Меч князя Буй-тура (СИ)
— Во-первых, нам есть, что сказать Святославу Всеволодовичу, — продолжал между тем Олег, — по правам на черниговский стол: ведь посадил меня на него сам батюшка. Если бы он желал видеть на нем Всеволодовича, то призвал бы его… А раз не призвал, то стол по праву мой… Во-вторых, ты, княгиня, права: холод хоть и не тать, но живот может отнять. Тут шатры да костры вряд ли спасут. Недаром черный люд бает, что во Власьевские морозы из очей одни слезы. Пока Власий зиме рог сшибет, зима многих хладом зашибет.
«Боян, чистый Боян, — вновь усмехнулась про себя княгиня. — Вон как бает…Ему бы не баять, а дружину да люд городской к сечи готовить… Эх, горе, а не князь — крови ишь боится. Всеволодовичи, чай, не убоятся… С другой стороны — и не трус, — тут же поправляла она себя справедливости ради. — Был бы трус, то куда бы ни шло… Не трус же. Лет пять тому назад с малой дружиной орду хана Сунтуза разбил, зарубив в честном поединке и самого хана. Говорят, и орда была немалой, да и хан воин был отменный… Не трус, нет, не трус, — размышляла княгиня. — Скорее глупец. Да, — пришла она к заключению, — не трус, а глупец».
Однако Всеволодовичи проливать кровь тоже не спешили. Старшой, Святослав Всеволодович, помотавшись со стрыем, ныне покойным Святославом Ольговичем, после смерти собственного батюшки по чужим весям да градам, еще помнил, как горек хлеб изгоя и как переменчиво воинское счастье. Посему не торопился. Управившись со станом, перекоротав первую ночь в шатре, куда были принесены жаровни с углями, утром следующего дня приказал призвать к себе бирюча, чтобы тот, подойдя ближе к стенам града, прокричал о вызове князя Олега на переговоры.
Бирюч наказ выполнил. Из града ответили, что князь Олег Святославич будет думать со боярами.
— Решили кота за хвост потянуть, — усмехнулся Святослав Всеволодович, обращаясь к брату Ярославу после полученного ответа. — Пусть тянут. Времени у нас достаточно, спешить нам некуда…
— Времени много, — отозвался Ярослав без особого восторга, поеживаясь от холода, пробравшегося в шатер и пробиравшего до костей, — а стужи, брат, еще больше. А вдруг завьюжит да морозы ударят… Тогда как? Не пропадем ли в поле?..
Ярослав был почти ровесник Олегу Курскому, всего лишь несколькими годами млаже. А вот моложе своего брата Святослава был на целых семь лет. Если Святослав Всеволодович за свой век успел побывать не в одной сечи, познав как хмельную радость побед, так и горечь поражений, то Ярослав, прячась за спину брата, многого избежал. Он не был неженкой, но и безрассудным сорвиголовой не бывал. В сечи не стремился, зато хитростью и лукавством был не обделен. Если что и объединяло обоих Всеволодовичей, то дородность тела, доставшаяся от отца, большие, слегка на выкате, черные очи, да нос с горбинкой. Про таких, как Ярослав, говаривали: «нос с горбинкой — душа с хитринкой».
— Бог не выдаст — свинья не съест, — последовал ответ Святослава. — Ты не помнишь — тогда еще совсем мальцом был — а мы со стрыем Святославом Ольговичем, царство ему небесное, — перекрестился небрежно, — не в такой холод да мороз по лесам от Изяслава Мстиславича, моего вуя, скрывались. Ничего — выдюжили, как видишь! А эта зима той не чета, да и на убыль уже идет… Выдюжим! Главное, что Олег сечи не жаждет… А не будет сечи — воинов можно по избам смердов на постой определить, чтобы не мерзли попусту. А за градом малой дружиной надзирать, меняя ее почаще. Так-то.
— Откуда ведаешь, что сечи не будет? Неужели сорока на хвосте принесла? — Был недоверчив Ярослав.
— Сорока не сорока… но догадываюсь, — не стал вдаваться в подробности Святослав Всеволодович.
Сколь долго тянулись бы переговоры, сколь долго Святослав Всеволодович с братом осаждали бы град, не идя на приступ, а Олег Курский бы отсиживался за стенами града, не выходя в поле, трудно сказать. Но случай или же Божий помысел ускорил дело. Наконец-то из Курска прибыл обоз с княгиней Олега, Еленой Юрьевной, о котором князь курский за хлопотами как-то подзабыл. Обоз прибыл и, конечно же, угодил прямо в руки Всеволодовичам, точнее, в руки его ратников, следивших за тем, чтобы ни из города никто не ушел, ни в город не вошел.
Всеволодовичи, пленив Елену Юрьевну, как и стоило ожидать, не замедлили уведомить о том Олега через своих глашатаев. Мало того, плененную княгиню Елену черниговцам да курчанам на обозрение представили: полюбуйтесь, мол, княгинюшкой Олеговой.
— Что станем делать? — Собрал Олег совет. — Негоже моей супружнице быть в полоне. Срамно…
— Знамо, негоже, — согласились все, кроме разве что вдовой княгини.
— И как быть?.. — задал Олег Святославич очередной вопрос думцам.
Но те промолчали: никому не хотелось брякнуть что-нибудь невпопад. Мялись, хмуро переглядывались, не решались, надеясь, что кто-то другой и молвит слово.
— А что с ней станется, — первой отозвалась, нарушив молчание, княгиня Мария Петриловна. — Ну, подержат, подержат да и отпустят… Не обесчестят же. Мало ли подобного на Руси прежде бывало?..
Что и говорить, примеров хватало, и Олег о них знал. Однако они не успокаивали, и он молвил раздраженно:
— Может, и не обесчестят, но мне-то каково? Мне-то каково?… Стыд и срам… К тому же непраздна княгиня-то…
— Ну, не менять же женку на княжеский стол, — держалась своего Мария Петриловна при молчании воеводы и епископа Антония, приглашенных на думу. — Продолжим переговоры, поторгуемся…
— Поторгуемся… — поперечил-передразнил черниговскую княгиню курский князь, словно забыв, что они не вдвоем, а на думе. — Не дай Бог с тобой такое вот… Тогда тоже бы — поторгуемся… или как?
— И, мила-а-й, — усмехнулась Мария Петриловна покровительственно, словно не князю, а младню, — куда как хуже бывало. Помнится, в Новгороде буйном с батюшкой твоим, моим мужем, и под стрелами бывать приходилось, и из монастыря из-под стражи бежать… И по землице ужом ползти, и на комоне скакать. Но, как видишь, жива… Можешь потрогать, если не веришь! — Явно подтрунивала она над князем-пасынком. — Потому сказ мой таков: не дрейфь, тяни переговоры. Удача — баба норовистая: то ликом улыбнется, то задом повернется… Сегодня она подмигнула Всеволодовичам — те радуются, а завтра, глядишь, и нам моргнет — и мы порадуемся.
— Пока что-то все Всеволодовичам подмаргивает, — мрачно констатировал Олег. — А переговоры, что ни говори, вести надо. Только кому?..
— А направь, князь, меня послом, — вставил слово святитель Антоний. — Так поведу дело, что Всеволодовичи и супругу твою освободят, и от стола черниговского откажутся. Где надо — к совести взову, где надо — о любви братской напомню, а где надо — и божьей карой припугну…
— А по сану ли тебе такое, преподобный отче? — разгладил морщины лика своего Олег. — Виданное ли дело духовным да в мирские дела…
— По сану и по чину. Мирить мирян — первая заповедь всех отцов Христовой церкви, — раскраснелся ликом Антоний, даже засопел пуще прежнего; видать, от усердия. — Сам блаженный Феодосий Печерский быть примиренцем у князей не считал зазорным. А мы лишь по стопам его пойдем. Да и в бытность которы между твоим батюшкой, царство ему Небесное, — перекрестился святитель, — и великим князем Изяславом Мстиславичем, ныне также покойным, — вновь перекрестился он, — духовные отцы не единожды выступали послами и примирителями.
— Тогда, как говорится, с Богом!
— С Богом! — напутствовала Антония и княгиня. — И пусть Всевышний не оставит нас своим попечением.
Знать бы им, что Антоний не только супругу Олега из плена не освободит, не только переговоры в пользу князя Олега не поведет, но и сам, переметнувшись на сторону Всеволодовичей, станет их еще больше подталкивать на противостояние. А еще, что печальнее, призовет к себе весь черниговский клир, чтобы горожане, оставшись без священников, зароптали да и откачнулись от князя Олега. Знать бы… Да не дано простым смертным в будущее заглядывать!
И пришлось князю Олегу не затягивать переговоры, а и ускорять их, идя на все новые и новые уступки двоюродным братьям. Вот и оказался он, в конце концов, без черниговского стола, довольствуясь только новгород-северским да курским.