Штрафники. Люди в кирасах (Сборник)

Однако штрафные роты даже не довели до передовой. Остановили в каком-то заболоченном лесу и заставили десять дней с утра до вечера ползать с полной выкладкой по торфяникам и трясине. В наспех сооруженные шалаши возвращались уже в полной темноте. Промокшие до нитки, они тут же замертво валились спать.
Потом так же неожиданно ночью роты подняли и опять форсированным маршем, с категорическим запретом курить и громко разговаривать направили к передовой. Шли недолго, часа полтора. Примерно в километре от Невы их снова остановили и чуть не на ощупь рассовали повзводно в огромные землянки. Предупредили, что наружу можно выходить лишь в крайнем случае, так как днем участок насквозь просматривается с левого берега, а немцы не должны знать о появлении здесь новой воинской части.
Умаявшиеся бойцы вповалку легли на голые нары и тут же заснули. В шесть утра их разбудил дежурный по штабу батальона лейтенант Абрамов. Он и предупредил, что для соблюдения скрытности у каждой землянки выставлена охрана из роты сопровождения.
— Больше двух человек одновременно часовой из землянки не выпустит. Чтоб никаких недоразумений не было, — сказал Абрамов. — Всем ясно?
— Яснее не бывает, товарищ лейтенант, — отозвался Павленко. — Одного не можу уразуметь: зачем вы нас побудили, коли с этого схрону выходить все равно нельзя? Мы бы так до следующей ночи и спали.
— А как насчет обеда, товарищ лейтенант?
— Неясно пока. Если не подвезут, комбат разрешит использовать выданный вчера сухой паек.
— Так мы его вчера же и съели!
— Тогда представляйте, что и сегодня его едите. Воображение у вас есть?
— Так шо нам с того воображения? Нам бы вместо него по пачке концентрату запоиметь…
Колобов вышел из землянки, огляделся. Расположились они на краю чахлого соснового леса, тянувшегося вдоль шоссейной дороги. Между лесом и Невой пролегала примерно километровая полоса, сплошь изрезанная траншеями и ходами сообщения. Присмотревшись, можно было различить бугрившиеся кое-где дзоты. Далеко на севере громыхал бой, но на их участке было относительно спокойно. Со стороны Невы лишь изредка доносился перестук пулеметных очередей.
Метрах в пятнадцати от Колобова, у хода в соседнюю землянку, умывался из подвешенного на вбитый колышек котелка Пугачев. Вытершись жестким вафельным полотенцем, он помахал Николаю рукой и радостно засмеялся.
— Чего такой мрачный, медведь уссурийский?
— Зато ты, смотрю, что-то веселый с утра.
— А что нам унывать? До фронта добрались. Терехин с дивизионным начальством о горячем обеде договорился. В термосах прямо в землянки принесут. Вечером оружие выдадут. Так что делай выводы.
— Что их делать? Ясно — в бой пойдем. Весь вопрос: когда и где? Об этом ничего не слышал?
— Представь себе, комдив «забыл» меня проинформировать. Встречусь, обязательно объявлю выговор!
— Что-то и впрямь ты сегодня не в меру веселый, — улыбнулся Николай. — Ладно, спасибо за новости. Пойду своих орлов обрадую.
— Давай. Минут через двадцать к вам зайду. Вижу — кисните, надо боевой дух поднять.
— Он и так высокий. В Ленинграде насмотрелись, как люди живут, а десять дней в болоте еще больше злости добавили.
— Не скажи. Я во вчерашней фронтовой газете фактик интересный вычитал. Думаю, не лишним будет до общего сведения довести, а заодно последнюю сводку Совинформбюро перескажу.
В землянке бойцы, как могли, коротали время. Павленко травил анекдоты. Минин, Васильков и Громов, устроившись в дальнем углу, вполголоса тянули известную всем песню о Колыме:
 
 
…Не крики, а жалобный хрип
 
Из каждой груди вырывался.
 
«Прощай навсегда, материк», —
 
Ревел пароход, надрывался…
 
 
Смешилин, Красовский, Петушков и Застежкин, окруженные болельщиками, резались в очко под фофаны — щелчки оттянутым указательным или средним пальцем по лбу проигравшего. О результатах игры можно было судить по вздувшейся лиловой шишке на лбу у Прохора. Он горячился, подозревал своих партнеров в нечестной игре, но поймать их на мошенничестве не мог.
— Чего ты карты в горсть прячешь? Ты их держи, чтобы видно было. А то у тебя трефовый туз с пиковой десяткой уже третий раз выходят!
— Прошлый раз у меня не трефовый, а бубновый туз выпадал, Прохор. Ежели подозреваешь, сам банк мечи, я из твоих рук карты принимать буду, — смеялся Олег. — Чего задумался, еще одну вскрыть? Девятка, опять у тебя перебор…
— Прошу тишины! — громко сказал Колобов. — Новости есть.
Он сообщил притихшему взводу то, что узнал от Пугачева. Бойцы выслушали молча, только Шустряков, узнав о предстоящей выдаче оружия, не сдержался:
— Вот здорово! Мне, как второму номеру ПТР, автомат положен.
— Выдадут тебе автомат… — скептически скривился Минин. — С ними энкаведешники сзади нас стоять будут. А тебе — винтарь ржавый и пару костянок со свистульками.
— Зачем нам свистульки? — недоуменно уставился на него Застежкин.
— Обоймы с патронами так называются, пень таежный. Сразу видно, что в школе не учился.
— Ну и пусть дают винтовку. Я у фашистов автомат добуду, — не сдавался Юра.
— Как же, они давно самый лучший приготовили. Ждут не дождутся тебя, — ухмыльнулся Сеня Петушков.
— Ты-то что возникаешь. Петушок? — вскинулся Юра. — Да я, если хочешь знать…
— О чем спорите, славяне? — раздался от двери голос Пугачева. — Ну-ка, подсаживайтесь поближе.
— О чем речь пойдет, товарищ политрук? Снова про Сталинград?
— Нет, со Сталинградом все в порядке. Не видать его фрицам как своих ушей. Сегодня о другом хочу вам рассказать.
Андрей вынул из планшетки потертый экземпляр фронтовой газеты.
— Тут, товарищи, статья напечатана о планах фашистов относительно нашей страны. Так вот, задумали они не только прибрать к рукам европейскую часть СССР вплоть до Урала, но и полностью истребить все население: от детишек до стариков. Вот на что поднимают руки фашисты. Нелюди они, уничтожать их надо как бешеных собак.
— Это какими ж зверюгами надо быть, чтобы придумать такое? — возмутился Павленко.
— Ты, Федор, ежели не знаешь чего, так не болтай, — возразил ему Застежкин. — Зверь — он никогда лишнего душегубства не допустит и просто так убивать не будет. Не то что фашисты.
— Правильно рассуждаете, Застежкин. Какой зверь может додуматься до того, чтобы специальные машины для умерщвления людей на заводах строить?
— Это танки с самолетами, что ли?
— Нет. Танки и самолеты — для боя. Тут — кто кого. Я о других машинах говорю. Их душегубками в народе называют. Вроде хлебных фургонов, закрывают их наглухо и по специальному шлангу газ в кузов пускают.
— Вот сволочи, а? Самих бы их, иродов, в эти машины позаталкивать!
— Обед принесли! — донесся от двери голос дневального. — По первой норме выдали!
Обед в самом деле оказался не в пример тыловой кормежке: густой аппетитный суп из горохового концентрата, густая пшенная каша и по полкружки киселя на каждого.
Настроение во взводе заметно поднялось. Быстро опустошив котелки, повеселевшие бойцы снова окружили Пугачева.
— Товарищ политрук, а правду говорят, будто ихний Гитлер ничего мясного не ест и женский пол даже на дух не переносит? — подмигнув рассевшимся рядом бойцам, спросил Минин.
— Ну, Серый, ты даешь! — хохотнул Фитюлин. — А что же ему с бабами делать, если он мяса не ест?
— С чего это вас вдруг такой вопрос заинтересовал? — улыбнулся Пугачев. — Признаться, я об этом не задумывался.
— Так то — вы, товарищ политрук, а Минин завсегда о жратве и о женщинах думает, — ввернул Федор Павленко.
— Хо-хо-хо! Ну, отделенный… уж как скажет, так скажет!..
Во второй половине дня в землянке появился посыльный из штаба батальона.
— Колобов здесь? — спросил он с порога. — К комбату!
— Не знаешь, зачем?