Пархоменко (Роман)
— Знали, где припасать, кого спаивать, — говорит Иван. — Мне уж и то на митингах «акулы» записки подают: «Зачем водку бережете?»
— Продадите? — спрашивает Харитина Григорьевна.
— Сейчас, когда у нас нет оружия?
— По-моему, не стоит, — говорит Харитина Григорьевна. — Если уж денег нет, собрать с народа.
— А у тебя сколько накоплено, Тина? — спрашивает Пархоменко.
— Да уж скопила сто тридцать.
— Отдашь?
— Все будут отдавать — и я отдам.
— А первой?
— Понадобится — и первой отдам, — сказала она, чуть помолчав. Она не жалела денег, а опасалась, как бы соседи не подумали, что хвастается, лезет вперед.
Пархоменко спросил:
— А если внести нам предложение о самообложении рабочих? Поддержат?
— Поддержат.
— И начнем с Красной гвардии, — сказал Вася Гайворон.
Рабочие собрали по самообложению свыше десяти тысяч рублей. Городская дума несколько оправилась.
И тотчас же в Луганске появился 21-й Украинский полк. Впереди ехали офицеры со старомодными мохнатыми лицами, в странных мундирах и в шапках с длинными цветными верхами. Трубы оркестра были убраны лентами. Играл он новые песни совсем неумело. Полк расположился возле казенного винного оклада, устроил митинг и прислал в городскую думу решение митинга о том, что 21-й полк приехал в Луганск для охраны города и революции. Ночью уже стало известно, что мохнатые офицеры торгуют водкой и что «акулы» тащат ее со склада ведрами.
— Ишь ты, «охрана революции» приехала, — сказал Ворошилов. — Просили их. Разоружишь, Лавруша?
— Разоружу, — сказал Пархоменко.
— Силами Красной гвардии?
— Силами ее.
— А оружия у тебя хватит?
— Оружия мало. Но, полагаю, вывернемся.
— Зачем рисковать? Надо беречь силы и бить наверняка. Поедешь в Харьков. Вот тебе записка к товарищам.
— Будет сделано, товарищ председатель, — сказал Пархоменко и через полчаса уехал в Харьков.
Он вернулся через три дня. За паровозом, на котором он стоял с бомбой в руке и пулеметом у колена, следовал вагон с оружием. Как он добыл его, так и осталось неизвестным. Весь его доклад заключался в трех словах: «Разъяснил значение Луганска».
Гайдамаки кинулись к вагону. Пархоменко поднял бомбу. Они остановились.
— Пали! — крикнул офицер, морща мохнатое старомодное лицо.
— Пали в подлецов! — ответил ему Пархоменко. За правое дело!
И он бросил бомбу. Пулеметчики открыли огонь. Гайдамаки побежали. Поезд тронулся. Пулеметчики вскочили в вагоны. Гайдамаки побежали на склад.
Пархоменко опередил их. Он велел раздавать оружие, а сам верхом прискакал на склад, собрал солдат и сказал:
— Граждане! Ваши офицеры обстреляли наш поезд, и мы их будем судить. Я знаю, вы не согласны с ними. Я знаю, что вам хочется домой, сеять, а не воевать с нами. У нас есть предложение: кто желает идти домой, тот должен запереть сейчас ворота склада, поставить охрану, никого не впускать и обменять оружие на документ, на литер. После того откроем ворота, офицеры разбегутся, а не разбегутся — разгоним, город только что получил состав с оружием… После того поедете домой. Пахать всем надо.
Толпа молчала, оглядывая всадника. Ей хотелось найти на нем оружие, на лице угрозы, в голосе злость. Но оружия на нем не было, даже шинель не подпоясана; лицо простое, солдатское, деревенское; голос хоть и строгий, но вместе с тем доброжелательный. По небу ходили легкие тучки, предвещавшие дождь. Середина мая. Как раз пора сеять. А при такой скорой весне через неделю, пожалуй, опоздаешь.
И маленький солдат в низко надвинутой фуражке, из-под которой торчали потные розовые уши, видимо страстно тосковавший по дому, сказал:
— А табачку на дорогу дашь?
— Две осьмушки получит каждый, — сказал Пархоменко и вдруг похолодел: он вспомнил: утром председатель рабочего кооперативного общества жаловался, что махорки только два пуда. «Что ж, придется по купцам пошарить», — подумал Пархоменко и повторил: — Две осьмушки получит каждый — да не махорки, а поищу легкого. Хватит буржуям, покурили!
Ворота закрылись. Пархоменко слез с коня, достал из кармана печать штаба Красной гвардии. Писарь притащил бумагу. В тени каштана, возле конторы склада, солдаты стали в очередь. Солдат получал документ, литер, записку в кооператив насчет табака и клал у стола винтовку.
— Будьте здоровеньки, — говорил он отходя.
— Счастливо! — отвечал Пархоменко.
Калитка в воротах хлопала. По ту сторону ворот слышались приказания, ругань в ответ. Видимо, вернулись офицеры. Кто-то застонал, завопил, заохал. Затем крики стали утихать.
* * *Вечером на экстренном объединенном заседании Совета и городской думы встал Пархоменко и сказал:
— Приказание Совета выполнено. Двадцать первый Украинский полк разоружен. Все же должен сказать, что водка, выпущенная гайдамаками, проникла на заводы и в деревню. Головы от непривычки к алкоголю замутились. Из деревни едут за водкой. Пьяные ломятся в ворота склада. Кто тут переодетый офицер, разобрать трудно. Ясно, что черная сотня хочет споить народ и двинуть из-за Донца казаков. Таково мое мнение.
— Надо разбить вино, — раздался чей-то робкий голос.
— Здесь говорят, что надо разбить вино. Заняв Красной гвардией склад, я пробовал просверлить баки, бить бутылки из пулеметов. Что касается бутылок, то пуля ложится в первые ряды и не идет дальше, а что касается баков, так водка течет ручьем за ограду и опять-таки в рот толпы.
— Что же вы предлагаете?
Пархоменко положил перед собой бумагу.
— Тут у меня подробный график уничтожения водки. Мер много. Основной является то, что я предлагаю раздать водку по продовольственным карточкам. Каждому попадет самое большее по две бутылки.
— То напилась бы небольшая толпа, а теперь вы предлагаете напоить весь город? — ехидно спросил бывший председатель Совета. — Или, быть может, горожане будут продавать свой паек деревенским?
— Если отдать охрану города в надежные руки, так не найдется охотников продавать свой паек.
— В какие же это надежные руки?
— Например, Красной гвардии.
— Это захват власти, — завопил бывший председатель, — это большевистский переворот!
— Какой же это переворот? Переворот будет по-другому и по всей стране. А мы просто вашей охране не доверяем и ставим свою. Не гайдамакам же нас охранять? И не вам же. И не анархистам же.
Водку роздали по карточкам. Красная гвардия выслала патрули в город. Склад опустел. Его охраняли теперь только пять красногвардейцев.
Пархоменко сказал Ворошилову:
— Винтовок, патронов, пулеметов у нас хватает. Надо позаботиться об артиллерии. Бронепоезд бы нам, Климент Ефремыч.
— Заводы у нас есть, рабочие есть, — давай сооружать бронепоезд.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Сразу же после Октября к Луганску бросились эшелоны казаков, едущих с фронта на Дон. Ворошилов приказал с оружием пропускать только тех, у кого есть документы о революционной деятельности. На всех ближайших разъездах стояли большие отряды Красной гвардии. А на гартмановском усталые, голодающие рабочие, которым вдобавок приходилось ездить за углем на шахты, сооружали бронепоезда, обшивали сталью, обкладывали шпалами и мешками с песком обыкновенные платформы.
Войска генерала Каледина пробирались к станции Миллерово, чтобы захватить основную магистраль от Ростова на Воронеж.
Донбасс двинул по боковым линиям три колонны против Каледина. Одна колонна шла с севера к станции Миллерово. Другая — к станции Лихой от Луганска. Третья шла из Дебальцева на Зверево. Три эти колонны образовали как бы тройчатые острые вилы, на которые надо было подхватить и отбросить калединские войска.
В станице Каменской, там, где гарцевал недавно есаул Чернецов, собрали съезд казаков-фронтовиков. Александр Пархоменко был послан туда на переговоры. Он привел с собой отряд Красной гвардии.
— Это в помощь революционному казачеству, — сказал он.