Звездная долина (ЛП)

— Там, откуда вы пришли, — сказал Годрик, и губы его расплылись в язвительной усмешке. — На кладбище. Измаил Турлак умер и был погребен несколько десятилетий назад. — Годрик явно наслаждался изумлением гостей. — Позволю себе упредить ваш следующий вопрос, — продолжил он с преувеличенной любезностью. — Нет, Измаил Турлак не был убит. Он умер от старости, он просто устал от жизни и прекратил омолаживать себя. Но даже если бы он был сейчас жив, то едва ли смог чем-нибудь помочь вам. Он, как и все мы в Штернентале, отрекся от запретных темных искусств. Повторяю, мы все хотим одного — стать полезными членами общества и очистить нашу репутацию от любых подозрений. — Он внимательно посмотрел серафиме в глаза, будто желая удостовериться, что его речь произвела на нее впечатление. — И я еще раз со всей ответственностью заявляю вам: в Штернентале нет и никогда не было ни одного волшебника, который был бы членом возрожденного культа Саккары. И я полагаю, что в скором будущем…
Но тут Зара прервала его речь:
— А как насчет убийств волшебников?
Годрик изумленно уставился на вампиршу. Казалось, сама мысль о том, что подобное существо смеет задавать ему вопросы, возмутила его. Он готов был выслушать серафиму, но вовсе не желал оправдываться перед кем-то из детей ночи. И все же ему пришлось ответить.
— О каких убийствах идет речь? — спросил он удивленно. — Это что, еще одна из баек Виглафа?
— А разве не правда то, что за последние годы несколько волшебников в Штернентале были убиты, причем убиты с особой жестокостью? — ответила Зара вопросом на вопрос. — И что все убийства были похожи друг на друга как две капли воды?
Зара взглянула на лица других волшебников и поняла, что она на верном пути. Сидевшие за столом почтенные старцы явно чувствовали себя неуютно. Слова Зары обеспокоили их гораздо больше, чем рассказ Джэйл.
— Волшебникам наносили множество ран узкими острыми клинками и оставляли их истекать кровью, пока несчастные не умирали, — продолжала вампирша. — Это было карой за то, что они отказались присоединиться к культу Саккары и пожелали сохранить верность королю и Анкарии. Да, эту байку рассказал нам Виглаф. Но разве она не соответствует действительности?
— Ни в коей мере! — воскликнул Годрик. — Ни в коей мере не соответствует! Это просто чушь, ерунда, глупая шутка, не больше. Разумеется, за те столетия, что мы живем здесь, люди умирали. Такова участь всех живых существ, будь то волшебники или обычные смертные, — все мы склоняемся пред властью времени. «Всякий, кто рожден, обречен смерти» — так говорит пословица. Но уверяю вас, за все эти долгие годы, за все века, пока существует Штерненталь, здесь никто не был убит.
И тут один из волшебников — человек средних лет, щуплый и горбоносый, посох которого был украшен деревянной розой, поднял руку, показывая, что ему есть что сказать. Годрику пришлось умолкнуть.
Волшебник поднялся со своего кресла, разгладил бороду и заговорил тихим глубоким голосом.
— А что, если это правда? — мягко сказал волшебник. — Что, если мы в самом деле были ослеплены нашим самомнением и не желали видеть то, что творится под самым нашим носом?
— Салман! — воскликнул Годрик так, словно приказывал своей собаке: «К ноге!»
Но Салман не собирался подчиняться. Он молчал слишком долго и слишком долго собирался с силами, так что его невозможно было остановить гневным окриком. Не обращая внимания на Годрика, глядя в глаза своим товарищам, Салман продолжал:
— Мы все что-то замечали, не так ли? До нас доходили слухи, но мы не желали им верить. И это продолжалось не один месяц. Мы хоронили наших друзей, одного за другим, и не решались спросить, что происходит. А если и спрашивали, нам отвечали, что все под контролем. — Он повернулся к Годрику и указал на него пальцем. — Разве не вы, не вы лично уверяли нас, что все у вас под контролем?
Годрик хотел что-то возразить, но Салман нетерпеливым жестом велел ему молчать, и Годрик, к собственному удивлению, подчинился.
— Вам удалось нас успокоить, — продолжал Салман. — Или, вернее, мы успокоили сами себя. Нам очень хотелось поверить в ваши слова, поверить в то, что не происходит ничего особенного, никакой опасности нет. Мы поверили, что слухи лгут, что никто не желает вернуться к старым глупостям, никто не собирается возрождать культ Саккары и ввергать мир в пучину Хаоса. Возможно, мы просто боялись взглянуть правде в глаза. Но теперь мы не имеем права оставаться слепцами. Культ Саккары возродился и готовится совершить величайшее зло. Я верю в каждое слово, сказанное Защитницей Света, и в каждое слово, произнесенное этим несчастным существом. — Он взглянул на Зару, и в его взгляде она прочитала сострадание. — И наше великое счастье в том, что мы прозрели сейчас, когда еще не поздно предпринять что-то во имя спасения мира, — закончил Салман.
Он сложил руки на навершии своего посоха и вновь внимательно и выжидающе посмотрел на своих товарищей. Но те молчали. И тогда Салман заговорил снова:
— Сейчас мы должны принять решение. Не только во имя нашей безопасности, но во имя тех бесчисленных невинных жертв, которых мы можем защитить. — Он сделал жест, как будто накрывал защитным куполом не только Штерненталь, но и всю Анкарию. — Возможно, мы — единственные, кто может предотвратить катастрофу.
— А почему, собственно, мы обязаны это делать? — спросил Годрик с вызовом. Он подождал несколько секунд и, убедившись, что взоры всех собравшихся обратились к нему, продолжил: — Прежде всего, никто не давал тебе права говорить от имени всех нас. Спроси у своих соседей, горят ли они жаждой защищать Анкарию. Да и с какой стати нам это делать? Ответь, во имя всех богов. Почему мы должны защищать короля, который держит нас здесь, и порядок, в котором нам нет места? Мы здесь лишь потому, что король боится нас. Потому, что подчиняются силы, которые он не в состоянии контролировать. Потому что мы знаем то, чего не знают ни он, ни его советники. Он боится нас. Он подозревает нас. И из-за одного этого подозрения мы вынуждены томиться здесь уже тысячу лет.
Он снова обвел взглядом собравшихся, желая узнать, какое впечатление производит на них его речь.
— Чем мы обязаны королю? — спросил он затем, возвышая голос. — Он лишил нас всего, что нам дорого, всего, что мы любим. Нас травили, как зверей, нас отдали во власть инквизиции, нас сослали на край света. И теперь нам говорят, что мы должны помочь нашим мучителям, что мы должны использовать наши силы для сохранения порядка, из-за которого все мы страдаем.
Годрик повернулся к серафиме, его щеки раскраснелись, глаза пылали гневом.
— Так знайте же, что мы не обязаны помогать вашему королю! — воскликнул он.
— Я не прошу вас помочь королю, я прошу вас помочь всем людям Анкарии, — возразила Джэйл.
— Людям Анкарии? А чем мы обязаны им? Разве они уважают нас? Разве они желают нам добра? Разве они сделали для нас что-нибудь хорошее?
— А вы сделали что-нибудь хорошее для них? — парировала серафима. — Чем заслужили вы их уважение?
Годрик со злобой глянул на Джэйл, но это не смутило ее.
— Вы жалуетесь на несправедливость, — продолжала она как ни в чем не бывало. — Вы говорите, что наказаны без вины, что вас обрекли на заточение в Штернентале лишь за ваши знания и умения. Но разве вы хоть раз попытались поставить ваши знания и умения на службу людям? Разве сделали что-то такое, за что люди были бы вам благодарны? Нет, зато некоторые из вас пытались свергнуть с трона законного монарха и ввергнуть страну в Хаос. И сейчас, когда вас просят о помощи, вы отказываетесь. Разве не вы клялись мне лишь несколько часов назад, что ваша единственная цель — служить людям? Но теперь я вижу, какова цена вашим словам. Разве судьба человечества когда-нибудь волновала вас? Разве вас интересует хоть что-нибудь, кроме благополучия ваших собственных бесценных персон? Разве у людей есть причины уважать вас?
Некоторые из сидевших за столом волшебников запротестовали было, но Джэйл властным жестом заставила их замолчать.