Там, среди звезд (СИ)
И вот он сидел вечерами, надеясь услышать в выпуске новостей хоть слово о нем. Однажды ему повезло — целое интервью в день Космического Флота, горький дар со звезд, которых Рассел все также боялся. Анне явно стало лучше — она была почти прежней, речь обрела былую плавность и легкую вежливую иронию. Парадный мундир неплохо сидел на ней, и даже бархотка-нейростимулятор не выделялась на фоне сине-серебряного великолепия.
— Зачетная деваха, — хохотнул сидевший рядом с Расселом наркоторговец. — Я б ей…
Рассел промолчал.
— А ты чего на него уставился так, Трус? — спросил кто-то. — Не то убить хочешь, не то… — очередная скабрезность потонула в хохоте.
— Она спасла ваши задницы, — мрачно заметил он. «А мою задницу она спасла дважды. Если не трижды»
— Ты ее знаешь, что ли? Ты ж из этих, тоже. Летунов. Завалил хоть раз?
— Знаю, — ответил он — Вы разве не слышали о капитане Морган? О капитане Анне Морган?
— Это она что ли? Вот эта немочь бледная?
— А ты кого ожидал? Терминатора?
— Ты так ее защищаешь, — усмехнулся еще один. — Спермотоксикоз или Большая Чистая Любовь? Давай колись, давала она тебе или нет?
Рассел тщательно скрывал статью, по которой попал в тюрьму. Адвокат предупредил его о том, что насильников здесь не любят. Матерые преступники питали к насильникам и растлителям высоконравственную и священную ненависть, делая их жизнь невыносимой. Удивительно, но эти люди не видели ничего страшного в убийствах и грабежах, в торговле наркотиками, но считали своим долгом защитить честь женщин, которых даже не видели никогда.
Рассел видел, что сделали с одним туповатым парнем, сыном какого-то большого начальника, не считавшего нужным скрывать, за что он попал за решетку, его камера была напротив камеры Рассела: он всю ночь слышал, как парень орал, и как хрипло дышали четверо заключенных… Они кричали, что «это» научит насильника понимать своих жертв. Охрана тюрьмы не вмешалась, а через пару дней парень повесился.
Страшно было представить, что было бы с Расселом, прознай его сокамерники о том, как он обращался с женой-инвалидом.
— Заключенный номер триста семьдесят четыре, — вырвал Рассела из воспоминаний все тот же механический голос. — Проследуйте комнату для свиданий.
В комнате для свиданий его ждал сюрприз — за стеклянной стеной сидела довольно потрепанная мама. Рассел приложил к уху трубку.
— Не ожидал, — сказал он, рассматривая Алексу. — Что преступницу из одной тюрьмы могут привезти на свидание к преступнику из другой.
Он с удивлением отметил, что мама впервые в жизни выглядит на свои пятьдесят с хвостиком, — должно быть, в тюрьме косметические процедуры не предусмотрены.
— Меня выпустили условно-досрочно, — быстро ответила мама, и, оглянувшись, шепотом добавила: — И тебя могут, если ты согласишься кое-что сделать…
— Не трудись шептать, — ответил Рассел. — Все, кому надо, отлично слышат наш разговор.
— Есть много людей, — уже не пытаясь придать голосу таинственности. — Кому Анна все еще поперек горла…
— Мам, снова? — спросил Рассел устало. — Тебе не кажется, что второй раз намеренно наступать на те же грабли уже слишком?
— Знаешь, на что она тратит деньги твоего деда? — Спросила Алекса, подаваясь вперед. — Покупает себе планеты и корабли!
Рассел пожал плечами. За полтора года он отвык от денег, и не чувствовал в них особой нужды. В глубине души он был даже благодарен Анне за то, что тот сумел разорвать оковы, созданные обстоятельствами и Расселом, и освободить их обоих.
«Она спасла мою задницу трижды, — подумал Рассел, вспоминая недавний разговор перед телевизором. — Когда поменялась со мной местами, когда договорилась с Врагом, когда спасла меня от безумия, в которое я сам скатился, и ее за собой повлек. Да, трижды. Хорошее число.»
— И тебя освободят, Рассел, — зашептала мама. — Нам вернут наш дом, наши деньги, мы вернем себе доброе имя, если сможем доказать, что Анна — военный преступник или сумасшедшая! Они готовы на все, лишь бы убрать ее куда подальше!
— Я не желаю в этом участвовать! — холодно ответил Рассел. — Я отсижу свой срок и выйду на свободу. С чистой совестью и без коварных планов! И никогда! Никогда не подойду, даже близко, к тем местам, где можно встретить ее.
Мама совершенно неожиданно заплакала. Горько и безнадежно. Слезы, крупные, бегущие градом, совершенно состарили ее.
— Они расскажут твоим сокамерникам, за что ты сидишь, — прорыдала Алекса, прижимая трубку к уху. — Я не вынесу, если с тобой что случится! Это ужасно.
Рассел безучастно смотрел на рыдающую мать. Он ничего не чувствовал, даже раздражения, которое было его постоянным спутником в общении с матерью с самого начала пубертатного периода.
Она отбросила трубку и что-то кричала в исступлении, заламывая руки. Стекло не пропускало звуков, и Рассел мог только догадываться о том, что кричит Алекса. Ему захотелось встать и уйти… Должно быть, также чувствовала себя и Анна на том представлении, заменившим комиссию по установлению дееспособности.
Рассел постучал по стеклу, привлекая внимание матери. Та схватилась за трубку.
— Послушай, — сказал Рассел, как можно более спокойно. — Смотри: нас выпускают, затем с Анной что-нибудь случается: похищение, несчастный случай, убийство. Кого в этом обвинят? Нас, конечно! Власти посыпают голову пеплом, каются. Но вернуть ее уже невозможно. Только наказать нас… уж не сомневайся, улики они сыщут. Мы — козлы отпущения, пушечное мясо!
— Они сказали, — прорыдала Алекса, — что убьют тебя!
— Если я соглашусь, — ответил Рассел. — Нас все равно убьют.
А потом подумал, совершенно неожиданно, и голосом Анны: «А что, если я смогу принести пользу, изображая сотрудничество. Но сейчас соглашаться нельзя — я слишком многое наговорил»
Рассел встал, показывая, что свидание окончено. Через неделю его сокамерники уже знали о том, за какое преступление здесь оказался Рассел. Его и раньше не любили, но теперь… Рассел почти перестал спать, ожидая наказания, но оно все откладывалось.
В бессонные ночи, когда Рассел уже был готов на что угодно, лишь бы избавиться от тягостного ожидания неминуемой расправы, ему всюду мерещилась Анна. Она сидела на краю жесткой койки, невесомая, как ангел. Она была бесплотна и молчалива, но и этого незримого присутствия и поддержки ему было достаточно, чтобы не сломаться.
Теперь он понимал, как много думал об Анне. Он всегда думал о ней, но теперь в его мыслях не было ненависти. Наконец-то очистился от нее, заточил своих демонов в глубину сердца. Анна все же добилась своего — она сделала Рассела чище и лучше. Потом его вызвал к себе начальник тюрьмы. И Рассел не стал ломать комедию и согласился на все выдвинутые предложения.
Его выпустили через две недели, снабдили полагающимися документами и не забыли напомнить о том, что он не имеет права приближаться к бывшей жене. Рассел полагал это правильным, он и сам себя к ней не подпустил. Но через папу он получил деньги и инструкции: наблюдать за Анной, пугать ее, вынуждать нервничать. И не попадаться.
Рассел стоял напротив коттеджа, в котором теперь жила его бывшая жена. Это было довольно уютное, но небольшое жилище, и рядом не стоявшее с респектабельным четырехэтажным особняком Морганов, окруженном высокими соснами и кряжистыми дубами.
Дом был частью кирпичным, частью обшитым темными досками, с большой верандой над парадным входом. Перед дверью — два кипариса в кадках, ухоженный газон, с уже отцветшими цветами. Маленький фонтанчик, на краю — пьющий из фонтана мраморный голубь.
Будь здесь Алекса, она обязательно фыркнула бы на это проявление мещанского вкуса. Но Рассел слишком устал испытывать пренебрежение к Анне. А еще он очень хотел оказаться внутри этого дома, даже если там по вязанной салфеточке на каждой поверхности. Вот только никто его там не ждал. И никогда не будет ждать. Впрочем, он сам виноват.
Рассел перешел дорогу, как можно более тихо прошел по газону и заглянул в окно первого этажа. Его взгляду открылась гостиная с простой и функциональной обстановкой. Анна сидела на самом краю кресла, одетая в домашний костюм из флиса, а у ее ног, прямо на ковре устроилась девочка лет семи или восьми, листавшая журнал с голографическими моделями кораблей. Она подняла голову и что-то спросила у Анны, указывая на корабль. Та отвечала, улыбаясь.