Там, среди звезд (СИ)

Он так и остался вращаться вокруг Врага…
А Враг очень медленно, но непреклонно, двигался к Солнечной системе. Два года назад на его пути встала одна из колонизированных людьми планет. На ней цвели сады, жили люди… а затем планеты просто не стало. В одно мгновение! Не стало и пяти из пятнадцати миллионов ее жителей.
Тогда Анне не повезло: отряд, в составе которого она прикрывала отход корабля с беженцами, сильно пострадал. Анна была ранена, и почти месяц провалялась в госпитале, тут же, на корабле.
Врачи предупреждали ее, что ее детородные органы задеты ранением, и, что, вполне возможно, со временем ее фертильность снизится, и предлагали заморозить свои яйцеклетки на будущее. Все мысли Анны занимала война. Она была приписана к дредноуту «Александр Великий» в качестве пилота истребителя, основы основ космофлота.
Неофициально истребители считались высшей кастой среди пилотов. Вести большой корабль много ума не надо — пилота контролируют и люди, и техника — пилот истребителя же сможет надеяться только на себя. Можно быть каким угодно человеком: заливать слезами и другими жидкостями летный комбинезон, орать, или материться, но от пилота требуется всего две вещи — сбивать корабли противника, и возвращаться на базу. Если пилот не умеет этого делать — он умирает.
Во время войны подняться в звании очень легко — делай то, что должен делать, и тебя заметят. Так и поступала Анна. И оказалась права — звания и награды сыпались на нее, может не как из Рога Изобилия, но достаточно регулярно, тут не на что было жаловаться. Она обзавелась друзьями и ухажерами. Теперь по вечерам они часто сидели в кают-компании, болтали, играли в карты и шахматы.
На борту «Александра Великого» было не слишком много женщин: большинство медики, связисты, или техники. В военные пилоты женщин все еще брали неохотно, в отличии от Торгово-исследовательского флота. Так что Анна была обречена на успех. Ничего серьезного, впрочем.
Анне всегда нравились звезды, ей нравились военные корабли, и ей нравилась ее теперешняя жизнь. Смерти она не боялась, по крайней мере своей. Пожалуй, можно было бы сказать, что она счастлива, если бы не гибель ее товарищей. Теперь это называлось «текучкой кадров».
Впрочем, страшнее смерти было остаться калекой. Даже пословица такая была «Солдат молится о легкой ране или о смерти». Третий вариант был еще и самым нелепым, зачастую, если на счету было недостаточно денег, многие операции не делались, даже если уровень медицины их позволял. Анна никак не могла понять, кому нужны толпы неспособных отрабатывать свое содержание, когда можно сделать их относительно трудоспособными? Но она ничего не решала, ей осталось только, как и многим другим, бессильно злиться.
Война для офицерского состава состояла из попоек и сражений вперемешку, иногда перемежаемых добровольно-принудительными походами к психологу или капеллану, по выбору. Анна предпочитал капеллана — тот, по крайней мере, не лез в душу и не навешивал ярлыки. И категоричного мнения о чем-либо это старичок в фиолетовой мантии, тоже не имел. С ним просто приятно было поболтать за чашкой чая.
И именно ему рассказала Анна и о своих впечатлениях и мыслях, возникших после первой своей встречи с Врагом (то, о чем она не писала в рапорте) и о своем безумном плане прекращения войны, хотя случилось это почти через пять лет после первой встречи. Это случилось в битве над Кьярдом — экзопланетой, населенной землянами и находившейся на пути следования Врага.
Врага требовалось отвлечь, пока не будут эвакуированы все жители. Две задачи одновременно выполнять у него не получалось. Когда к нему приближались истребители, Враг выделял из своего тела, состоявшего из некой странной, не поддающейся анализу и непроницаемой материи, такое же количество кораблей. Дредноуты и линкоры он уничтожал на месте, с истребителями — играл, как сытый кот с мышью.
Истребители носились друг за другом, отвлекая Врага от линкоров и шлюпок, переправлявших людей на корабли. Обычно все заканчивалось смертью по крайней мере трети пилотов. От врагов же ничего не осталось, ни обломков, ни тел. За что их и прозвали «Призраками».
Истребитель Анны был подбит, но и она не остался в долгу, подбив одного из трех «Призраков», висевших на хвосте. Они упали на выжженную к тому времени поверхность планеты — на горизонте виднелось то, что осталось от столицы, то, что потом будет называться Обсидиановым городом.
Анна откинула купол истребителя, сняла контактный шлем, и выпрыгнула на землю, вставив только носовые фильтры — на Кьярде хватало кислорода, но всюду пахло гарью. В боку истребителя обнаружилась дыра величиной с кулак, а вот вражеская машина выглядела исправной. Анна проверила заряд своего нейробластера и медленно подошла к своему противнику. Купол истребителя был полностью прозрачным, и то, что предстало ее глазам, пугало.
Еще в приюте Анна читала об эффекте «зловещей долины»: робот или другое существо, выглядящее, и ведущее себя почти как человек, но все же неуловимо отличающееся, вызывает неприязнь. Увиденное определенно относилось к этому эффекту. Анна была готова к чему угодно: к щупальцам, жвалам, клыкам, но не к тому, что он увидела: в истребителе сидел самый обыкновенный человек. И когда он поднял голову, Анне пришлось прикусить руку, чтобы не закричать: на нее глядела ее точная копия!
Но, улучшенная версия, если можно так сказать. Чуточку другая форма носа — о такой Анна мечтала в юности, когда еще кажется будто такие мелочи, как разрез глаз или длина носа могут изменить жизнь к лучшему. Не было россыпи мелких веснушек, волосы чуть длиннее, и кудрявятся.
Против воли она принялась раздумывать, не сделать ли себе такую же прическу, но тут Враг, до этого равнодушно и пристально смотревший на нее, достал из кобуры свой нейробластер и приставил его к виску. Против воли, рука Анны с зажатым в ней оружием, начала подниматься. Анна с трудом сумела ее остановить. А вот враг, смотревший все также пристально, выстрелил. Анна не сумела удержаться от вскрика, глядя, как удары тока сотрясают тело, так похожее на ее собственное…
Одним хороши нейробластеры — смерть получается чистой, не как от лучевиков или разрывных — никаких рваных и обожженных ран, и прочих прелестей.
— Даже цвет лица неплохой, — отстранено заметила Анна, вскрывая истребитель.
Тот оказался вполне исправным, если не считать того, что никаких средств связи не было предусмотрено. Труп пришлось положить под ноги, вблизи он оказался еще более похожим на оригинал.
Управление ничем не отличалось от управления стандартным истребителем.
Только искин молчал. Впрочем, Анна сама его зачастую отключала, что бы не нудел под ухом. В истребителях не устанавливали слишком продвинутый искусственный интеллект, обладавший имитацией личности, как на больших кораблях. Это было бы лишней тратой денег, малые летательные аппараты слишком часто приходили в негодность.
Ее нейрошунт, находившийся в затылочной части головы, легко подключился к системе, и истребитель оторвался от поверхности планеты. Дредноут «Александр Великий», которому Анна была приписан, чуть не встретил ее огнем. Но, благодаря азбуке Морзе, (сообщение пришлось выплясывать почти три часа) ей разрешили пришвартоваться.
Разумеется, встретили Анну очень неприветливо, заключили под стражу и повели на допрос. В конце коридора она оглянулась и увидела, как истребитель, и уже извлеченное из него тело пилота, превращается в вязкую массу, напоминающую цветом и консистенцией битум. Он, на глазах у изумленных военных, протек сквозь обшивку корабля, никак ей не повредив…
Анну допрашивали почти неделю, и допрашивали очень серьезно — сыворотка правды текла рекой, а благодаря физическому методу допроса она обзавелась шрамом на щеке. Но, выяснив все, что только было можно, ее наградили, повысили в звании и отпустили на побывку. Рапорт и протоколы допроса засекретили, а Анне пригрозили трибуналом, если будет болтать лишнее.
Анна отправилась на Землю — она как раз скопила достаточное количество денег, чтобы сделать то, что делали многие женщины военнослужащие — она хотела заморозить некоторое количество яйцеклеток, пока молода и здорова. Все же, военная служба — слишком большой риск… А так, у Анны, что бы с ней не произошло, все равно оставалась надежда на здоровых детей, пусть, возможно, и не выношенных самостоятельно.