Четвертый брак черной вдовы (СИ)
Катарина повернулась спиной к зеркалу и изогнулась, чтобы посмотреть на себя сзади. Полагавшиеся к корсету штанишки из алого шелка были такими крохотными, что оборки едва выглядывали из-под края корсета — игриво, соблазнительно, греховно! Катарина засмеялась, но сразу же погрустнела. Отчего-то сегодня даже эта забава не радовала. К чему все эти оборочки и стрелки, если увидеть подобную красоту может только она?
И дон Хоэль не вспомнил
Подойдя к письменному столу, на котором были разбросаны листы бумаги, исписанные мелким бисерным почерком, ломаные и очиненные до нескольких дюймов перья, Катарина достала из шкатулки, где стояли пузатые баночки чернильниц, крохотную фигурку — серебряного дракона. Несмотря на то, что дракон бережно хранился уже много лет, серебро не потускнело — Катарина исправно чистила его мелом. Фигурка была выкована с отменным мастерством — можно было разглядеть каждую чешуйку на хвосте, каждый рубчик на перепончатых крыльях. Вместо драконьего глаза когда-то красовался маленький сапфир, но камень выпал, когда фигурка была сбита с доспеха чужим мечом.
Покрутив серебряного дракона в руках, Катарина посмотрела в окно, раздумывая — не лучше ли швырнуть фигурку в сад, но, поразмыслив, бросила ее в шкатулку.
— Твой хозяин оказался совсем не таким блестящим, как ты, — сказала она серебряному дракону и захлопнула крышку.
Ну и пусть. Все к лучшему.
Донна Флоренсия обещала пробыть в столице месяц, к этому времени Хоэль поправится и уедет. Конечно, и донна Флоренсия, и Фабиан будут недовольны Тут Лусия была совершенно права, но сейчас Катарине не хотелось думать о родственниках. Все это потом. А сейчас пусть жизнь идет так, как ей угодно.
Не надевая платья, в одних красных чулках, она уселась в кресло, поджав ноги, и вяла перо. Как странно, но вдохновение никуда не исчезло, и даже разочарование от встречи с прошлым не пригасило страстного огня, пылающего в сердце.
Отличная строчка!
Катарина обмакнула перо в чернила и написала:
— Огонь в груди,
пылающий так страстно!
Ты делаешь счастливым
И несчастным.
Мы счастливы
В своем слепом незнанье
Но день пришел –
И разочарованье.
Красавица блестящая,
Послушай!
Ты завлекла лицом,
Сокрывши душу!
О, как же глуп я,
Разум презиравший!
Влюбился в облик,
Душу не узнавши!
На этом можно было и закончить, но перо словно само собой вывело последние строки:
— Но пусть уродлива
Душой любовь моя,
Другой на свете
Не желаю я.
Закусив губу, Катарина прочитала написанное, подумала и вымарала последнее четверостишье. Подумала еще — и переписала стихотворение с пятым столбцом. Потом сделала внизу приписку: «Гарсиласо де ла Васо». Ну вот, еще один сонет в копилку знаменитого поэта. Эту забаву Катарина придумала года три назад, когда тяжело переживала смерть второго мужа. Она легко складывала стихи с самой юности, но невозможно было и помыслить признаться в этом. Донна Флоренсия упала бы в обморок, прознай о любовных мадригалах, которые слагаются в Каса-Пелирохо. Так появился Гарсиласо де ла Васо — беспечный поэт, кутила, любитель выпивки и женщин, мечтатель, шутник и пройдоха. Он писал любовные баллады и фривольные сонеты, которые распевали простолюдины на улицах города и которые шепотом читали друг другу дамы в салоне маркизы Бомоньезе. Иногда Катарина с трудом сдерживала смех, когда та или иная жеманная красавица уверяла, что очередной сонет был посвящен ей, и что поэт настойчиво домогался ее любви, распевая под окном любовные песни.
Разумеется, никакого Гарсиласо не существовало, а мадригалы, написанные в доме герцогини дель Астра, носил в типографию мастера Паскуаля сын кормилицы Катарины. Из типографии стихи вылетали отпечатанные на толстой бумаге и разлетались по Тьерге и ее окрестностям, залетая, порой, даже в столицу.
Отбросив перо, Катарина поднялась из-за стола и начала одеваться. Что ж, пусть мечты о сияющем благородном рыцаре оказались развеяны в прах, у нее осталось немало интересного в жизни. На следующей неделе у госпожи Соль ожидается новый подвоз лучшего шелкового белья во всем королевстве, скоро будет представлена новая пьеса уличного поэта Гарсиласо де ла Васо, и и все будет прекрасно.
4.
Уважаемый дом и неуважительный дон
Проснувшись утром следующего дня, Хоэль не сразу понял, где находится, увидев кисейные оборки над кроватью и потолок из досок светлого дерева. Совсем не похоже на городскую тюрьму. А, черт! Он же женился.
Дом был небольшой — всего-то три этажа. Два жилых, а третий — мансарда. Хоэля устроили в мансарде, притащив туда кровать и кое-что из мебели. Наверное, будь он настоящим доном — можно было и обидеться, но после тюремных застенков и мансарда казалась раем. Правда, спалось там не очень — то ли постель была слишком мягкая, то ли за последний год, пока велось дознание, Хоэль отвык спать по-человечески. Ночь он проворочался почти без сна, а под утро ему приснилась покойная жена — донельзя чопорная, с презрительно поджатыми губами, она говорила ему ужасно обидные слова — что-то про отсутствие манер, неблагородность Он проснулся в холодном поту и даже думал помолиться, чтобы призраки не досаждали, но вспомнил про жену нынешнюю и молитвы забылись сами собой.
Катарина дель Астра. Герцогиня. И титул ее отца переходит на мужа. Значит, теперь он герцог? Хоэль хохотнул, хотя в комнате кроме него никого не было. Герцог Хоэль Доминго! Лошади на сиенде, где он чистил конюшни, оборжались бы, узнав об этом.
С проклятьями выбравшись из постели, в которой можно было утонуть, он попытался надеть штаны, но тут же бросил это занятие — со сломанными пальцами было попросту невозможно натянуть штаны на задницу, не то что застегнуть поясной ремень. Служанок поблизости видно не было, и Хоэль решил прогуляться до отхожего места. Что ж, вчера донью Кошечку ничуть не возмутили его подштанники, надо думать, и сегодня она ничего не скажет против.
Спустившись на второй этаж, Хоэль хотел уже нырнуть в нужную комнату, но тут его перехватила служанка, которую приставили к нему вчера. Он напрочь не помнил ее имени, и она это поняла, потому что поспешила представиться:
— Пекита, дон. Вы зря встали, я как раз несла вам ночную вазу, — она тут же продемонстрировала ему фарфоровый горшок внушительных размеров, больше похожий на супницу — с двумя изогнутыми ручками и нарисованными розовыми ангелочками, рассыпающими цветы.
— Да ты спятила! Убери, — сказал Хоэль, едва сдерживаясь, чтобы не выругаться. Ночная ваза! Осталось только попку подтереть и носик припудрить.
Но его грубость не обескуражила служанку — она лишь понимающе улыбнулась и предложила:
— Позвольте тогда помочь вам, — и она взглядом указала на место пониже живота.
Хоэль невольно оглянулся — не слышит ли кто, и уточнил:
— Поможешь?
— Конечно, дон, — пропела она в ответ.
От подобной прямолинейности Хоэль даже смутился. Не то, что он возражал бы сейчас против женских активных действий, но устроить подобное со служанкой в доме женщины, которая спасла его да еще и пожелала взять в мужья
— Не волнуйтесь, — поняла служанка его смущение по-своему, — донна Катарина сама приказала, чтобы я помогала вам.
— Моя жена? — переспросил Хэль на всякий случай, разглядывая малышку Пекиту уже другими глазами. Миленькая, пухленькая, все при ней, да еще и сговорчивая притом
— Ваша жена, — подтвердила служанка, жестом предлагая Хоэлю пройти в уборную.
— Чудненько, — пробормотал он. Ладно, хоть в этом донья герцогиня проявила понимание. Год без женщины — испытание не из хилых. — Тогда приступай, — приказал он, заходя внутрь уборной.
Впрочем, назвать эту комнату уборной было бы неправильно. Больше это походило на зал для приема гостей, если не считать ванны и королевского стульчика, сейчас аккуратно прикрытого крышкой. На окнах висели портьеры, затканные серебром, к которым были приколоты живые цветы, паркетный пол так и сверкал, у стены стоял диван с ворохом подушек, а над ним красовалась картина — гологрудая сирена наполовину приподнималась из воды, томно поглядывая на посетителей. По мнению Хоэля, это была самая подходящая комната, чтобы заняться извечной игрой между мужчиной и женщиной, и едва дверь закрылась, а Пекита потянула вязки на его поясе, он обнял ее за шею, целуя в румяную щеку, и потащил к дивану, чтобы устроиться с удобствами.