Зона Надлома (СИ)

— Помнишь, как наш сын сажал эту иву? — тихо спросила женщина, прислонившись к могучему стволу дерева.
Плакучая ива неспешно шевелила длинными ветвями; ее силуэт отражали воды небольшого озерца.
— Помню, милая, — ответил мужчина, не скрывая нежности и теплоты. — Сколько лет прошло, с тех пор как я тебя встретил, а ты стала еще прекрасней.
Она улыбнулась, и ночь улыбалась вместе с ней. На берегу пруда стояла уже не молодая, но Любимая женщина…
Я же снова вернулась в родной, двадцать первый, век.
Путешествие подарило то, что я не ожидала отыскать. Искорка света навсегда осталась в душе, прочно обосновавшись в уголке сердца. Пространство вокруг вспыхнуло новыми гранями. Земля больше не казалась брошенной и унылой. Небо стало ярче и ближе. Я шла позади нашей группы, беспечно улыбаясь. Очень давно я не была так счастлива. Искушение увидеть больше не оставляло, и я снова постучалась в двери былых веков…
…Девочка бежала по воде, легко, словно бабочка, порхая по листьям кувшинки. Мне передалась эта легкость и беззаботная радость. Лучистый, наполненный любовью, мир стал моим. Я засмеялась и поспешила за ней, разбежалась, прыгая на ближайший лист…
…Чьи-то руки грубо подхватили, останавливая, возвращая в реальность.
Ярослав снова хорошенько тряхнул за плечи и зло приказал:
— Ольга, не лазь в прошлое! Ты можешь подумать перед тем, как что-либо делать?!
— Я знаю, что делаю! Отпусти!
Он разжал пальцы, глаза метали молнии. Я бы испугалась, если б не была сама переполнена яростью. Колдун смотрел на меня как на капризную, самоуверенную девчонку, которой родители не дают сунуть руки в розетку, а она продолжает настаивать на своем.
— Ты просто кладезь наивности, — холодно констатировал мужчина.
— Благодаря этой, так называемой, наивности я здесь.
Он задел меня, и я едва удержала маску. Внутри вспыхнуло желание растереть попутчика в порошок. Какое ему дело до моих дел? Кто дал право вмешиваться в мою жизнь и судить? Какого черта я, вообще, его встретила?
— То, что кажется наивным сейчас, ценилось в прошлом, — заметила, стараясь, чтоб голос звучал спокойно и ровно.
— Поэтому ты можешь его видеть, — ответил мужчина. — В тебе много прошлого.
— Не более чем в тебе, Ярослав.
Он не стал спорить.
— Это не играет никакой роли! Если ты не прекратишь, я просто не позволю.
— Не позволишь? — спросила насмешливо. — Что ж, попробуй! Я тебе не жена и не рабыня! — я кричала, сказывалось воздействие Зоны. Я редко повышала голос, обычно оставаясь холодной и сдержанной, как мраморная статуя, с вежливой улыбкой на губах. Такой я должна была быть, чтоб работать, а не полдня реветь над чьей-то разбитой судьбой. — Я не мешаю тебе идти вперед, так что оставь меня в покое. Стражу все равно ты приведешь меня или мой труп, если тебя так это волнует. Договор соблюден. Ты получил то, что хотел.
Я немного успокоилась и перевела дыхание, последние слова произнесла прохладно, отстраненно.
Когда-то давно, темные грозовые облака затянули небо, задавливая чернотой и душным зноем. Тогда Генеральный прокурор сказал с грустью:
— Мне жаль, что я втянул тебя в это, Ольга.
В первый миг я растерялась и безмолвно взирала на него.
— Жила бы себе спокойно, рожала детей, — продолжил мужчина, смотря мне в глаза.
— А мне нет, — ответила жестко, игнорируя боль в груди.
Все равно придет время и позовет. Страшно, если это произойдет слишком поздно. Страшно всю жизнь спотыкаться, пытаясь отыскать правильный путь.
— Мне не жаль ни одного мгновения. Я сожалею лишь о том, что сделано так мало, но я найду ответ.
С тех пор прошло два года, а я по-прежнему ничего не нашла.
Ярослав не спешил продолжать разговор, а маска скрывала подлинные эмоции. Я заговорила сама:
— Три года я ищу ответ. Три года! А кажется, что стою на месте, — я не сумела скрыть горечь и она, терпким ядом, разлилась в воздухе. — Этот поиск стал моей жизнью, и я не уступлю его никому. Ты знаешь процент детской преступности? Нет? Хочешь, расскажу? Хочешь?! Я знаю эти цифры на память. Дети, они никому не нужны! И даже родители лишают их самого ценного, а потом человек в них умирает. Это страшно, страшно быть мертвым, когда сердце бьется! Мы все гонимся за иллюзорными ценностями, уже не отличая истины ото лжи.
Я замолчала. Мужчина окончательно превратился в непроницаемую статую. Я прошла три шага; это сложно и больно, но слова рвались на волю.
— Как я могу подарить жизнь ребенку в мире, который рушится? Как могу предать свое прошлое, забыв истинную историю? Здесь она рядом, стоит только протянуть ладонь. Я видела пожилую пару в саду, прожившую вместе всю жизнь. Знаешь, о чем они говорили? Не о деньгах, не о политике! О Любви, они говорили о Любви! Ответь на мои вопросы, или не мешай. У тебя не хватит ни сил, ни власти закрыть для меня двери прошлого.
Я застыла, глядя в его глаза, готовая в любой момент отразить удар. Поворота назад нет, мы ступили на скользкую тропинку, и по ней следовало идти дальше.
— Тысячи лет за это горели на кострах, — сказал колдун бесцветно.
— Знаю, — ответила просто.
Ярослав смотрел на меня как-то по-новому. Правда, как всегда, в его глазах очень сложно что-либо прочесть. Я и не пыталась — это было слишком личным. Но я внезапно поняла: во многом мы с ним похожи.
— Когда прошлое становится твоим и теряется грань, ты остаешься там навсегда. Здесь это легче, чем в любой иной точке пространства. Ты ведь не к этому стремишься? Да, у меня не хватит сил приказать, — произнес мужчина мягко. Я не знала, говорил ли он правду — в тот момент это было неважно. — Однако прошу — будь осторожней. История никуда не исчезнет, может быть, в поместье ты найдешь все ответы. К тому же транспортировать твой труп — то еще занятие: на руках тяжело, а волоком, боюсь, не одобришь.
— Уговорил, я категорически против последнего варианта. Извини, — добавила помолчав.
— За что? За то, что я забыл?
— Мне не хватает как знаний, так и опыта.
— Это все придет. Теперь их приходится собирать по частям. Письмо не ошиблось, в моей семье почти ничего не осталось. Всего одна вещь дошла, передаваясь из поколения в поколение.
Ярослав протянул ладонь вперед и достал из пространственного тайника кинжал, вложенный в деревянные ножны, покрытые тонкими металлическими нитями. Стальной оказалась рукоятка, украшенная крошечными камешками да исписанная рунами, большей частью мне не знакомыми.
Я зачарованно коснулась деревянного клинка, что резал не хуже стали. Дерево опознала сразу — тис, редкий, почти забытый. Он мог жить по несколько тысяч лет, вот только кто же позволит? Кинжал не тронуло время, в нем отчетливо ощущалась скрытая сила и ледяное дыхание Смерти. Одни называли тис древом жизни, другие говорили, что он охраняет мир мертвых. Но никто никогда не сомневался в его могуществе. Тисовые рощи высаживали вокруг древних храмов, из древесины изготавливали саркофаги для фараонов, о тисовой мебели упоминали в сказках. В красивых резных кубках вино превращалось в яд.
Дереву в моих руках исполнилось больше двух тысяч лет. Сталь помнила вкус медленно бегущей крови и радость первых весенних лучей солнца. Одна из знакомых рун символизировала возрождение души после смерти. Затаив дыхание, спросила:
— Он умертвляет и может оживлять?
— Нет. Нельзя оживить мертвое тело. Невозможно тем, что сеет смерть, вылечить рану. Исцеляют травы, другие травы.
— Его раньше обрабатывали ядом.
— Ничего не изменилось.
Я вложила кинжал в ножны и вернула Ярославу. Бесценное оружие, никто из современных мастеров не смог бы изготовить подобное. Клинок не только нес смерть, он также служил хозяину оберегом и, возможно, поэтому не потерялся в водовороте столетий, исполняя свое предназначение, несмотря ни на что. Дерево хранило силу, неподвластную времени. И если владелец умел ею пользоваться, она открывала множество путей. Но в то же время кинжал оставался лишь одним из подручных средств, в руках у человека, чье внутреннее содержание и сила духа помогали одолевать препятствия.