Принцесса Диана. Жизнь, рассказанная ею самой
Конечно, меня подхватили, но не Чарльз, зато муж выговорил, стоило мне открыть глаза, чтобы больше не смела устраивать подобных сцен на публике!
Сама, все сама, со всем справляться должна сама, начиная от дворцового и официального этикета и подготовки к визитам и заканчивая вот таким падением на мокрой траве.
У меня нашлись помощники и в подготовке поездок, и в написании речей, и в поддержке на скользкой тропинке тоже. Одним таким плечом, на которое можно опереться в буквальном смысле этого слова, стал телохранитель Барри Мэннеки. Я в какой-то степени влюбилась в него, в его надежность, его готовность помочь, поддержать, защитить. Понимаю, что это его работа, но ведь и муж тоже обязан помогать и поддерживать, а Чарльз об этом не задумывался.
Принцу проще съездить и купить какой-то подарок, чем лишний раз обратить внимание на то, устала ли я, не нужна ли мне помощь… Это не черствость, Чарльз просто привык жить, понимая, что все вокруг делается либо для него, либо помимо него. Если его попросить, то поможет, но сам предложит что-то только своим бабушке и матери:
– Бабушка, ты хочешь чаю? Мама, тебе подать чашку?
Это ритуал, это положено. Конечно, принц подаст руку, если вы выходите откуда-то, придержит дверь, он же джентльмен все же. Но сомневаюсь, чтобы при этом он видел самих людей.
При такой жизни поневоле захочется, чтобы тебя кто-то поддерживал крепкой рукой…
Когда я слышу россказни о своей интимной близости с Барри, мне хочется рассмеяться. Самое удивительное – об этом судачат те, кто прекрасно понимает, что такое невозможно.
Королевские дворцы просто напичканы камерами наблюдения, подслушивающей аппаратурой, датчиками движения. Это необходимо для охраны, для безопасности, но сколько же создает неудобств!
Где принцесса Уэльская могла принять любовника, кем бы тот ни был? Под видеокамерами? Или в спальне, куда в любую минуту могут войти, где каждый дюйм прекрасно известен горничной и та помнит, как расположила подушку, а значит, поймет, что я ее передвигала?
Говорить об обслуживающем персонале вообще не стоит, супруга Барри могла не беспокоиться, принцесса – самая безопасная из влюбленных, а Кенсингтонский (тем более Букингемский!) дворец – самое надежное место для охраны невинности ее супруга со стороны королевской фамилии. Нужно быть принцессой Анной, чтобы решиться на связь с собственным телохранителем, но только не принцессой Дианой, которой такого не простят никогда.
Да, я была влюблена в Барри, по-своему, конечно. И Уильям с Гарри тоже. Это не мешало ни мальчикам, ни мне любить Чарльза.
С Барри надежно, рядом с ним живешь точно за каменной стеной. Понимаете, когда ты столько лет существуешь в обстановке полного безразличия, когда даже собственному супругу, отцу своих детей, не нужна, после того, как посидишь на мокрой траве после падения (я поскользнулась), а муж даже не подаст руку, чтобы помочь подняться, очень захочется, чтобы рядом был тот, кто эту руку подаст. Когда я, поскользнувшись, плюхнулась на мокрую траву, то плакала вовсе не из-за боли от ушиба, хотя была и она, а оттого, что Чарльз даже не обернулся. Он пошел дальше, оставив меня сидеть в слезах!
Никогда и ни в чем муж не защищал меня, никогда! Конечно, Барри не мог защитить меня перед журналистами или перед королевской семьей, но уж руку-то подал бы.
Знаете, каково это – вдруг почувствовать рядом сильное плечо и увидеть протянутую руку. Барри доброжелателен и надежен, рядом с ним так спокойно, это почувствовали и мальчики тоже. Я испытывала просто блаженство, в том числе и потому, что он смотрел на меня почти с обожанием. Ничуть не сомневаюсь, что сыграло свою роль мое положение принцессы, а также любовь к моему образу, царившая за пределами дворца.
Барри один из очень немногих, кто эту любовь перенес через ограду внутрь.
И в этом тоже было свое очарование. Мэннеки перевели в мой штат, кажется, в апреле 1985 года. Я сразу почувствовала, что с этим человеком можно быть почти откровенной, что он защитит, в том числе и от меня самой, а это, пожалуй, было еще важнее. Он доброжелателен, с прекрасным чувством юмора, не раболепствовал и не давал понять, что я случайно затесалась в королевскую семью. Барри принимал меня не столько как члена королевской семьи, хотя, безусловно, это всегда стояло между нами, сколько как женщину, которой нужна защита.
Он был в меня влюблен, причем именно как в красивую женщину. Но Мэннеки никогда бы не сделал того самого последнего шага, даже если бы я позвала! Нет!
Между нами были отношения много теплее чисто профессиональных, но между мимолетным поцелуем и постелью такая же разница, как между журчанием тонкого ручейка и морским штормом. Можно возразить, что мысленная измена тоже измена. Тогда что говорить об изменах моего мужа, которые были всякими – и мысленными, и физическими с первого до последнего дня нашего брака?!
А теперь представьте себе двадцатичетырехлетнюю красивую женщину, которой снаружи дворца восхищаются миллионы, о которой взахлеб пишут газеты и которая совершенно не нужна своему мужу, ненавистна родственникам и живет среди сплошного предательства слуг. Я знала, что каждая моя оплошность будет не просто подмечена, а подчеркнута, обсуждена, растиражирована… Да, это не выйдет за пределы дворца, но ведь я-то во дворце! Я боролась между желанием забиться в норку, уползти в щель (что очень устроило бы моих королевских родственников!) и, наоборот, выйти под свет камер и софитов и доказать, что я сама чего-то стою.
Но это так страшно – делать хоть малейший шаг без поддержки даже самой обыкновенной в виде поданной вовремя руки. После того идиотского падения на мокрой траве я страшно боялась даже наступить на газон после дождя. Представляла себе, как растянусь у всех на виду, а Чарльз снова не обернется, чтобы помочь.
И вдруг эта рука, это плечо оказалось рядом.
– Барри, вы не могли бы подать мне руку, здесь скользко?
– Да, конечно, Ваше Высочество, извините, что не сообразил сразу.
Рука сильная, крепкая, Мэннеки внимателен. Он всегда внимателен, я понимала, что это из-за должностных обязанностей, он мой защитник, а значит, должен быть внимателен. Но разве муж не должен?
Заклинаю всех мужей мира: если вы хотите, чтобы вас любили и уважали жены, не забывайте, что главные их защитники – это вы сами! Тогда не понадобятся отзывчивые телохранители.
Для меня супруг не был защитником ни в малейшей степени, удивительно ли, что меня эмоционально потянуло к Барри?
– Ваше Высочество, вы прекрасно выглядите!
– Спасибо, Барри, мне приятно.
Глупо благодарить за комплимент, тем более того, кому по должности положено быть от тебя в восторге? Но я по глазам видела, что ему действительно нравится мой внешний вид, а комплименты себе пока слышала только от журналистов.
Вы понимаете, как много значит для красивой молодой женщины, давно не слышавшей ни единого слова одобрения от окружающих (не считать же таковыми фальшивые вздохи горничной, которой я не верила ни в малейшей степени: «Ах, как вам идет этот костюм!»), откровенное восхищение в глазах сильного мужчины? Он телохранитель? Но ведь от этого он не стал менее мужественным или умным.
Барри не говорил рафинированными пустыми фразами, он не прятал свое отношение за усмешкой, не смеялся надо мной за глаза. Я нравилась Мэннеки и видела это по его глазам! В конце концов, я ведь не собиралась бросать мужа или наставлять ему рога, что дурного в том, чтобы лишний раз услышать комплимент или увидеть чье-то восхищение не в толпе, когда во всеобщем восторге стирается каждый отдельный, а глаза в глаза?
Я похвалила кашемировый свитер Барри за мягкость, и он накупил себе еще кучу. Но кашемир и правда приятен на ощупь, все же, подавая ему руку, я иногда прикасалась к рукаву. О пиджаке говорить нечего, они у всех одинаковы, а рукав свитера приятен. Боже, какая поднялась волна: Мэннеки в угоду принцессе вырядился в кашемир!