Моя любимая шестёрка (СИ)

Остальная часть занятия прошла более спокойно. Яковлев раздал задачи, а сам ушел, давая время на решение. Матвей быстро расправился со своей, расписав ответы на вопросы на листочке. Он помог Сашке, слушая галдеж одногруппников, недовольных методой расспроса препода.
- Нам достался самый злюка из всех, - Беловолов откинулся на спинку стула, покачавшись на нем. – Я разговаривал с двадцатой группой. У них дедушка-одуванчик ведет, рассказывая обо всем, по полочкам раскладывая, с нашим же – ни чихнуть, ни пёрнуть.
- Но он такой милашка, - закатила томно голубые очи Вика, сидящая по правую руку от Беловолова. – Прям такой мачо-мэн.
Девчонки, судя по всему, вообще оказались в восторге от Яковлева. Привлекательный, статный, видно, что умный, неплохо зарабатывает, судя по новенькому Форду, стоящему на парковке, из которого вылезал преподаватель с утреца, проводив опоздунов Жарина и Шестернякова тяжелым взглядом. Грех на такого слюнки не пускать. Вот и Сашка тоже много болтал о Михаиле Александровиче вчера, но все же никак не мог успокоить свою пластинку о том, что где-то он его уже видел. Матвей лишь отмахивался. Мало ли, просто на кого-то из знакомых просто очень похож.
- Этот «мачо-мэн», - недовольно скривился Матвей, - нам весь рейтинг испортит своими оценками, и пойдем мы на зачет со средненькими баллами. Вот тогда-то и повеселимся. А я от старшаков слышал, что по судебке сложновато сдавать, особенно заведующему.
- Да ладно, может, не все так плохо, - беззаботно отозвалась Аленка, пожав плечами. – Мы сегодня не так уж хорошо подготовились. По крайней мере, спрос у него хороший по теме, а мы всего лишь прочитали, не вникая в суть.
Матвей уж было открыл рот, чтобы возмутиться, потому что как раз-таки он не просто читал, но, секунду подумав, парень качнул головой, замолчав. Ну и в чем смысл спорить с тем, кто все равно будет защищать человека попросту из-за того, что он пожалел девчонку и не поставил ей два с последующей отработкой занятия? Разумеется, девушка готова оды и почести рассыпать, так что Шестерняков счел ненужным вступать в бессмысленные дебаты. Он лишь нахмурился, накуксился и замолчал, недовольно костеря Яковлева на чем свет стоит.
Остаток занятия прошел спокойно, без всяких изменений и треволнений. Михаил Александрович все-таки счел нужным что-нибудь рассказать по тематике занятия, а не только спрашивать. Матвей с удовольствием, ловя себя на мысли, что ему безумно все интересно, слушал преподавателя, время от времени делая в своей тетради пометки. Яковлев больше не обращал на него внимания, словно игнорировал, делал вид, что Матвея вообще не существует. Удивительно, но Яковлев в принципе никого из группы не выделял. Он с первого раза запомнил фамилии, имена и отчества каждого, и при расспросе пристально смотрел на того человека, но любимчиков не приметил. Это стало единственным, что понравилось Шестернякову.
После пары, выдохнув, парни отправились в главный корпус университета на лекцию по госпитальной хирургии, но перед этим решили заскочить в столовую неподалеку. Здание общепита кормило достаточно вкусно и сытно. Светлое помещение, вмещающее в себе несколько блоков, позволяло разместиться достаточно большому количеству людей, но в час-пик пробиться к столам с едой казалось нереальным. Парням повезло – нашлось два места в почти что самой отдаленной части столовой. Понабрав на подносы еды, друзья устроились на мягких стульях, довольно стягивая куртки. Зима постепенно подходила к концу, и на улице начинало потихоньку все подтаивать. И все же таскать теплые куртки из-за непредвиденности погоды приходилось, а вот в столовой было жарко, душно. Пришлось раздеваться и оставаться в одних тонких свитерах.
- У меня такое чувство, что на меня Яковлев зуб точит, - промямлил Матвей, с аппетитом запихивая в рот кусок котлеты.
- У тебя просто паранойя.
- С чего вдруг? Ты ж слышал, как я отвечал. Без единой помарочки, - возмутился Шестерняков, уставившись на друга с такой яростью, что тот чуть не подавился, опустив взгляд в тарелку.
- Да не обращай ты внимания. Мало ли, вдруг у мужика просто настроения не было, - отмахнулся Сашка, запивая проглоченный кусок булки малиновым киселем. – У него ж работа очень нервная.
Матвей скосил взгляд на друга, пробурчав, что трупы ворочать – это не сложно. Сложней с катушек с такой работой не съехать.
После лекции Матвей, наконец, соизволил позвонить родителям и признаться, что готов вернуться в родное гнездышко, так как из неродного его выкинула Машка с пожеланиями всего наилучшего. Родители немного прибалдели от информации, что сыночка, оказывается, бомжует уже два дня, а сообщить решился только сейчас. Мама в телефонную трубку долго ворчала на Матвея, костеря мужа за то, что тот забрал у дитятки ключи от квартиры. Будто бы сама не переживала за свой драгоценный чайный сервиз, который шаловливые детки могли бы разбить в порыве страсти налетев на шкаф в гостиной. Можно подумать, Матвей когда-нибудь кого-нибудь прижимал к стенке.
Последующие несколько дней ничем не отличались от предыдущих, разве что Михаил Александрович порой сменял гнев на милость, видя, как студенты из кожи вон лезут, чтобы получить хорошие оценки. Тем более, на первой лекции по судебке заведующий кафедрой, - старенький седой мужчина с выразительной и громкой дикцией, - объявил, что, получив рейтинговый балл выше восьмидесяти пяти, можно гарантированно надеяться на автомат. Получить автомат в медицинском – это что-то нереальное. По пальцам ног можно было пересчитать, сколько за шесть лет было кафедр, которые шли на такие шикарные поблажки. Их было крайне мало. Матвей насчитал всего три. Так что ребята, корчась над учебниками, вникая в суть предмета, зубрили и зубрили, активно стараясь отвечать на предмете. Яковлева, кажется, подобное забавляло. Он все равно выше четверки с минусом не ставил, и студенты сразу уловили смысл – ждать автоматов им не стоит. Одна надежда осталась на полуавтомат, когда рейтинг от семидесяти пяти до восьмидесяти пяти позволял отвечать лишь вопросы из билета, избежав ситуационной задачи и заформалированного препарата, описывать который пришлось бы в случае полной сдачи. Помимо всего прочего, Михаил Александрович пообещал, что в субботу сводит их на вскрытие, благодаря чему ребята приободрились, а девчонки скисли. Это бы значило, что им придется надевать ненавистные шапочки, которые помнут прически, и смотреть за тем, что весьма неприятно для психики. Сашка тоже особо не рвался в морг, да и Матвей не знал, как отреагирует на представившуюся картину привезенного трупа. Все считали дни до субботы, опасаясь и с нетерпением ожидая долгожданного момента.
***
- Сразу говорю, маски надевать не позволю, - напутствовал в пятницу после пары Яковлев, когда часы занятия подходили к концу и преподаватель точно объявил, что завтра они пойдут в рядом расположенную пристройку, где впервые своими собственными глазами увидят работу судебно-медицинского эксперта. – От вони еще никто не умирал, а вот от гипоксии в обмороки падают на раз-два, - менторским голосом продолжил Михаил Александрович, заметив, как студенты начали недовольно переглядываться. – В помещениях довольно душно, окна мы не открываем, чтобы не простыть. Работает вытяжка, но слабо, так что заранее продумывайте, что надеть, чтобы не стало жарко или наоборот – холодно.
- А что с собой нужно? – поинтересовалась Алена, записывая все требования Яковлева на всякий случай в тетрадь.
- Бахилы, так что сменку можете с собой не брать, - начал перечислять препод. – Разумеется, шапочка, халаты и хорошее настроение. Не кривитесь и не отлетайте от стола с трупом в другой конец комнаты. Бояться нужно не мертвых, а живых.
Яковлев странно взглянул на Шестернякова, прищурившись, словно что-то оценивая, прикидывая в голове. Подобные гляделки не понравились Матвею, который сразу подобрался весь, нахохлился, посматривая на Михаила Александровича в ответ не слишком добро, но и не с искренней злобой. Скорее с неприязнью на грани с равнодушием. Их отношения с Яковлевым вообще за эти дни перетекли с погранично холодных на шутливо-язвительные подколки. Михаил Александрович полюбил в моменты ответов Шестернякова как-нибудь комментировать те или иные его слова, навязчиво поправляя. Матвей бесился, учил каждый параграф едва ли не до знаков препинания, будучи весьма упрямым и помешанным на справедливости студентом. Однако он сам понимал, что зачастую учебники разнятся с действительностью, и поправки Михаила Александровича выстроены на личном опыте. Все равно раздражало. Чувство собственной неполноценности душило Матвея изнутри, изрыгая наружу колючки. Шестерняков сам бы с удовольствием промолчал в ответ на замечания Яковлева, но что-то заставляло идти на контратаку, заканчивающуюся, как правильно, стратегическим отступлением. Матвей знал, что в некоторые моменты сильно зарывался, переступал грань, но Михаил Александрович выводил из себя одним лишь сероглазым пустым взглядом. Матвей мог бы сравнить этот взгляд с остекленевшими глазами трупа. Вроде, смотрит на тебя, но одновременно и куда-то мимо, как бы сквозь. Жуткое ощущение.