Время кенгуру. Книга 2 (СИ)
— Предлагаешь покинуть деревню, Григорий? Если мы доберемся до солнечной дуги, возможны любые сюрпризы. Протечка во времени способна дать нам любое оружие, хотя заранее невозможно сказать, какое.
— Нам не успеть, Андрей, — покачал головой Орловский. — Придется принять бой с тем, что имеем.
— У головорезов осталось не так много бойцов, человек тридцать.
— Этого может хватить для нашего уничтожения. К тому же, враг может применить хитрость. Если честно, хитрости я опасаюсь больше всего.
— Может, вызвать создателей вселенной и посоветоваться с ними?
— Разве они тут помогут?
Мне, как и графу Орловскому, было очевидно: не помогут. Надеяться стоило исключительно на собственные силы.
Граф Орловский оказался прав во всем: и в том, что надеяться приходилось только на собственные силы, и в том, что враг применит хитрость. Это выяснилось на следующий день, когда последовала вторая атака.
На этот раз головорезам удалось обойти большинство расставленных ловушек и добраться до деревни практически без потерь. Когда головорезы показались на поляне перед деревней, стало ясно, почему. Перед собой они гнали связанных людей — судя по виду, плененных в битве воинов. Сейчас пленные представляли собой жалкое зрелище: некогда богатая одежда была порвана — по всей видимости, когда с них стаскивали доспехи, — а лица мрачны. Я предположил, что пленные приняли на себя удары отравленных стрел, поэтому ряды их поредели. За каждым пленным, укрываясь от туземных копий, крались по нескольку головорезов. Враги потрясали булавами и раскручивали над головами пращи, готовясь к решительному штурму.
— Умрем, но не сдадимся! — крикнул я, становясь в боевую стойку.
— Умрем, но не сдадимся! — вторил мне Пачакути на своем туземном языке.
— Мочи гадов! — провозгласил граф Орловский, засучивая рукава.
Даже туземцы — эти мирные собиратели корешков, — вдохновившись нашим примером, прокричали что-то воинственное и потрясли рыболовными острогами.
Головорезы приблизились к деревне, высыпали на площадь, и началось генеральное сражение. Как написал поэт, смешались в кучу кони, люди. Повсюду мелькали разгоряченные тела, слышались проклятия и стоны, свистели раскручиваемые над головами пращи, и запускаемые с них булыжники сыпались на наши головы метеоритным дождем. Булавы, оканчивающиеся звездчатыми серебряными насадками, раскраивали черепа. Зазевавшихся прокалывали острыми копьями, как мясные куски шампурами.
Я, находясь в непрестанном движении, работал руками и ногами без устали. Вражеские черепа раскалывались под моими ударами, а позвоночники переламывались легче, чем спички. Вскоре мои кулаки и ступни превратились в один сплошной синяк, тем не менее я продолжал убивать головорезов одного за другим, посматривая краем глаза, чтобы они не убили меня самого.
Вскоре деревенская площадь оказалась устлана трупами. Погибло множество туземцев, однако и число головорезов также уменьшилось, практически до нескольких человек. Как водится, оставшиеся несколько человек оказались самими упорными и искусными в военном деле.
Одному из головорезов удалось метнуть в меня булыжник. Я не успел увернуться. Булыжник попал мне в грудь, и я завалился на спину. Я попытался очухаться и вскочить на ноги, однако, ввиду сильной усталости и помутненного от пропущенного удара сознания это было проблематично.
И вот надо мной, лежащим на земле навзничь, навис вражеский воин. Головорез вложил в пращу новый булыжник и принялся раскручивать над головой, чтобы поразить меня с ближнего расстояния, наверняка.
«Пришла твоя смерть?» — спросил меня внутренний голос.
Я не успел с ним согласиться.
Из ближайшей хижины, в котором отсиживались во время перестрелки женщины и дети, выскочила простоволосая Люська. Она выскочила и побежала в мою сторону. Рот жены был разодран мучительным криком:
— Не-е-е-е-е-ет!
Лицо воина, застывшего над моим беспомощным телом, исказила хищная радость. Головорез обратился в сторону бегущей к нему Люськи и изменил направление раскручиваемой над головой пращи. Теперь все видели, что он намерен метнуть булыжник не в меня, а в мою женщину — с тем, чтобы причинить мне максимальную душевную боль.
— Не-е-е-е-е-ет! — прохрипел я, осознав дьявольскую задумку головореза.
— Не-е-е-е-е-ет! — раздался яростный вскрик Ивана Платоновича.
— Не-е-е-е-е-ет! — послышались сразу несколько туземных голосов.
Будто в замедленной съемке, Григорий Орловский принялся вскидывать пистолет. Однако, графа опередил Пачакути.
Молодой воин высоко подпрыгнул, заслоняя Люську своим телом, и принял удар булыжника на себя.
Какая-то нечеловеческая сила подняла меня на ноги — из горизонтального сразу в вертикальное положение, практически не разгибаясь. Я ухватил головореза за горло и разодрал его кадык надвое. После этого пробил ладонью грудную клетку врага и вытащил из груди трепещущее сердце. Потом ударом ноги забросил еще теплый труп подальше в кусты, а сам побежал к Люське, с распростертыми объятиями.
— Я так испугалась, дорогой, — сказала жена, прильнув к моей груди.
— Не бойся, родная. Все неприятности позади, — ответил я.
В моей зажатой руке продолжало биться теплое вражеское сердце.
— Смотри, — сказал я, показывая вырванное сердце жене. — Этот негодяй больше никогда тебя не обидит.
Мы поцеловались и прильнули друг к другу. И тут вспомнили о человеке, спасшем Люську от брошенного булыжника. Мы кинулись к Пачакути, продолжавшему недвижимо лежать на земле, и с ужасом убедились, что молодой туземец мертв.
— Спасибо, ученик, — поблагодарил я погибшего, преклоняя перед трупом колено.
После этого я вложил вражеское сердце в молодую холодную руку Пачакути.
Люська зарыдала и поцеловала молодого туземца в губы. Но, естественно, оживить не смогла. Это только в сказках мертвого героя можно оживить поцелуем, а в жизни такого не случается.
Битва между тем заканчивалась. Последнего оставшегося в живых головореза, пытавшегося спрятаться за последним оставшимся в живых пленным, застрелили граф Орловский и Иван Платонович. Они произвели выстрелы одновременно. Пуля, выпущенная Орловским, вошла головорезу в правое ухо, а выпущенная Иваном Платоновичем — в левое.
С гибелью последнего головореза все было кончено. Повсюду валялись трупы. Те же, кому повезло остаться в живых, один за другим, опустошенные и измотанные, бросали оружие и опускались на землю, залитую вражеской и дружеской кровью.
Можно было перевести дух, успокоиться, набраться сил перед новыми, еще более захватывающими приключениями.
Глава 9
Я, на следующий день
К следующему утру трупы были сожжены на костре.
Когда костер догорел, я зачерпнул горсть золы, еще теплой, и сунул в нагрудной карман. В этой золе была частица Пачакути — туземца, пожертвовавшего своей молодой жизнью ради моей Люськи, в сущности малознакомой ему женщины. Разве это не прекрасно, когда молодой туземец жертвует своей жизнью ради вашей жены?
Что имеем в итоге?
Вооруженная банда уничтожена, но и туземцам досталось. Погибли, не считая Пачакути, еще пятнадцать человек. Также погибли пленники, которых головорезы использовали в качестве живого щита. Все пленники, за исключением одного.
Это был чуть полноватый и начинающий лысеть мужчина, в богатой одежде. Туземцы общались с ним весьма почтительно — видимо, он был какой-то шишкой в их иерархии. Шишки иногда попадают в плен, но этому туземцу повезло: благодаря нашим усилиям, он был освобожден.
Граф Орловский пообщался с освобожденным пленником — с помощью знаков, разумеется, — и объявил мне:
— Этого человека зовут Якаки. Он личный имперский аудитор.
— Кто? — переспросил я.
— Аудитор. По воле начальника, посетил отдаленную провинность, чтобы провести перепись населения. На отряд напали бандиты, охранники не смогли защититься. Остальное тебе известно. Охранники погибли, сведения о переписи тоже, выжил только имперский аудитор.