Нарисуй мне дождь

тот еще кент… Ну, в смысле, свой, в доску свой. Одно плохо, долго живешь… ‒ как-то в сторону обронил он, судорожно всосав воздух углом рта.
Я наблюдаю за ним, сохраняя между нами стратегическое пространство
— Ладно, чего нам тянуть друг на друга? Нет причины. Побазарили по-свойски и дело с концом. Все путем. Не будем бодягу разводить [2], замнем для ясности. Идем, я выставляю. Лататы? [3] На, держи краба.
Он протянул мне для рукопожатия правую руку, левая, по-прежнему осталась в кармане пальто. Я помедлил, все это было довольно странно, но быть может он прав? Плохой мир лучше хорошей драки с четырьмя колхозниками. Хотя, чем их больше, тем больше они будут друг другу мешать, все решит не число, а умение. Как там сказал Саша, который Суворов, о превосходящих силах врага: «Множество их умножит и беспорядок». На худой конец, я всегда смогу от них оторваться. В рывке, да и на дистанции им до меня не дотянуться. Я был уверен в себе и не сомневался в своей неуязвимости. Воевать с их полевой бригадой я не собираюсь, но и убегать не хочется, слишком необычную девчонку я здесь повстречал.
Не без колебания, я пожал протянутую мне руку, но пальцы ее не поддались. Сжал еще сильнее, изо всех сил, и… ‒ ничего не произошло. Я с изумлением разглядывал его руку. Так вот зачем он накинул на плечи пальто! Одной рукой, спрятанной под пальто, он протянул мне для рукопожатия одетый в правый рукав пальто протез руки. Левый, пустой рукав так и остался засунутым в карман, а вторая его рука, из распахнутого пальто уже у моего горла, колет острием финки. Все рассчитано на неожиданность и я ее не учел, но главное, я неправильно их оценил. Я принял их за деревенских оболтусов. Так обуть! И где?.. В каком-то захолустном Криворожье! Последними словами ругал я себя.
В критических ситуациях думаешь и действуешь одномоментно, иначе не уцелеть. Мне уже приходилось быть свидетелем того, чего может стоить секундная растерянность. В обычной обстановке я не люблю такую скоропалительность из-за упрощенности принимаемых решений. Теперь главное не торопиться и принять это единственно верное решение. Если б он хотел, я бы с ножом в горле уже подплыл кровью на асфальте. По всему, это не бык колхозный, а психопат-уголовник и убить меня ему также просто, как прихлопнуть муху. Вместо того чтобы отступить, я напряг шейные мышцы и налег на финку и он, чтобы не проткнуть мне кожу, чуть ослабил нажим лезвия. Хороший знак.
— Послушай, для меня с детства нож все равно, что иголка, — совершенно искренне заявляю я. Я и в самом деле не боюсь никакого оружия, если мне им не угрожают… — Спрячь свою точилку и хватит шутить, нечем дышать, — с трудом сохраняю спокойствие я.
— Ну шо, фраер дешевый? Как очко, жим-жим? — он жадно шарил по моему лицу своими бельмами, наслаждаясь моей паникой. — Небось натрухал уже в свои красивые штаны? Погодь, сейчас мы тебя с них вытряхнем, а после … — что будет после, он так и не досказал, судорожно сглотнув слюну, захлебнувшись сладостью мечтательной злобы.
— Не по плечу тужурку ты на себя одел, — отвечаю я, ломая голову над тем, как выбраться из этого капкана.
Краем глаза замечаю, как трое его дружков окружают меня, только и успел медленно переместиться спиной к стене. Вид у них совсем не приветливый, со зловещей пристальностью осматривают на меня.
— Ты меня перепутал с кем-то, кто принимает тебя всерьез.
С издевкой говорю я, лихорадочно соображая, как хоть на миг отвлечь его внимание. Я делал все, чтобы психологически его разбалансировать, сломать его сценарий, но без результата. Время безнадежно уходило. Долго он финку у горла держать не станет, слишком светло, что-то будет.
— Я боюсь только самого себя. Боюсь, что пущу такого, как ты под откос и придется отсюда отчаливать, а мне бы этого не хотелось, — веско закончил я.
— Меня?! Под откос? Ну, давай, митюха, исполни, — торжествует Белоглазый.
Его хитро придуманная уловка сработала, и он упивался приобретенной надо мной властью. Его лицо расплылось в усмешке, отчего он стал еще больше похожим на бабу. Белесые глаза масляно поблескивали в глубине сощуренных кожных складок. В его голосе появились какие-то склизко-ласковые интонации, при этом он беспрестанно сглатывал слюну. Ничего, это хорошо, что он так уверен в своем превосходстве, успокаиваю я себя. Расшатать его не удастся, если отрываться, то сейчас. Я незаметно делаю два глубоких вдоха. Собранность, концентрация, а потом ‒ взрыв, и… Теперь или никогда!
— Немец, ты опять вола водишь? — грубый голос звучит откуда-то сбоку.
Говорит это здоровяк с веселым хищным лицом, рядом с ним Ли. Белоглазый весь съежился, стал меньше, будто обвалился изнутри. Рука с финкой исчезла в полах расстегнутого пальто.
— Та, понимаешь, Толило… С этого фраера требуется получить должок, — заискивающе оправдывался Белоглазый. Куда девался развязный тон и весь его героический вид.
— Для кого Толило, а для тебя, баклан, Анатолий Захарович! — голосом, не предвещающим ничего хорошего, оборвал его здоровяк.
От него исходит реальное ощущение силы. Ему где-то под сорок, выше меня на голову, рыжие прокуренные усы и пронзительные, светло-коричневые, почти желтые кошачьи глаза.
— Тебя предупредили, — назидательно продолжает он, — Здесь не пачкай, а ты по новой кружева вяжешь? Последний раз тебе прощаю. Цепляй своих урок и чеши отсюда частыми скачками, и что бы здесь ни ногой!
Ссутулившись, Белоглазый пошел прочь. С каждым шагом он все больше горбился, как человек, которого избили. Следом за ним, бесшумно ступая, потянулись один за другим, члены его шайки. Ни слова не сказав, только оценивающие взглянув на меня, вернулся в «Чебуречную» здоровяк. Мне показалось, его странные глаза смеялись.
— С этим Немцем всегда одни неприятности… Не пойму, отчего он каждый раз заводится то с одним, то с другим, а кончается, всегда кровью, — простодушно огорчается Ли. — Зачем он это делает? Неужели, получает от этого удовольствие?
— Получает. Но, не только удовольствие… — устало говорю я.
— Не только? А, что же еще?
— У него вместо сердца дыра, он и пытается ее хоть чем-то наполнить.
— Почем знаешь?
— Вижу его