Жених в наследство (СИ)
— Но это и к лучшему, что ты не сообразила… Испугалась бы — он бы кинуться мог, — рассудительно сказала бабуля, когда "Валокордин" был уже выпит и осознание того, что опасность осталась в прошлом, помогло успокоиться. — Однако не ходи больше по ночам!
— Так ведь не ночь была…
— В городе десять часов вечера, может, и не ночь, а у нас зимой — ночь! — отрезала бабуля, и возразить на это было нечего.
Полина вспомнила тот случай, пока ехала на электричке — два часа в один конец, потом ещё автобус, а потом уж пешком — пять километров! Но если срезать через лес — то два с половиной.
Бабушка запрещала срезать — особенно зимой. Но сейчас ведь ещё не зима, — рассудила Поля. И тем более — не ночь. Даже по деревенским меркам. Из дома она вышла ранним утром, а сейчас — белый день, ну, насколько он может быть белым в ноябре, самом тёмном и мрачном месяце в году, когда осень уже почти закончилась, а зима ещё не началась и не побелила всё вокруг снегом, чтобы белый свет наконец-то и правда снова стал белым.
Идти с тяжёлой сумкой пять километров — удовольствие много ниже среднего.
А если даже случайно проедет попутка, садиться в неё куда страшнее, чем срезать дорогу и пройти через лес. На машине — кто его знает, на кого нарвёшься, а в лесу… Леса Полина никогда не боялась. Он манил её и дарил чувство безопасности, наверное, ложное, но такое яркое, что ему верилось.
Казалось — в лесу от любого плохого человека, если он ей там и встретится, всегда можно убежать и спрятаться. Казалось почему-то, что лес её укроет. Она, конечно, никому об этом не рассказывала, но иногда даже во сне видела, как бежит, прячется — от чего-то страшного, от какого-то чудовища. Но самое главное — добраться до леса. В лесу чудовище её не найдёт, в лесу можно укрыться. Если затаиться, слиться с лесом, чудовище её ни за что не отыщет.
Иногда в тех кошмарах, чудовище подходило близко-близко, а Полина замирала, не дыша, и верила, что оно её не заметит. Так и случалось. Чудовище настигало её в квартире, на улице, в городе, но только не в лесу. Там оно не могло отыскать Полину. Хотя ей всё равно было очень страшно, особенно оттого, что чудовище невозможно было рассмотреть. Полина видела его всегда только боковым зрением — кто-то большой, тёмный, мохнатый, кажется, с горящими глазами.
В последнем она не была уверена, потому что чувствовала — нельзя встречаться с ним взглядом! Стоит только посмотреть в его глаза, и всё, конец. Тогда чудовище её точно отыщет, поймает и сделает с ней что-то ужасное… что-то такое, что пугало больше смерти. Полина готова была кинуться в любую пропасть, лишь бы не оказаться в его безжалостных лапах, иррациональный страх был настолько сильным, что она буквально задыхалась и, проснувшись, долго не могла отдышаться.
Почему это вспомнилось ей сейчас? Из-за леса? Да, наверное, но ведь лес не пугал… Поля поудобнее перехватила большую сумку и поправила на плече ремень другой — поменьше. Нет, по дороге она точно не пойдёт. Как раз на ней какие- нибудь проходимцы встретиться могут, а через лес только свои ходят, местные. Успокоив себя такими мысленными аргументами, заранее заготовленными для бабушки, Поля сошла с пешеходной асфальтированной дорожки, чуть дальше переходящей в раздолбанную шоссейку с указателем "п. Залесье 5 км", отыскала начало тропинки и углубилась в лес — здесь не очень густой, но чем дальше, тем плотнее обступающий утоптанную узкую тропку.
Бабушка откуда-то всегда знала, когда Поля ходила через лес. Наверное, просто догадывалась, по каким-то неуловимым приметам распознавая чувство вины на лице и в поведении внучки. Но иногда Полине казалось, что бабушка Фаина просто — знала. И ещё казалось, что у неё какие-то свои, странные и загадочные отношения с лесом или — отношение к лесу…
Полине разрешалось ходить в лес с бабушкой, но не с мамой. Почему-то с мамой было опасно, а с бабушкой — нет. И всё это относилось именно к этой части леса, что лежала с одной стороны деревни. С другой, где редковатый лесок выбегал на берег небольшого озера, никаких запретов связано не было. Хотя другие жители деревни боялись, что дети могут утонуть. С точки зрения логики, это была куда более реальная опасность, чем все прочие. Но бабушка Фаина этого почему-то не боялась!
И даже говорила иногда: "Кому быть повешенным, тот не утонет." В детстве Полина об этом не задумывалась. А теперь вот с недоумением осознала, что это до странности нелогично.
Тёмное низкое небо над головой нахмурилось ещё больше и вспухло, будто там взбили перину — ту самую, Морозкину, и, видно, так оно и было, потому что стало холоднее и вокруг запорхали снежинки. Их становилось всё больше, и сами они становились больше, на глазах превращаясь в белые хлопья, падавшие на тёмные мокрые деревья, ещё не до конца лишившиеся разноцветных листьев, на пожухлую траву и на саму Полину, конечно.
Девушка поставила большую сумку прямо на тропинку — пока сухую, не раскисшую, наверное, целую неделю тут не было дождя, — сверху пристроила сумку поменьше и полезла за шапкой, которую предусмотрительно взяла с собой. Натянула шапку поглубже на замёрзшие уши, распрямилась, улыбнулась, глядя на долгожданный снег, падавший всё гуще. Вокруг посветлело. Белый свет, белый снег, новая жизнь… Откуда это необычное для неё чувство? А, неважно! Полина снова подхватила сумки и пошла дальше через снежную круговерть.
ГЛАВА 3. И серый волк
В лесу было хорошо. Даже тяжёлая сумка не мешала наслаждаться вкусным осенним воздухом, тишиной, снегом, бережно и бесшумно укутывающим лес, как когда-то бабушка укутывала в вату хрупкие ёлочные игрушки, старые, такие красивые и необычные. Полине они очень нравились, нравилось их рассматривать, выбирать для них место на ёлке, и потом — любоваться при свете электрической гирлянды, ласково мерцающей среди тёмной хвои.
Полина шла не торопясь, улыбаясь своим воспоминаниям, наслаждаясь свежестью, снегом, предчувствием перемен, ожиданием чуда — таким, какое всегда бывает на Новый год и ещё — когда выпадает первый снег. Внезапно из глубины памяти всплыло другое воспоминание, давно задвинутое в дальний угол, похороненное.
Бабушка запрещала не только ходить в лес, был и другой запрет: подниматься на чердак. Это, как и прогулки по лесу, разрешалось только вместе с бабушкой, а одной почему-то ни в коем случае нельзя было. Почему? Полина никогда не могла этого понять. Бабушка говорила что-то о том, что лестница опасна, что Полина может упасть, но в это объяснение было очень трудно поверить.
Ничего опасного в этой лестнице не было, крепкая такая, надёжная, если хорошо держаться — абсолютно ничего случиться не может. А Полина держалась хорошо, потому что лестница, конечно, несколько тревожила девочку, боявшуюся высоты. Но не настолько она её боялась, а лестница была сделана на совесть. И потом — в чём разница-то? Ну залезла бабушка на чердак первой, а Полина следом. И что? Если Полина начнёт падать с "опасной лестницы", бабушка её всё равно не спасёт! В общем, такое объяснение Полю ни коим образом не удовлетворяло, а другого у бабушки Фаи не имелось!
Между тем, чердак звал, манил… Конечно, ничего там особенного не было: связки сухой травы, привязанные к балкам, пыльный хлам — и только. Но этот хлам притягивал Полину сильнее, чем магнит железную стружку! Какие-то старые журналы, книжки без обложек, лишившиеся половины страниц, мамины школьные тетради… Поле всё было интересно!
Бабушка очень не любила подниматься на чердак и делала это лишь по необходимости — только там можно было, например, качественно высушить лечебные травы. Полина каждый раз следовала за ней хвостом, но девочке этих редких посещений было мало, и не удавалось всласть покопаться в чердачных залежах — бабушка всегда мешала, говорила, что незачем пылью дышать, и утаскивала внучку с чердака намного раньше, чем той хотелось бы. Так что иногда Полина совершала тайные вылазки, хотя вообще-то была послушным ребёнком и крайне редко нарушала запреты.