Готика Белого Отребья (ЛП)

Те два социопата - Дикки и Боллз - и то, что они делали…
Писатель был охвачен мыслью, что встречал их раньше. Он был уверен в этом. И он был уверен в другом:
Я чертовски хорошо знаю, что был в доме Крафтера…
Каким бы мрачным ни был этот кошмар - не говоря уже о том, что это гигантское, воняющее тухлым мясом существо, которое едва не сожрало его лицо - он знал, что это повод для праздника.
Потому что к нему наконец начала возвращаться память!
Похоже, это были воспоминания из далекого прошлого, но как быть с более краткосрочными?
Он в замешательстве сел на кровати.
Что случилось со мной, прошлой ночью? - oн помнил, как был в кабаке, помнил, как разговаривал со Сноуи, но…
Потом он ничего не помнил.
Должно быть, я напился. Отличный способ произвести первое впечатление. Он почти чувствовал, как скрипят его суставы, когда он встал и побрел в ванную. Он должен был помочиться, как пресловутая скаковая лошадь, но когда он расстегнул штаны, чтобы заняться этим делом…
Воспоминание вспыхнуло у него в голове с быстротой пули.
В очередной раз в редком отступлении от утонченности он подумал: Ёб твою мать! Эти девчонки накачали меня наркотой и заставили трахаться с трупом!
Это ужасное воспоминание вызвало не что иное, как ощущение чёрного резинового кольца на его пенисе, когда он извлёк его, чтобы помочиться. Женский голос, резкий, как скрипичная струна, проник в его сознание: Мы тебе поможем, а потом трахнем. Ну, а остальное - как по маслу.
Действительно, как по маслу!
До него донёсся одуряющий запах, и когда Писатель определил его источник, его желудок начал судорожно сжиматься, как будто кто-то сжимал и разжимал его. Конечно, отвратительный запах исходил от его гениталий и охарактеризовать его можно было только как «вонь от киски», который в данном случае был намного хуже, потому что эта «киска» была мертва.
Неужели Писателя действительно стошнит от запаха и воспоминаний о том, что произошло?
Он упал на колени с болезненным двойным стуком, и его вырвало, как ручной трюмный насос, в “белый фарфоровый сосуд”.
Всё это поднималось и выходило из него, одно извержение за другим. Веревки рвотной слизи свисали с его губ, как лианы в джунглях; пучеглазое отражение его лица в туалетной воде не успокаивало его. Он был совершенно подавлен!
Он принял душ в яростном тумане умопомрачения, скребя своё интимное место с безумным неистовством.
Мой пенис был в МЁРТВОЙ женщине прошлой ночью!
Казалось, его гнев выжег похмелье. Я когда-нибудь был так зол? Он оделся и не раздумывая выскочил за дверь, чуть не столкнувшись с другим гостем.
- Прошу прощения, - поспешно сказал он.
- Конечно, брат, - ответил гость.
Ему было лет тридцать. Oн был с длинными волосами, в синих джинсах и спортивной куртке.
- Но помни, Бог прощает нам все наши мирские грехи, пока мы молим Eго. Он великий Царь над всеми богами! Ты слышишь меня, брат?
- Конечно, - ответил Писатель, пробегая мимо. - Сознание, или субъективное осознание, известное как квалиа, доказывает вне всякого сомнения, что Бог существует. Этот принцип называется “Картезианским дуализмом”.
- Но, друг мой, услышал ли ты меня?
Без сомнения, это был телепроповедник, Томми Kак-его-там.
- Да! - чуть не закричал Писатель. - Всё это элементарно! Яйцо должно было появиться раньше курицы! Следовательно, только высшее существо могло изобрести яйцо! Это называется первопричиной! Почитайте Канта и Декарта! Почитайте Святого Ансельма, прочтите Лейбница!
А потом Писатель большими шагами направился к лестнице, оставив гостя с отвисшей челюстью позади себя.
Я, пиздец, как зол! - подумал Писатель, спотыкаясь на ступеньках.
Он прошёл мимо портрета длиннолицего мужчины, даже не взглянув на него. Мрачные взгляды с других портретов, казалось, следили за ним. За стойкой никого не было.
Кого прибить первой? - c ненавистью подумал он. - Сноуи или Дон?
Сноуи, вероятно, сейчас была на работе в магазине, который слишком далеко, чтобы идти туда пешком. Он подумал, не взять ли напрокат машину, но потом вспомнил, что, несмотря на наличие прав, он не очень-то умеет водить. Так что…
Дон…
Он вышел в парадную дверь и зашагал по улице в направлении похоронного бюро. Днём город выглядел не таким пустынным, но его гнев не позволял ему обратить на это внимание. Все, что он заметил мельком, так это разбитую и поржавевшую “Эль Камино” 1969 года, стоящую на спущенных шинах за торговым центром.
Я видел эту машину в своём сне, только там она была совершенно новая! Блядь! Что за ебанутый сон!
Он решительно шагал по главной улице. Несколько прохожих бросили на него любопытные взгляды; занавески на некоторых окнах раздвинулись и через несколько мгновений запахнулись. Всё, что Писатель мог ощущать хоть с какой-то толикой ясности, было чувство гнева. Он не был человеком, обычно склонным к каким-либо эмоциям, ни к тому, чтобы “пускаться во все тяжкие” или вступать в конфронтацию. Вместо этого, по натуре он был инертным зрителем, наблюдающим за эмоциями и поведением других людей для того, чтобы потом проанализировать их поведение для описания в своей книге.
Но не сегодня.
Богато украшенная дверь похоронного бюро затряслась, когда он ударил по ней ногой. Она быстро распахнулась, и на пороге появилась раздраженная Дон, которая яростно прошептала:
- Нахрена дверь ломаешь? Есть же молоток! - Затем она присмотрелась. - А вот и он! Человек часа! - она крепко обняла его и долго поцеловала.
Злость Писателя поутихла, когда он рассмотрел её. Исчезла безвкусная зеленая армейская футболка, и больше не было мешковатых камуфляжных штанов. Теперь она нарядно оделась в черные блестящие хлопчатобумажные брюки, черные туфли-лодочки на высоком каблуке и темный кардиган, который не скрывал ее пышной груди, не будучи слишком откровенным. Этот новый образ был закончен скромной подводкой для глаз и макияжем.
- Что ж, сегодня ты выглядишь весьма привлекательно, - сказал Писатель, застигнутый врасплох.
- Спасибо, - ответила она, трепеща глазами. - Сегодня утром пришлось играть в переодевание, потому что у нас были похороны.
Она завела его внутрь, и он заметил двух мужчин в рабочей одежде, которые ставили гроб в смотровой на стол с роликами.
- Пойдём в офис, - сказала она.
На полпути по степенному коридору Писатель вспомнил, зачем он здесь; он схватил Дон за руку, развернув её к себе почти насильственным движением и сказал:
- Вы, девочки, накачали меня наркотиками прошлой ночью и заставили заниматься сексом с трупом, не так ли?
- Почему бы тебе не повторить это погромче, чтобы тебя все здесь услышали!
- Вы ведь сделали это, не так ли?
- Да! Ну и что?
Его глаза сузились.
- Ну и что? Ты серьёзно это сказал?
- Сюда! - огрызнулась она и втащила его в неприметный кабинет, закрыв за собой дверь. - У нас не было выбора! Эти психи, вероятно, убили бы меня и Сноуи, если бы мы этого не сделали!
- Психи? Какие психи? Ты имеешь в виду тех людей, которые двигают гроб?
Поморщившись, Дон села за стол.
- Нет, нет, не они. Поли и Оги. Господи, неужели эта идиотка с обесцвеченным лицом ничего тебе не рассказала?
- Ты имеешь в виду Сноуи?
- Конечно! A ты знаешь ещё каких-нибудь идиоток с обесцвеченным лицом? Нам нужно было сделать ролик, и если бы эти два психопата пришли сюда, а у нас не было бы записи, то, скорей всего, они сами использовали бы нас в следующем фильме! Ну знаешь, снафф-фильмы там, пытки, изнасилования и всё такое…
Глаза Писателя вспыхнули праведным огнем:
- Я практически не понимаю, о чем ты говоришь.
Впечатляющая грудь Дон приподнялась, когда она сделала глубокий вдох.