Кандагарский излом

Холостой ход часов закончился. Я не решала — стоит ли им остановиться, пора ли? Это решили за меня, а я не стала противиться и приняла вердикт как должное. Мне постоянно приходилось быстро ориентироваться и делать выбор, мгновенно решать. Если честно, я устала от этого…
Мужчина открыл дверцу новенького черного «нисана», подталкивая меня в салон. Потом сел сам и, повернув ключ зажигания, кивнул:
— Молодец.
— Вы мне или мотору?
Машина плавно тронулась с места.
— Забираю свои слова назад.
— А можно и меня тоже назад? Домой? Мне, правда, нехорошо — с сердцем проблемы.
Мужчина промолчал, не обратив на меня внимания. «Плохой признак», — заскучала я и задумалась — а не погорячилась ли, поставив крест на своей жизни? Глаз мне не завязывали, на то, что могу умереть с перепугу, тоже наплевали. Получается, что мое возвращение в отчий дом не планируется.
Выскочить, что ли, на светофоре? Ляля… Хотя, конечно, не факт, что ее не пристрелят после меня. Но прежде чем выскакивать, нужно хоть что-то узнать. Вряд ли меня повезут во Дворец спорта или театр. Скорей всего, за город, в глушь лесного массива или на одну из пустующих в это время баз отдыха. Значит, время у меня еще есть.
— Извините, пожалуйста, вы меня хотите убить?
— Расчленить и в землю закопать.
«Обожаю мужчин с чувством юмора», — кивнула я, сжавшись: у меня с юмором намного хуже.
— А можно узнать причину?
— Не люблю, когда попусту треплются.
— Я могу стать немой!
— Неживой лучше. Надежнее.
Трудно не согласиться…
— У вас своеобразное чувство юмора… Меня Изабелла зовут, а вас?
— Королева Марго.
— Это кличка?
— Явочный пароль.
Интересный мужчина. Я покосилась на профиль моего палача: весьма…
— Скажите, пожалуйста, а перед самой-самой смертью вы мне скажете, за что убиваете?
— Если не забуду.
— Я напомню. А можно еще вопрос?.. А причина веская?
— Двадцать «тонн».
— Так мало? — изумилась я и, сообразив, крякнула с досады. Мужчина усмехнулся:
— Да, не ценят тебя.
— Ну, что вы, я польщена… Кто ж так разорился?
— А у самой какие версии?
— Две.
— Излагай.
— Одна — спутали. Вторая — кто-то умом повредился.
— Например?
— Видите ли, примеров может быть масса… Перед праздниками суета, ажиотаж, обстановка, что дома, что на работе, накаленная. Люди в состоянии непроходящего стресса. Биомагнитная обстановка напряженная. Сказывается отрицательно на умственной деятельности и психологический фактор. Поэтому любой, от моего начальника Кабриолетова до соседей с первого этажа — узбеков, мог теоретически по кривизне сознания выдать подобный пируэт. Но практически у данной версии нет ни одного реального шанса на существование. Вообще-то я могу поделиться предположениями, но смысл?
— Меня повеселишь.
— Тогда действительно стоит говорить… А вы намекнёте, где я права, а где нет?
— SMS-ку скину.
— Первая версия: Альбина Геннадьевна Стрижельнова. Хотя у нее и десятой доли вашего гонорара не водилось.
— Мимо.
— Я так и думала. Вторая версия: в бетонном перекрытии моей квартиры есть тайник. В нем на выбор: труп, «золото партии», царские червонцы, десять кило героина.
Мужчина хохотнул и покосился на меня. Внимательно и заинтересованно.
О, малыш, мы с тобой еще поиграем…
— Тоже мимо, да? — вздохнула я, натурально огорчившись. — Тогда третья версия: где-нибудь в далекой и экономически теплой стране умирает миллиардер, племянник матери брата жены моего покойного отца.
— Холодно.
— Да?.. Тогда Зинка, — бросила наугад, лишь бы не молчать.
— Лед.
Оп-па! А ты, никак, знаешь, кто такая Зинка? Значит, следил за мной? А я не замечала… Точно, старая стала, пора на свалку органики — в морг.
— Тогда в меня влюбился шейх. Я не ответила взаимностью, потому как не ведала о его существовании, а он по скромности своей не проявился. В итоге — горячая восточная кровь ударила шейху в голову, и он решил меня зарезать как несостоявшуюся наложницу своего гарема.
— Пять за оригинальную версию.
— Лет?..
— Все?
— Извините. Если б вы мне хоть бы намекнули, в каком направлении искать…
— Думаешь, тебя это спасет?
— Нет, но, зная, умирать легче.
— А жить?
— В смысле? — нахмурилась я.
— Подумай, кому, когда и что плохого ты сделала? И вслух. Мне будет интересно послушать.
— Вы хотите, чтоб я вам рассказала то, чего не знаю?
— Да. У тебя прекрасная логическая система мышления, и мне интересно, как скоро ты путем анализа доберешься до истины.
— А приз за труды мне полагается?
— Что тебе полагается — ты в курсе. Кстати, почему не позвонила в милицию?
А зачем? Чтоб они усилили мою головную боль? Неужели я настолько похожа на идиотку? Да-а, нужно задуматься.
— Телефон у вас, — напомнила.
— Нет, он был с тобой. Ты позвонила дочери и подруге, а в милицию не стала. Не надеялась на доблестных милиционеров? Или… привыкла надеяться на себя?
— Вам действительно интересно?
— Нет, — усмехнулся он.
— Тогда зачем спрашивать?
— Для проверки. Сойдется мой ответ с твоим?
«Вряд ли», — подумала я, но вслух понятно выдала иное:
— Э-э-э, вы интересный мужчина.
— Нравлюсь?
— Очень.
— И с каждой минутой все больше, — хохотнул он.
— Вы удивительно прозорливы.
Мужчина промолчал. Мы выезжали прочь из города, но, к моему сожалению, в глухом северо-восточном направлении. Хватит ли у меня времени и сил очаровать своего палача настолько, что он передумает меня убивать?
Я посмотрела в окно — пригород. Огонечки окон и очертания строений на фоне почти черного неба далеко за пустырем. Не сегодня-завтра Господь смилуется и пошлет снег, а тот укроет усталую землю, подарив ей покой забвения почти на полгода. И мне уже виделись лохматые ели, заснувшие под шапками снега, сугробы по колено, стылый парок изо рта и веселый визг детворы, что катится по ледовой дорожке, спеша навстречу знаниям. Школа… Славное время и, к сожалению, как все хорошее — мимолетно и не понято в пору существования. Так всегда: нам нужно непременно с чем-то расстаться, чтоб понять ценность того, что имели.
Лялька…
В эту минуту я уже не видела темных полос леса по обеим сторонам дороги — я видела свою жизнь, такую же темную, такую же безликую и, возможно, не пустую, но ничем не проявившую своего потенциала.
Лялечка. Единственное пятнышко света, тепла и любви. Я отдала ей всю себя, по дням, по крохам разбитых иллюзий собирая утерянное и возлагая к ее постаменту. Не для благодарности или ответных проявлений любви. Для себя. Она спасла меня и тем отплатила сторицей, заранее, еще до того, как осознала себя кем-то. Она выдала мне кредит на жизнь, на право жить, и сколько я ни пыталась его погасить — не смогла.
Мне уже виделась ее красная шапочка с огромным бомбоном, звонкий смех, лыжня, вьющая петли меж сосен, и слепящий сверкающе-белый снег. Моей девочке было шесть, и она стояла на лыжах лучше, чем я. Она веселей смеялась, раскованней держалась, она не прятала за улыбку ложь, за ложь насмешку, за насмешку — ненависть, за ненависть — обиду. Она была открыта и чиста в своих делах, словах, взглядах. И пусть она всегда будет такой же — не согнется и не сломается. Пусть останется такой же яркой, честной и сильной. Пусть всегда смеется и никогда не плачет…
Кажется, я прощаюсь с ней. Мне искренне жаль, но где-то в глубине души я даже рада подобной развязке. Лучше сейчас, когда она в Питере. Лучше пока я прямо хожу, а не шаркаю ногами, или того хуже — не лежу прикованная к постели. Сейчас, пока не обременяю своим старческим маразмом, как цепями, ее жизнь и будущее. Пока помнит свою мать молодой, улыбающейся, сильной.
— Как сердце? — решил напомнить о себе мужчина.
— Не поверите: прошло.
— Не поверишь — верю! Сердце у тебя — как мотор у джипа.
— Вы врач или ясновидящий?