Выбор пути (СИ)

Я нарочито демонстративно осмотрел предложенный мне объект, и тоже пожал плечами:
— Да вроде нормально все. Пропорции соблюдены. Все на месте. (Попка и правда была хороша. Про таких говорят: «фитоняшка»!).
— Видишь, теть Нин, а тебе не нравится. Тебе ведь какую нужно задницу — чтобы у земли, чтобы ноги толстые, короткие, а руки длинные, чтобы удобно было воду на огород таскать! Чтобы крепко на земле стояла! Идеал!
— Тьфу на тебя! — в сердцах сплюнула продавщица — Ведь была девка как девка, а в город уехала, совсем испортилась! И зачем сюда вернулась — только парней наших с ума сводить! Да детишек учить не тому, чему надо! А потому они неслухами делаются и в город убегают!
— В город они убегают от безнадеги — с горечью заметила «Машка» — Ловить тут нечего, вот и убегают. Как будто там их кто ждет. Кроме неприятностей.
— Скорее, скорее во двор! Они нас ждут! — задумчиво пробормотал я, совсем забыв, где нахожусь, но «Машка» меня услышала:
— Я тоже люблю этот мультик. Философский, правда? «Котенка с таким именем во дворе ждут одни неприятности!» Умели делать мультики в советское время, мне кажется — сейчас уже разучились.
— Наверное… — задумчиво протянул я, и слегка запнувшись, спросил — Можно узнать, как вас зовут? Я новый участковый, Каганов Василий. (Я именно так и сказал — «Василий». Почему-то не хотелось добавлять отчество, когда представляешься такой женщине…)
— Как меня зовут? — весело рассмеялась девушка, и я понял, что ей поменьше, чем тридцать лет. Просто когда она не смеялась, то выглядела старше, как будто ее придавили не очень счастливо прожитые годы — Всяко зовут. И частенько — матерно. Правда, теть Нин? Ладно, ладно, не обижайся, Нина Петровна. Тетка ты хорошая, мама тебя уважала. Только болтаешь лишнего иногда. Не по делу. И веришь во всякую бабкину чушь. А так — хорошая женщина, честная.
— Ладно тебе, Машулька… — Петровна явно сменила гнев на милость — Мы с твоей мамкой подругами были. Я так плакала, так плакала когда она померла! Чуть сердце не остановилось! Жалко, что ты ее не застала. Машенька наша учительница, товарищ участковый. И директор школы. Школа начальная, у нас тут учителей раз, два, и обчелся. До третьего класса, потом в интернат уезжают, в район. Вот она, да еще Лилия Карловна их учат. Лилия Карловна русский язык и литературу, письму, в общем, учит, а Машенька арифметике, ну и всяко еще, чего положено. Хороша девушка, только вот не повезло ей… муж гавнюком оказался, и она…
— Нина Петровна! — глаза Маши едва не метали молнии — Ну что ты все выбалтываешь, как программа «Время»?! У тебя хоть что-то держится?! Теть Нин!
— А что там все-таки с домом… моим? — не удержался я — Что там за барабашки? Что, взаправду полтергейсты всякие?
— Да ну что вы слушаете? — поморщилась Маша — прежний участковый от скуки допился до белой горячки. Вот и виделось ему всякое! И слышалось! Чушь все!
— Маша атеистка, не верит ни в бога, ни в черта — укоризненно помотала головой Нина Петровна — А зря! Аукнется ей это все! Ох, церковь не работает. Закрыли, как старый поп помер. Молодые не хотят в эту глухомань ехать. Теперь и святой воды не найдешь, в район за ней надо ехать! Охохонюшки… вот времена пришли!
— Теть Нин, не кликушествуй — нахмурилась Маша — Времена, как времена. Не хуже и не лучше других. Зато тут тихо, спокойно, и ничего… совсем ничего не происходит. Так надоела эта грязь снаружи! В городе! Василий, вы телевизор смотрите?
— Сейчас? Сейчас я не смотрю! — я оглянулся, будто искал экран телевизора — А вообще, бывает. Почему бы и нет? Я люблю хорошие сериалы. Игру престолов, например. И новости посмотреть — чем плохо?
— Все плохо! Все! Они воняют! Все — воняют! — лицо Маши искривилось и застыло в судороге, выражая невероятное отвращение — Врут! Все врут! И ты врешь! Вы все — врете!
Маша выбежала из магазина, а я так и замер, хлопая глазами — да что это было?! О господи… куда я попал?!
— Она так-то нормальная — грустно бросила Нина Петровна — Ей муж изменил с ее лучшей подругой, мне рассказывали. Она их застала прямо в супружеской кровати. Маша взяла нож и… в общем — подруга выжила. Муж нет. Маша с собой покончить хотела, вешалась, а веревка оборвалась. Тогда она руки порезала. Только когда она вешалась и упала, кто-то милицию вызвал. Соседи снизу — они скандальные у них были, мне Людка Курихина рассказывала у нее родня в том подъезде живет. Ну и вот — вызвали, а дверь-то в квартиру и открыта! Машка ее закрыть забыла, когда туфли чужие-то увидала у порога. Зашли милиционеры, а там кровища! Мужик Машкин голый, порезанный, истыканный, и баба эта — Машка ее двадцать раз тыкнула. Только мы, бабы, живучие, вот эта сука и выжила. А потом и Машку нашли — она в ванной лежала, в кровище вся. Ну ее конечно в больницу, потом в психушку, а потом и признали невменяемой. Вот такая история.
— И как же она тогда учит детей?! — едва не ахнул я — Она же сумасшедшая!
— Но-но! Никакая она не сумасшедшая! — возмутилась продавщица — Так, немножко повернутая, дак кто щас нормальный? А детей она любит. Всегда хотела детей, да вот бог не дал. Теперь чужих учит. Владимирыч ей подсобил с устройством, вот теперь тут и живет, дома. Одна. Мамка-то у нее в лесу замерзла, ночью. Как так случилось — никто и не знает. Только ушла ночью в лес и замерзла. Машка как раз в больнице была, в психушке, не похоронила. Теперь вот страдает по мамке. А то что я ее ругаю… так это для порядка. С задницей у нее и правда все в порядке, еще как в порядке! Только вот мужиков смущает, да. Одинокая, мужики-то подопьют, и начинают мечтать, как она их под бок к себе пустит. Ну и начинается… дома скандалы, жены-то слепые, что ли? Опять же — начинают жен своих ругать, мол, разожрались, нет бы как Машка быть такой вот стройной. А кому это понравится? Чтобы тебе в нос чужой бабой тыкали, да еще и одинокой! У нас ведь как щитается — баба одна живет, значит — примет любого мужика! Значит — гуляща! Но это же дурь!
— И что, у нее никого нет? — неожиданно для себя спросил я, и тут же устыдился вопросу. Чего Петровна подумает? А подумала она то самое.
— И ты туда же! Эээ… мужики, одно слово! — поджала губы, сделалась сердитой — покупать-то чего будешь?
— Вообще-то я с обходом. Надо же с населением знакомиться — построжел и я — Опять же, хотел спросить где тут администрация. Надо главе представиться, официально.
— А чего — администрация? По улице поехал, вот где красная табличка и флаг, то и администрация. Только нет главы сегодня. Уехал он, в Тверь подался. Дочка у него там учится, вот ей продуктов и повез. Приедет через неделю, делов-то! А я щас закрываюсь, обед у меня! Ежели ничего брать не будешь — так я закроюсь пока. Домой пойду.
— Нина Петровна, так чего там насчет барабашек-то? — попробовал я остановить продавщицу, но она отмахнулась:
— Не знаю ни про каких барабашек! Вранье все! Сам узнаешь… только поздно будет. Вы, молодые, ничему не верите, все у вас хиханьки, да только под юбки девкам заглянуть! Тьфу одно! Все, освободите помещение, у меня обеденный перерыв!
Я ничего больше ей не сказал. Вышел из магазина и не обернулся на грохот захлопнувшейся за спиной двери. Загрохотал железный засов, висевший до того на одной петле косяка, все, Нина Петровна забаррикадировалась. Мда. И чего она так рассердилась, когда я спросил про Машу? Я так-то ничего плохого в виду не имел…
Ну да… «Чего вы имели в виду? А вот чего имею, то и введу!» Себе-то чего врать? Попка Маши так и не выходит из головы!
Зашибись — «ее попа у него в голове!» Ха! Нет, не скажу, чтобы у меня не было ни одной женщины, кроме предавшей меня Таньки — были, я же нормальный парень! Только вот вспомнить никого не могу. Так… попки, попы, задницы — и больше ничего! Вместо лиц — светлые пятна. Не запомнились, да и все тут. И не задержались. Больше одной-двух встреч как-то ничего и не получалось. Или сами отпадали, или я просил больше не приходить. Даже проститутку пробовал — но тут уже просто противно. Представишь, сколько у нее до меня было, и сколько будет после — и тошно становится. Это как чужие грязные носки надеть — вроде и тепло, но все время кажется, что в них что-то шевелится. Насекомые.