Болтливой избы хозяйка 2 (СИ)
— Понятно… — женщина закусила губу, задумавшись. «Ну надо же! Даже Гор не знал, с кем «соседствовал» все эти годы»- послушай, а почему ты не ужился ни с кем? С Гором все ясно, не сошлись характерами. А с другим?
— «Они были хорошими. Но слабыми. Просто людьми. Останься я, они бы потеряли разум. А у них семьи, дети. Стало жалко и я ушел»
— Ты добрый, да?
— «Я не знаю, какой я. Большую часть жизни был зверем-охранником. С лесником получил шанс лучше узнать людей, научился думать, как они. Попытался жить по их законам. Но не вышло, человек из меня не вышел. А звери не могут быть добрыми или злыми, они просто звери»
От его слов в горле стал ком, парализовавший голосовые связки и какое-то время они молчали, глядя друг другу в глаза. Степка откашлялась, отвела взгляд и пробормотала:
— Знаешь, это грустно… Что же теперь? Как ты будешь… дальше?
— «Как-то буду, не волнуйся. Останешься у меня?»
— Не могу, прости…
— «Я не смогу прийти тебе на помощь днем. А сейчас ты очень слабенькая. Тебе нужно отдыхать и поберечься»- в глазах его было столько заботы и тоски, что у нее защемило сердце и дышать стало трудно.
— Меня больше никто не обидит. Все будет хорошо… — сказала, хотя сама такой уверенности не испытывала, но очень захотелось успокоить своего невероятного нового знакомого.
— «Можешь приходить ко мне всегда. Когда захочешь. Я буду рад видеть тебя»
— Спасибо… А скажи, метку мне ты поставил?
— «Я. Прости, я знаю, что ты рассердилась. Просто в тот момент, когда он был с тобой… приревновал и… опередил его, поставив метку» — медведь понуро опустил голову.
— Ничего. Я уже не сержусь. Но все равно не понимаю, почему я твоя пара. Ведь у Слагалицы более семерых женихов, быть не может. И… прости, но ты зверь, мы настолько разные… физиологически, — как бы не было тяжело, она считала себя обязанной сказать это ему честно.
— «Я знаю только одно, между нами будет только то, что возможно» — философски ответил медведлак.
— Миленько у тебя здесь, — решила сменить тему женщина. Ей надо было подумать, прежде чем понять, как ко всему этому относиться. Обо всем происходящем хорошо подумать. Но когда, если не успевает переварить одно, как случается еще что-то? «Сошла бы с ума, да некогда!», — ты ешь вилкой? — перевела взгляд на импровизированный стол.
— «Это для тебя» — мишка снова стыдливо отвернулся.
— Спасибо! — искренне поблагодарила она, восхитившись степенью заботы животного. Пусть он и жил много лет бок о бок с человеком, но он все равно остался зверем. «Который почеловечнее многих людей будет» — а где взял?
— «Не крал. Это… больше не нужно хозяину»
— Я и не подумала плохого… — вздохнула она и спросила еще нечто очень важное, — ты будешь искать другое «тело»?
— «Я понял одно, в чужом, своего не найдешь»
— Что это значит?
— «Я сам по себе…» — ответил уклончиво, не глядя в глаза, а она настаивать не стала. В конце концов, ему сейчас сложнее, чем ей.
— А только здесь мы можем вот так общаться? — кивнула головой на сцепленную с лапой ладонь.
— «Если поставишь мне метку, — Степке показалось, что в звучащем в ее голове голосе появились волнующие нотки, — мы сможем общаться даже на расстоянии…»
— Я… метку?
— «Как у тебя»
— Прости, пожалуйста, но я не могу, — Степка отдернула руку и отвернулась. Ей стало страшно и неловко. Но потом она поняла, что он не просит ее это сделать, а просто ответил на вопрос. Она резко развернулась обратно и вновь приложилась к лапе медведя, которую тот еще не успел опустить, — прости, прости, но я…
— «Ты меня боишься»
— Нет, кажется нет… просто…
— «Я зверь. Ты человек. Я понимаю» — странно, но в голосе обиды не было, лишь хорошо скрываемая печаль.
— Я не знаю, что сказать. Но мне очень нравится твоя честность. И для начала, я хотела бы попытаться стать тебе другом. Если ты не против, — «Во что превратилась моя жизнь, я отказываю медведю в близости, и чувствую при этом угрызения совести…»
— «Спасибо. Это приятно… Останься здесь до рассвета! — показалось, или во взгляде была мольба? — потом я провожу тебя на Поляну и домой»
— Э-э-э, даже не знаю, — но как ему отказать, если и так, не понятно почему, чувствовала себя виноватой, — разве что один разок…
— «Я не обижу тебя, никогда…»- заверил он и продолжил глядеть с мольбой.
— Хорошо, попробую… только от ужина откажусь, спасибо, но я ела… Может быть ты сам?
— «Я не голоден, пусть съест твой защитник»
— Проглот, тебе на вечер курочка перепала! — обратилась к рыкою хозяйка, — угощайся! — рыжий, словно только этого и ждал, лапой утянул кусок курицы и зачавкал на всю «комнату»
— «Это у него имя такое?»
— Проглот? Нет, — засмеялась она, — просто он очень много ест, а имя ему я еще не придумала.
— «А мне придумаешь? Я тоже хочу имя!»
— Ой, это такая ответственность. Но если ты просишь, то я подумаю…
— «Спасибо!»
— Пока не за что! Но я постараюсь придумать для тебя что-то красивое и со смыслом! — заверила она.
Они улеглись. По началу Степанида дико нервничала, ерзала, вздрагивала, никак не могла умоститься. Мишка залез под самую стенку, чтоб не мешать, а она крутилась в середине ложа, жалея, что согласилась. Спать в куртке и обуви было неудобно и она сразу заскучала по своей уютной кроватке. Но затем тревожный сон все же одолел ее.
И приснился ей жуткий сон. Словно бредет она по ночному зимнему лесу. Снег хрустит под ее (почему-то) босыми ногами, ступни превратились в ледышки, да что там, вся она окоченела, но дорогу домой найти не может. Помимо холода она испытывает страх, леденящий душу, так же, как мороз кожу. Огненные, горящие ненавистью глаза преследуют ее. Кажется, они везде: справа, на молодой березке, нет, слева, на тонкой сосенке, или нет, вон, впереди, на толстом дубе. Она бежит, петляя между деревьями, но никак не может убежать от этих жутких глаз, они повсюду. Горло сорвалось от крика и она уже не может издать ни один звук, грудь разрывается от учащенного дыхания, ноги стерты в кровь. И вот, когда уже ей кажется, что все, сейчас она упадет и насмерть замерзнет в снегу, или ее задерут монстры с огненными глазами, как раздается медвежий рев и под ногами качнулась земля. Она делает последний рывок, из последних сил кричит, чтоб дать ему понять где она и бежит на голос. И мишка бежит ей на встречу. Это понятно по вибрирующей земле и по тому, как все ближе и ближе звучит рев. Огнеглазые монстры чувствуют, что жертва ускользает и смелеют, цепляются за волосы, рвут одежду. И она не выдерживает больше, падает, издав глухой хрип надорванным горлом, но мохнатые, сильные лапы подхватывают, не дав упасть в снег. И все, ужас отступил в ту же секунду. Тело, с головы до пят окутало согревающим жаром, лицо уткнулось в мягкую шерсть мишкиной груди, скрываясь от всего мира.
Степка проснулась от того, что ей стало жарко. Открыла глаза и изумленно обнаружила, что находится в медвежьих объятиях. Но она не стала от них избавляться, лишь потихоньку сняла куртку и поглубже зарылась в мягкую шерсть, пахнущую кедровыми шишками и снова уснула, чувствуя себя, как никогда защищенной.
Второй сон в корне отличался от первого. Ей снилось, что она лежит в траве на своей Поляне, прислонившись спиной к груди медведя. А тот, своей огромной лапой перебирает ей волосы. Степка склоняет голову на бок, а мишка обнажает шею и осторожно касается ее языком. Волнующие мурашки бегут по телу, из губ вырывается стон. Мишка смелеет, лижет шею шершавым языком, коснувшись кромки волос, уха и затем чувствительного местечка в самом низу шеи. Женщина наклоняет голову, роняет ее на грудь, давая ему полный доступ. Ждет укуса, но он только лижет и дышит так, что его дыхание холодит разгоряченную кожу.
Она проснулась и села на постели с колотящимся сердцем. Стыдливо глянула на медведя, но тот, казалось крепко спал, лишь тяжелое дыхание выдавало, что их сон оказался одним на двоих.