Стальные небеса (СИ)

Вей Ши задумался. Он столько хотел бы узнать, но, как всегда бывает, в нужный момент все глобальное вылетело из головы. Он хотел спросить про девчонку, но даже если с ней связана какая-то тайна, Мастер ни за что не раскроет ее. И наследник остановился на том, что весь последний месяц нашептывало ему любопытство.
— Ты велел мне заботиться о феби Амфате, Мастер.
— Да, — улыбнулся дракон, но глаза его были внимательными. — Хочешь отказаться от него?
— Нет, — буркнул Вей и вдруг с удивлением понял, что действительно не хочет. — Мне не сложно его носить и помогать ему… теперь. Но я не могу понять, почему он то ходит, то нет. Объясни, Мастер. Я знаю его историю, но я не понимаю. Никогда о таком не слышал.
Четери кивнул, рассеянно любуясь с холма наливающейся красками рекой Неру, что широким полотном обнимала белоснежную Тафию и несла свои могучие воды дальше.
— Есть ящерицы, что отбрасывают хвост, если он раздавлен, потому что боль невыносима. Если хвост останется, тело умрет от мучения раньше, чем от гниения. У почтенного Амфата раздавлено сердце, но он не может его отбросить. Поэтому тело его отказывает от боли. Но иногда что-то или кто-то помогает отстраниться от прошлого, накрыть его тишиной и смирением — и тогда он снова начинает ходить. И последнее время он делает это все чаще, правда? — Мастер с одобрением взглянул на Вея.
— Это я ему помог? — после небольшой паузы спросил наследник. — Моя родовая сила?
Дракон опять хмыкнул.
— И она, юный Вей. Но прежде всего ему помогли твое участие, внимание и терпение. Отсутствие одиночества и опека над тобой. Доброта. Нет в мире силы больше ее. Хотя многие считают ее слабостью.
— Разве я добр? — глухо и резко сказал наследник. — Ты знаешь, что мой дед отказался от меня. Но не знаешь, за что.
— Это не так важно, — улыбнулся Мастер. — Ты по крови своей должен уметь вникать в суть вещей и видеть суть людей. Рано или поздно осознаешь и свою. И расскажешь мне все, что должен. Когда поймешь, что стыдишься своего поступка больше, чем кнута. А сейчас иди.
Девчонка была на прежнем месте — но она даже не обратила на принца внимания, когда он проходил мимо. Глаза ее были затуманены. Она рисовала.
Вей Ши все последние дни глядел на бесконечные цветные наброски — розовое, золотое, фиолетовое, зеленое. В мешанине пятен трудно было угадать величественную и прекрасную Тафию, поднимающуюся из серебряной Неру, но он видел город так отчетливо, будто сам смотрел над мольбертом на белоснежные крыши, зелень и широкую реку.
Продолжала гостья Мастера рисовать и тогда, когда Вей вышел с молитвы, убрал двор, помог раздать пищу тем, кто пришел в столовую. Но на сей раз она уже болтала с кем-то из прихожан, и звонкий голос ее привычно резал уши. А на скамье за ее спиной лежал знакомый альбом.
Альбом этот пролежал в келье у принца неделю, когда Вей четко осознал, что он не вор и быть им не хочет. И вернул его девчонке на следующее утро вместе с остальными принадлежностями.
Жаль, что ее признательность не могла быть потише — она так многословно благодарила, улыбаясь и листая альбом, что наследник поморщился, уже жалея о своем поступке, и пошел подметать у противоположной стены обители.
— Ой, а это ты нарисовал? — крикнула она удивленно ему в спину.
Он промолчал.
— Красиво. У тебя легкая рука.
А через день она опять забыла альбом и карандаши на скамье, и Вей, досадуя на глупость и рассеянность гостьи Мастера, прихватил его в келью. Перед сном полистал в свете свечи и остановился на той странице, где ранее в уголке нарисовал крошечную ветку рябины. Сейчас на ней сидела синичка размером с муху, склевывая ягоды, глаз-пуговка внимательно и лукаво смотрел на наследника, и, несмотря на размер, исполнена она была так мастерски, что казалось, сейчас взлетит.
Вей Ши нахмурился и отложил альбом. Ему вдруг стало очевидно, что он забыт не случайно. И что девчонка над ним подсмеивается.
На следующее утро Каролина выжидательно поглядывала на него — но он игнорировал эти взгляды, пока она не надулась и не уткнулась в свои наброски. Возвращенный им альбом она со скамьи так и не забрала, и он лежал там два дня, укоризненно светя раскрывшимися от ветра рисунками. А на третий Вей возвращался с охоты, сытый и сонный, и рука сама потянулась прихватить его. Как и сама потом уже в келье взяла карандаш и дорисовала к синичке на грозди тонкую, звенящую рябинку с почти уже облетевшей листвой и тяжелыми россыпями ягод.
Утром он отнес альбом на скамью и ушел на целый день помогать феби Амфату, чувствуя себя донельзя глупо. Они с сестрами так играли в детстве, по очереди расписывая тушью окошечки шелковых ширм сценками из дворцовой и сельской жизни, и сейчас он остро вспомнил те безмятежные дни, когда его все любили и баловали и никто, в том числе и сам Вей, не знал еще, что он навсегда порчен красной кровью.
Он не видел реакцию девчонки, но на следующий день на страницу альбома добавился мощный кряжистый дуб: поместилось всего несколько ветвей и дупло, из которого выглядывали бельчата.
Так и началось его странное безмолвное общение с говорливой девчонкой-простолюдинкой. На развороте альбома они рассказывали друг другу историю осеннего леса — появился там родник, прыгающий по круглым валунам, и пятнистый олень с мощными рогами, пьющий студеную воду, и волк, с голодной осторожностью следящий за ним из-за кустов малины. Выросли еще деревья, полетели птицы, заскакали зайцы и белки, лиса понесла в нору мышку, сел на пенек старик, похожий на Амфата, в широкой йеллоувиньской шляпе, с дудочкой. Закружилась перед ним в танце беловолосая девочка, совсем не похожая на гостью Мастера с тяжелым именем Ка-ро-ли-на, хотя Вей рисовал именно ее.
Иногда поверх альбома на скамье стояла новая баночка с мазью для его спины — Вей Ши теперь молча брал и ее, потому что рубцы она смягчала и залечивала превосходно. Между страниц находил он то тонкую пачку бумаги, то грифели, то кисти и краски. Но сын Желтого не мог принимать подачки, как какой-то бедняк, и поэтому отдаривался, чем мог, — складывал из бумаги кружевных животных, стрекоз и птиц и возвращал с альбомом обратно. И снова и снова рисовал на листах, не в альбоме, чтобы она не увидела, говорливую и надоедливую гостью Владыки, с недоумением разглядывая ту, что раз за разом выходила из-под его грифеля. Тонкую девочку со светлыми, кудрявыми, как пух, волосами, чуть раскосыми глазами и лицом-сердечком.
Сейчас, уже без стеснения взяв альбом со скамьи, он не удержался, посмотрел в спину художнице. Никогда раньше не случалось с ним подобного, и поди пойми, почему рука выводит не то, что видят глаза. То ли его воображение так воспринимает ее суть, то ли девочка на самом деле выглядит иначе, а сейчас находится под мороком? Может, ее прячут здесь от какой-то опасности?
Сыну Ши не пристало умирать от любопытства, но Вей бы очень хотел иметь возможность залезть гостье Мастера в голову и узнать, кто она на самом деле. Увы, дед закрыл внуку не только способность видеть ауры и течения стихий, но и ментальные способности, сказав, что он слишком незрел, равнодушен к другим людям, взрывоопасен и безответственен, чтобы свободно распоряжаться ими.
Почти год после этого Вей ощущал себя калекой — потому что давление эмоций окружающих, эманации толпы он ощущал все так же, но узнать, что именно вызвало ту или иную эмоцию, прочитать мысли больше не мог. А потом привык. Пришлось научиться смотреть в лица и на жесты людей, чтобы понимать их слова правильно, пришлось слушать их речь, чтобы услышать и понять, пришлось учиться отличать правду ото лжи, не прибегая к ментальному сканированию. Пришлось учиться общаться и договариваться, а не давить родовой силой.
Когда ты с детства можешь заставить других повиноваться, очень сложно осознать, почему ты не должен этого делать. Только отсечение способностей и служба в армии с ее жесткой структурой и необходимостью выполнять даже самые спорные приказы помогли Вею встать на место тех, кому приходилось подчиняться ему, и понять ценность свободы воли. Это было неприятно и болезненно. Но полезно — он наконец-то увидел не только мир вокруг, но и людей во всем их разнообразии, — и поэтому признал правоту деда.