Шестая жизнь тому вперед
— Принеси еды, — потребовал я и вернулся в мастерскую. Отдохнув, взялся за работу и завершил ее лишь поздней ночью.
Утром, выйдя в сад, я увидел, что он полон людей: воинов, сановников, жрецов. Меня окликнул жрец и призвал именем Великого Дома во дворец.
В большом зале стояло царское возвышение. Ахром-Хафра сидел на троне так непринужденно, будто на самом деле занял это место по праву рожде— ния. Его лицо показалось мне более светлым, чем раньше. Приглядевшись, я понял, что это искусно наложенный грим. Рядом с фараоном стояли Фалех и верховный жрец. Нужно было пасть на колени, но я стоял столбом: ноги от— казывались сгибаться. Хафра усмехнулся:
— Ты, я вижу, не вполне оправился после болезни. Только этим я могу объяснить, что моя статуя еще не готова.
— Она готова, о владыка, — сказал я. — Она высечена из мрамора «митт»…
— Мы придем в мастерскую после совета, — кивнул Хафра. Совет воена— чальников затянулся, и фараон со свитой появился в мастерской, когда солнце стояло у самой черты горизонта. В свите Хафры не было жрецов, и сам Царь царей выглядел рассерженным. Теперь моя жизнь зависела от слу— чая.
Фараон подошел к своей статуе и не смог сдержать возгласа восхищения. Хафра был высечен сидящим на троне. Руки со сжатыми кулаками лежали на коленях. Голова, покрытая царским платком, гордо поднята кверху. Прямой нос, прижатые к голове уши и клиновидная бородка придавали лицу нубийца черты, которые делали фараона уроженцем Кемта!
Хафра бросил на меня один только взгляд, и я понял, что спасен.
— Это я, — коротко сказал Царь царей.
Что ж, это оказалось правдой. С того дня Хафра стал таким, каким был изображен. Дворцовые умельцы изготовили изумительной работы маску, о су— ществовании которой знали очень немногие, а те, кто догадывался, не сме— ли говорить. Все дальнейшие изображения фараона, кто бы ни делал их, бы— ли лишь точной копией моей работы. Мной действительно был создан канон. Я не думал об этом, спасая свою жизнь, но так получилось: я, скульптор Минхотеп, сотворил того Хафру, какого тридцать лет знал и любил народ Кемта…
Насмотревшись на собственное изображение, Хафра подошел к статуе Юры. Он стоял перед ней очень долго. Солнце зашло, мастерская погрузилась в полумрак. Хафра громко сказал:
— Девушка прекрасна. Кто она?
— Это скульптура моей дочери Юры, о владыка, — ответил Фалех, — но я нахожу…
— Почему я раньше не видел твоей дочери? — прервал его Хафра. — Ты не приводил ее в мой дворец? Помолчав, он добавил:
— Мы поговорим о ней позднее, сановник.
Фалех поклонился. Фараон обратился ко мне:
— Я доволен, Минхотеп. И велю выставить свою статую в тронном зале в Меннефере. Тебе поручаю начать строить в городе мертвых усыпальницу, достойную Царя царей. В помощь я вызвал из Она строителя Ментаха.
С этими словами Хафра покинул мастерскую. После ухода фараона я долго искал Юру в саду и во дворце. Вернулся к себе и здесь застал Иддибу.
— Где твоя госпожа? — воскликнул я.
— Госпожа, — голос Иддибы дрожал, — не сможет увидеться с тобой. Моя госпожа — невеста Великого Дома. Это решилось сейчас. Мы переезжаем в Меннефер. Госпожа велела передать тебе амулет. Просила, чтобы ты всегда носил его в память о ней.
Я увидел тонкую золотую пластинку на цепочке. На одной стороне амуле— та было выбито имя Озириса, на другой — божество сфинкса. Изумительная древняя работа. Неожиданно мне показалось, что сфинкс улыбается странной и непонятной улыбкой. Улыбкой нубийца…
Наступил вечер, но в пещере было довольно светло, потому что взошла луна. В ее свете можно было разглядеть жалкое ложе отшельника, несколько кувшинов с водой и пищей.
Минхотеп лежал, закрыв глаза. Отшельник стоял над ним, сложив на гру— ди короткие руки. Хатор, сидя подле Минхотепа на коленях, смачивал лоб скульптора влажной тряпочкой. Отшельник нарушил молчание:
— Учитель ваш ослаб. Пусть отдохнет. Я продолжу его рассказ. — И, увидев удивленные лица юношей, добавил: — Да, я — Ментах, бывший зодчий фараона, строитель царской усыпальницы.
Хатор так и впился взглядом в хмурое скуластое лицо отшельника. Он верил каждому слову учителя и ждал продолжения.
Сетеб притаился в глубине пещеры. Он тоже слушал, но что, кроме стра— ха, ощущал Сетеб в себе? Еще и еще раз повторял он это страшное слово «святотатство» и видел, как душа его, обливаясь кровью, попадает в лапы Амамат, обреченная на вечные муки.
А отшельник, чьи не утратившие зоркости глаза заметили эту внутреннюю борьбу, начал говорить медленно, обращаясь, казалось, не к ученикам, а к Минхотепу.
Жреческая школа в Оне — лучшая в Кемте. Я попал туда в детстве. Дол— жен был стать жрецом. Ничего не знал о своих родителях. Мне сказали только, что они были убиты. Война! Орды нубийцев напали на Верхний Кемт. Многих убили. Многих.
Меня учили, как устроен мир. Учили десятикратности человеческого «я». Учили, что нет людей выше жрецов. Учили повиноваться только гласу богов. Не учили меня одному: искусству строителя. Должно быть, великий Тот « в доброте своей сам обучил меня этому.
Мне исполнилось шестнадцать. По моим указаниям перестроили правое крыло храма Ра. Я заслужил величайшую милость наставников. Был посвящен в первую ступень жреческого сана. Стал жрецом и продолжал оставаться строителем, В девятнадцать я прошел вторую ступень посвящения. Знал все, что может знать жрец. И кроме того, у меня был талант. Я скрывал свое презрение ко всему, чему меня учили. У меня не было друзей. Все дни я проводил в работе и молениях. Наставники не могли нарадоваться моему усердию. А между тем я был лицемером и вольнодумцем. Я не верил! Нет, не в богов, но в людей, их представлявших. Впрочем, я готов был и от богов отказаться. Боги, которые прощают зло, — какой в них толк? Однажды меня призвал к себе верховный жрец Ханусенеб.
— Слушай, Ментах, — сказал он, — Великий Дом, прослышав о твоих та— лантах, повелел мне подготовить тебя к строительству царской усыпальни— цы. Завтра ты отправишься в Меннефер.
Путешествие из Она в столицу оказалось легче, чем я ожидал. Меннефер привел меня в восторг. Дворцы знати, лачуги бальзамировщиков, ремеслен— ников, горшечников. Неприступный портик храма Птаха. Островерхий, с кры— латыми сфинксами у входа, дворец фараона.
Тронный зал оказался узким, высоким. Потолок его терялся в темноте. Передо мной на возвышении сидел владыка Верхнего и Нижнего Кемта божест— венный Хафра.
Аудиенция продолжалась недолго. Я был наполнен впечатлениями. Слова Великого Дома с трудом доходили до моего сознания. Пришел в себя, когда носильщики вынесли меня из Меннефера. Вдалеке показалась вершина пирами— ды Хуфу. Около пирамиды лагерем расположился отряд копейщиков. Дальше слышался шум голосов, метался свет факелов. Это сто десять тысяч рабов — нубийцев, мидийцев, вавилонян — ожидали сигнала к началу работ.
Ко мне подошли двое. В одном я узнал жреца храма Птаха. Рядом стоял юноша немногим старше меня. При свете факелов лицо его казалось траурной маской. Я подумал, что такие лица неспособны улыбаться. Юноша смотрел на меня недоверчиво. Его приветствие было холодным. Пожелание долгих лет — нарочитым, неискренним. Он с первого взгляда не понравился мне. Этим юношей был ты, Минхотеп.
— Скоро ты переменил свое мнение…
— Я думаю, — медленно сказал Ментах, — думаю, вспоминаю и вижу. Пере— до мной растет гора камней… С востока тянется бесконечная вереница лю— дей. В этой массе, будто живые, шевелятся глыбы известняка. Люди как ре— ка. Словно плоты, камни плывут по ее течению. Растет кладка, рядом рас— тет пирамида мертвых тел. Рабов не хватает. Фараон приказывает послать на строительство тридцать тысяч крестьян-должников. Свободных землепаш— цев, принужденных умереть ради величия Хафры. Я думаю, Минхотеп, и эта картина заслоняет от меня другое. Не могу вспомнить, когда мы решили вы— рубить Сфинкса.
— Это было, — сказал Минхотеп, — на седьмую осень после начала работ, когда на небе появился Себек.