Дуэль

Афина снова заплакала. Трой узнал ее, несмотря на слабость. Экономка шепотом молилась, поднося к пересохшим губам Троя стакан, как заметила Афина, с лимонадом. Камердинер подал ей носовой платок, в уголке которого был вышит герб. Афина высморкалась в другой конец, где не было вышивки.
– Замолчи, противный мальчишка, – с упреком проговорила она. – Кажется, ты заставил меня волноваться попусту. Когда ты хорошенько выспишься, расскажешь мне, почему ты оказался так далеко от дома.
– Да… нужно спать. – Он закрыл глаза. Потом снова открыл их и коснулся ее руки. – Не его вина.
Афина огорчилась – так слабо брат сжал ее руку, – но все же сказала:
– Алфи? Он не должен был позволять тебе ездить верхом так долго. И уж конечно, ему не следовало оставлять тебя там!
– Нет. Граф. Граф не виноват.
Афина погладила его по руке, позволила Роме подойти и лизнуть его руку, чтобы Трой не заметил, что рука стала влажной от ее слез.
– Конечно, нет. Я даже начинаю думать, что он спас тебе жизнь, глупыш ты этакий. Ты бы истек кровью и умер, если бы там не оказалось лорда Мардена и он не был бы так сообразителен. Мы в огромном долгу перед ним, так что давай поправляйся побыстрее, чтобы мы могли уехать домой. Его сиятельство сделал для нас достаточно.
* * *
Йен не знал, что еще можно сделать. Если бы он мог послать за колдуном, за знахарем или индийским целителем, он сделал бы это. Да все, что угодно! Он вспомнил, что, кажется, лорд Абернати обратился к знатоку трав, когда занемогла его жена. Может быть… Нет, леди Абернати умерла. И если все ученые доктора Лондона не смогли вылечить бедного короля, что от них проку?
И от него самого что проку? Он сидит в малой столовой, созерцая блюда с нетронутой ветчиной, почками и копченой рыбой. Но он не может видеть мальчика, неподвижно лежащего на кровати, не может видеть и девушку, которая изо всех сил старается сдержать слезы. Не может видеть даже сердитую дворняжку, которая лижет щеки юного Ренслоу, пытаясь разбудить его. Проклятие! Йен виноват даже в том, что неправильно обошелся с глухой собакой. Но его экономка, камердинер, множество остальных слуг, не говоря уже о мисс Ренслоу и ее домашнем враче, делают все, что возможно. Йену оставалось лишь пожелать, чтобы этого дня вообще никогда не было. Или чтобы сам он не был рожден на белый свет. Нет, это уже слишком. Если бы Йен не родился на свет, у жены Пейджа был бы другой любовник, и Пейдж вызвал бы на дуэль того любовника, и он, бедняга скорее всего уже был бы убит этим мерзавцем, который стреляет, не дожидаясь знака. Или юный Ренслоу истек бы кровью и умер, потому что у того малого была бы старая карета, а лошади не такие быстрые.
Во всяком случае, Йен от всей души жалел, что познакомился с леди Пейдж, что встретился с ней в тот раз в беседке в саду позади ее дома. И в лабиринте Ричмонда. И в Дарк-Уок в Воксхолле. Господи, какую презренную жизнь он вел! И кончилось тем, что он погубил юношу.
Проклятие! Упиваться сознанием собственной вины и жалостью к себе бессмысленно. Мальчика этим не спасешь. Йен потянулся к бекону. И к поджаренному хлебу, и к доброй порции джема, и к превосходному мясу, приготовленному его поваром, и к пирогу с почками.
– Боже мой, – сказал его друг Карсуэлл, незаметно вошедший в комнату, – как можно есть в такое время? Я с трудом смог проглотить кусочек яйца.
Йен положил вилку. Есть ему тут же расхотелось. Он указал на чайник и кофейник, а также на графины с более крепкими напитками:
– Подкрепись и расскажи мне, что происходит. Отведут ли меня к мировому судье?
– Нет, если только ты не спал и с его женой тоже. – Карсуэлл сел за стол напротив Йена и налил себе кофе. Положил в чашку сахар, добавил сливок, потом взялся за сладкий рулетик, баранью котлету и тарелку с копченой рыбой.
Йен поднял брови, но не стал подвергать сомнению способность друга переварить все перечисленное, и, как подобает хорошему хозяину, вооружился вилкой.
– Как чувствует себя мальчик? – спросил Карсуэлл.
– Врачи говорят, что для оптимизма пока нет оснований. Эти коновалы пугают меня лихорадкой, застоем крови и потерей сил на долгое время.
– А у меня есть приятные новости. Пейдж уехал из Лондона.
– Как, уже?
Карсуэлл кивнул, не переставая жевать, проглотил пережеванное и сказал:
– У дома его ждала карета, вещи были собраны и уложены. Кажется, он заранее вознамерился выстрелить прежде времени и стрелять на поражение.
– Он так сильно меня ненавидел? Странно, я ничего плохого ему не сделал. Разве что спал с его женой. Еще кофе?
– Спасибо. Филпотт говорит, что этот скряга не вылезает из долгов. Застрели он тебя, это было бы удобным предлогом бежать от кредиторов и не заплатить карточные долги.
– Он предпочел, чтобы его считали убийцей, а не уклоняющимся от уплаты долгов?
– Он плыл по реке под названием Кредит прямиком в долговую тюрьму, так что ему ничего не оставалось, как бежать из страны. Поскольку он все равно собирался покинуть Англию, то решил доставить себе некоторое удовольствие перед отъездом. У него, кажется, есть наследственная собственность в Шотландии.
– Мона будет огорчена. Она обожает Лондон с его, скажем так, развлечениями.
– Значит, леди Пейдж будет счастлива, что муж не взял ее с собой.
– Хочешь сказать, что этот поганец устроил дуэль ради спасения ее чести, а потом оставил одну? – Йен подлил бренди в кофе себе и другу.
– С бейлифами на пороге. Но не беспокойся, эта шлюха найдет себе содержателя. Лучше подумай о том, какое добро Пейдж сделал тебе.
– Добро? Эта свинья Пёйдж?
– Теперь все будут обвинять Пейджа в несчастье, которое произошло с этим юношей, полагая, что именно из-за этого он уехал из Англии. Неужели не понимаешь?
– А ты хотел, чтобы я уплыл на твоей яхте.
– Я просто предлагал тебе такой выход, вот и все.
Они ели и пили, обдумывая создавшееся положение.
Спустя некоторое время Йен сказал:
– Приехала сестра. Вещей кот наплакал, прислуга распущенная. Юный Ренслоу был прав, ее нельзя оставлять одну.
– Это напомнило мне еще об одной новости, которую я услышал сегодня утром. Ты будешь доедать мясной пирог?
Йен передал другу тарелку и стал ждать. Когда Карсуэлл вытер наконец свои унизанные кольцами пальцы о льняную салфетку и изящно утер рот, Йен спросил:
– Что за новость?
– Я навел справки насчет Ренслоу у моего родственника. Помнишь виконта Ренсдейла?
– Такой низкорослый, на несколько лет старше нас, скучный и скуповатый? Если не ошибаюсь, хромой. Не помню, чтобы я видел его в Лондоне. Кажется, волокита и прескверный игрок.
– Это он. Спартак Ренслоу, виконт Ренсдейл из Дерби. Твой гость – его наследник.
Спартак, Афина, Трой… даже собаку зовут Рома – сплошной Древний Рим.
– Проклятие! – В другом мире сын какого-то виконта был бы не более важен, чем кузнец, но в этом мире все иначе. Тут Йен произвел в голове арифметические подсчеты и пришел к выводу, что такое вряд ли возможно, даже если Ренсдейл смолоду был распутником. Он не мог себе представить, чтоб этот темноволосый виконт был отцом двух молодых людей с бирюзовыми глазами, которые находятся сейчас на втором этаже его дома, особенно маленькой блондинки с развевающимися волосами. – Ты сказал, что Трой – его сын?
– Нет, единокровный брат от второй жены его покойного отца. Она умерла родами.
Йен с облегчением вздохнул.
– Значит, этот Ренсдейл не может произвести на свет собственных наследников.
– Не может. – Карсуэлл предложил Йену понюшку из украшенной эмалью табакерки. Йен отказался, но ему пришлось подождать, пока его друг вкушает наслаждение от неприятной, но модной привычки чихать до тех пор, пока на глазах не выступят слезы. – После многих лет супружества его жена так и не понесла. Она одна из дочерей Харкорта.
Йена передернуло.
– Если она хоть немного похожа на своих сестер, трудно себе представить, чтобы Ренсдейл особенно усердствовал с этим.