствует себя светоч культуры Средиземья? – спросил Саурон, и в голосе его мне явственно послышалась насмешка. – Как здоровье, ничто не беспокоит?
– Не знаю, что именно вызывает у вас иронию, любезнейший, – холодно произнес я, – но я и в самом деле не могу дать какое-либо определение моему состоянию, и оно меня не радует.
Саурон расхохотался, и кольценосцы вслед за ним – как будто кто-то громил оружейный склад; их невеселый смех был схож с лязгом железа.
– Не радует!
– Разумеется, милейший, вас уже вряд ли что-то порадует. Вам и жить осталось не так долго.
– Что со мной?! – попытался крикнуть я, но вышел только сдавленный хрип.
– Ничего особенного. Просто колечко понемногу освободило вас от всякой шелухи, связанной с человечностью, ну и… от плоти – заодно – тоже.
– Будь оно проклято! – прошептал я.
– Ах, вот как! Что ж, тогда верни его мне, а уж я найду ему хозяина – желающих хоть отбавляй. Впрочем, не берусь угадать, что ждет тебя за Кругом Мира – ведь ты там скоро окажешься, а за твои художества…
Я молчал, хотя его наглость бесила меня.
– Но ты можешь жить сколько угодно и веселиться за мой счет – став моим слугой, разумеется. У тебя неплохо получится.
От такого заявления я на секунду онемел, а потом со всего размаху влепил ему пощечину.
Саурон встал, глаза его светились теперь багровым огнем и, казалось, метали искры. Он поднял руку, и я увидел Кольцо – простое на вид, без камня, – но оно как будто горело изнутри.
Кольценосцы схватили было меня, но он остановил их:
– Не надо. Ты наглец, но меня это даже забавляет. Я же знаю тебя, твои тщеславие и жестокость – во имя красоты, разумеется. Так что рабом моим ты будешь все равно. Смотри же!
Кольцо на его пальце засветилось ярче, и я почувствовал, как мое же кольцо тянет меня вниз – я хотел снять его – и не смог. Под страшным давлением я упал на колени, а потом – распластался ниц у ног ухмыляющегося Саурона – ни одна самая ничтожная часть моего исчезающего тела не слушалась меня…
Рассказчика передернуло, а глаза превратились в горящие щели. Он тряхнул головой, словно отгоняя наваждение.
Саурон наступил на кисть руки – той, что нанесла удар, и под его сапогом она рассыпалась в прах. Я не успел почувствовать боли, так как ее перекрыла мука куда более сильная: кольцо, скатившись со сломанного пальца, покинуло меля и покатилось по полу. Я даже не пытался поймать его: плоть распадалась со страшной болью.
Саурон заглянул мне в глаза, приподняв голову за подбородок:
– Ну? Рабство или: будет еще хуже – ТАМ… Мужество оставило меня – я не смог умереть тогда и проклят теперь – навсегда. Я стал рабом Кольца.
Мое он вытянул из угла, куда оно закатилось, и вложил в уцелевшую руку.
– Развлекайтесь, ваше высочество, пока на службу не призвали.
Потом я получил новую плоть, уподобившись остальным. Каковы были их пути… Разные, насколько мне известно, но это уже не моя тайна.
Итак… Мы выполняли приказы Владыки – самого разного свойства. С падением Нуменора дивный облик он утратил и манеры у него испортились окончательно – и впрямь, зачем и для кого стараться?
Я не пользовался у него особым доверием – ему достаточно было поймать мой взгляд, чтобы оценить степень собственной развоплощенности, а заявления вроде «на себя посмотри» утешением служили слабым. Впрочем, оказалось, что мое нормальное зрение осталось почти неизменным и людей я лучше чувствую и понимаю – со всеми вытекающими отсюда преимуществами. Так что в некоторых деликатных ситуациях я был незаменим.