Темнолесье (СИ)

— Неужели сбежал?..
— Нет, не сбежал…
Молчит сенеец, внимательно Радана разглядывает, словно страхом его пропитываясь. Не смеет воин слово молвить. Ждёт.
— Странные речи ведёт пехотинец твой. В первом часу криком всех перебудил. Говорит, что на крыше узилища тварь Темнолесья видел.
— Видел!
Глаза пехотинца огнём горят. Позабыл, что цепи на руках. Машет ими, что птица крыльями.
— Видел, лева Радан. Тело, словно у человека, да руки длиннее. Голый совсем. А голова у него кабанья. Страсть какая тварь жуткая. Жёлтыми глазищами на меня сверкнула, потом спрыгнула и в сторону леса рванула. Быстрая, что твоя молния.
Вздрогнул Радан. Вмиг ночные страхи припомнились. Как сквозь вату слышит слова сенейца:
— Не может ни одна тварь незамеченной в деревню войти. Сила наша их за милю чует. Колдун пленённый тебе, солдатик, глаза застил.
Слова ласковые, но за ними огонь пыточных, пальцы отрезанные, ноги перебитые. У святош свои методы, которыми наваждение с околдованных снимают. Запнулся бедолага. Понял, как язык его подвёл. Видать давно понял. Ещё когда не сдержался. Крикнул, тварь увидавши. Теперь от него сенейцы не отстанут.
Радан знает, что не врёт пехотинец. Слёзы его видит, штаны обмоченные видит. Да разве докажешь что святошам? На всё один ответ: «Дознание».
Себя проклиная, молвит:
— Не виновен мой воин. Точно знаю, что невиновен. Видать, что-то проглядели служки твои.
И бровью не ведёт старик. Только внимательно на Радана смотрит, словно решает — приказать в цепи заковать, или сначала выслушать. Затараторил воин, сам себе не веря:
— Видел я эту тварь, когда она к реке по улице сбежала. Даже думал, телёнок какой. Но потом голову свиную разглядел. Мельком видел, решил, что лунный свет шалит.
Страшно Радану. Старику стоит только пальцем шевельнуть, и магия ордена не то что его, весь отряд путами невидимыми свяжет.
Пожевал губами старик, подумал малость, потом мыслям своим кивнул и молвил:
— Прогуляемся, лева Радан?
Кивнул Радан. Тихо дух перевёл.
— Непременно, леве Антоне!
  
ГЛАВА 3
 
— Не бывает таких зверей!
Радан, пехотинец пленный и четыре сенейца над следом стоят. Святоши глазам не верят. Не верят, что колдовство их сбой дало. Когти у калитки след чёткий оставили. И лапы задние тоже. Словно человечьи босые ноги отпечатались, да раза в три больше обычных.
— Нет таких зверей в Темнолесье!
Служка оправдывается. Весь скукожился под взглядом господина. Старик укоризненно смотрит. По-отцовски. Да никого эта доброта не обманет. А Радану не жалко провинившегося, который ночную тварь проморгал. Он святош не любит.
— Не опоздайте на казнь, лева Радан.
Улыбнулся. От служивых отвернулся и вверх оп улице зашагал.
Цепи зазвенели, с рук пехотинца в пыль дорожную падая. Магия ордена… Провинившийся служка подобрал оковы и за хозяином засеменил, а Радан всем богам молился, судьбу благословляя. Обманул он Антоне. Не рассказал, что женщину рыжеволосую видел. У калитки стояла и в окно смотрела красавица. А потом своего зверя призвала. Того, что следы оставил. Постояла чуток и ушла к речке. Что удержало воина? Почему не обо всём святошам поведал? Он и сам не знал…
* * *
В который раз Радан стати Горана поразился. Староста говорил, что на селе сильней парня не было. И то верно. Гигантский детина. Там, в Темнолесье, его пять солдат еле связали. Гордый. В плену у сенейцев всё посмеивался. Но сейчас, эшафот увидав, да трон ведьмин, побледнел. Видать, до последнего не верил, что могут его смерти предать. Да уж не убежать.
На шее верёвка заговорённая. Она всю магию высасывает, да и обычных сил лишает. Идёт, едва ноги волочит. Двое служек его под руки поддержали, когда на помост взбирался, споро прикрутили к трону. Деревянное кресло, где сидишь, ноги на двух досках вперёд себя вытянув. Руки в стороны расставлены, и их тоже дощечки поддерживают. Крепко накрепко к ним служки ноги-руки прикрутили, и только потом верёвку заговорённую с шеи сняли. Тут же прояснился взор у убийцы. Взглядом безумным толпу обвёл, словно выискивая кого, а сам шепчет чего-то. А чего — никто не знает.
Лева Антоне за его спиной встал, руки на голову колдуну наложил и заклятье нараспев произносит. Заклятье это не даст молодцу сомлеть раньше времени от пыток, да и подольше не умрёт, боль страшную испытывая.
Рядом чан с водой паром исходит. С утра под него поленья служки подкладывают. Для ведьминого трона много воды нужно.
Радан в толпе стоит, Дею обняв. Невеста в грудь ему носом тычется. Не желает видеть, как человека заживо варят. По кускам…
Сделал своё дело старший из святош, отступил на два шага, место для палачей освобождая. Те долго тянуть не стали. Зачерпнули первую бадью кипятка, на правую руку преступнику вылили. И ещё, и ещё. Вот тут голос подал Горан. Зарычал от боли. Сенейцы дело своё знают. Сварят для начала правую руку, потом левую, потом кипятком ноги обваривать будут, и под конец, если жив колдун останется, будут лить кипяток на причинное место. Эшафот паром исходит. Запах сладковатый над толпой плывёт, словно хозяйка какая недалече кухарит. Орёт, надрывается Горан. И в крике его Радану вдруг имя послышалось. Звал кого-то преступник. Тоскливо, с обидой.
«Аааа!! Сааааа!!! Стешкаааа!!!!»
Вздрогнул воин. Словно его кипятком окатили. Заозирался в страхе. Имя незнакомое. С чего бы? Дея почувствовала. Глаза на него подняла. Взгляд ловит.
— Что, Радан?
Молчит. Только крепче Дею к себе прижимает. Словно за последнее спасение за неё держится. Дух мясной все запахи перебил. Толпа беснуется, умирающего колдуна проклиная, а Радан спиной к эшафоту стоит и в сторону речки смотрит. Она внизу холма сверкает. И чудится молодцу, что на той стороне девица рыжая за казнью наблюдает.
«Стешкааааа!! Ссстешкаааа!!»
Сколько же силы в этом Горане! У кого другого давно сердце бы не выдержало. Или это святоша ему умереть не даёт? С него станется.
Когда крик в хрип предсмертный перешёл, спало наваждение с Радана. Головой тряхнул, остатки дури сбрасывая. Ни у кого такого острого глаза нет, чтобы на таком расстоянии девицу высмотреть. Да и не может никто оттуда казнь видеть. Далеко.
Обернулся молодец, посмотрел, как колдуна с трона снимают, как мясо варёное с костей слезает. Народ деревенский ликует. Так и надо супостату. А на сердце у Радана холодный лёд. Страшно ему. До мурашек на коже, до зубовного скрежета. Словно для него место святоши освобождают. Приобнял милую, шаг вниз по улице сделал.
— Лева Радан?
Воин и не заметил, как старик к ним подошёл.
— Лева Антоне?
— Мы можем поговорить, лева Радан?
Смутилась Дея, легонько пальцы Радана сжала, поддерживая, кивнула господину Антоне, и в одиночку поспешила к дому.
Старик пошевелил блеклыми губами, словно сказать что не решался, потом, вздохнув, молвил:
— Лет тридцать, как я Темнолесье вдоль и поперек исхаживаю. Много неразумных, злыми чарами одержимых, огнем и водой от людского стада отгоняю, но ещё не видал такого. Любой адепт ордена во сто крат сильнее темных тварей. А тут под самым носом мерзость какая-то бегает, да еще и целый месяц девок уберечь от напасти не можем.
— Егерь Темнолесья?
Радану и самому интересно.
— Егерь… — Старик снова губами беззвучно шевелит, думает. Отвечает со вздохом: — Да разве бы мы Егеря смогли так легко одолеть? Да и не осталось их поди. Всех поганой метлой на ведьмин трон согнали.
Радан невольно в сторону эшафота посмотрел. Служки и солдаты доски остатками воды из чана от жижи зловонной отмывают. Обгадился колдун перед смертью. Скоро разберут помост, а завтра на заре уйдут пришлые из деревни. Отряд Радана в столицу отправится, корноухие сенельцы — в леса на охоту за ведьмами и колдунами. Легко, не легко — какая разница. Главное, что дело сделали. Все живы-здоровы.
Словно мысли его прочитав, грустно головой качает старик.