Что немцу хорошо, то русскому смерть (СИ)

— Паш, а зачем тебе моя кровь понадобилась?
Спрашиваю, наклонившись вперед, негромко и доверительно, и вижу, как тот меняется в лице. Точнее не так: лицо остается тем же — открытым и улыбчивым, а вот глаза… Ох какое неприятное выражение в них появляется. Опасное выражение. Значит, интуиция все-таки подвела? И что теперь? Егор и Федор где-то поблизости, но не рядом. Так что придется расхлебывать последствия собственной ошибки самой.
— Как догадалась, что именно это мне нужно было?
— Умные люди подсказали.
Вот как… Размышляет, в черепушке мысли ворочаются так интенсивно, что мне кажется их шевеление даже невооруженным глазом заметно. А потом:
— Ань, а сведи меня с ними. Понимаю, как это звучит после всего, но… В общем в какой-то заднице я оказался. Настолько, что вообще не знаю, что делать.
Вот это да! Ясно, что сводить его с кем бы то ни было без их согласия нельзя ни в коем случае. Но все та же интуиция подсказывает мне, что это знакомство будет делом правильным. Решаю ничего с разбегу не предпринимать. Пусть все идет, как договорились. Стрельцов проследит за ним, чуть больше о парне узнает, а уж потом…
Обещаю Павлу переговорить с «противной стороной» — не мне ж решать захотят они «сводится» или нет. Выходим из «Пилзнера» на Тверскую, стоим прощаемся. Павел настойчиво просит меня уговорить своих «умных людей» встретиться с ним — очень надо. Я повторяю, что должна прежде переговорить…
Я еще продолжаю что-то объяснять ему, когда парень вдруг прыгает на меня и, сделав классическую подсечку, валит на асфальт. Прикладываюсь так основательно, что даже звон в голове. Не сразу понимаю, что на самом деле звук этот не внутри моей черепной коробки, а снаружи. И не звон, а визг. Визжат женщины. Становится страшно. Начинаю выдираться из-под придавившего меня Павла, и он неожиданно отпускает меня. Приподнимаюсь на локте и вижу, что на улице откровенная паника — люди бегут в разные стороны. А над нами с Павлом в полный рост стоит Федор Кондратьев. И в руке у него пистолет… И он, и Павел смотрят куда-то в сторону Пушкинской. У обоих на лицах одинаковое выражение: досада, смешанная со злостью. И тут…
И тут у меня начинает звонить телефон: «Это я твоя мама звоню, вся, блин, извелася ну прямо на корню…» Отвечаю практически на автомате, пребывая все в том же обалдении. Анна, где ты? Почему ты мне никогда сама не звонишь? Я же волнуюсь за тебя. А тебя уже второй день нет дома. Ты знаешь, Саша вернулся. Его мама в шоке — мальчик совсем ничего не хочет рассказывать…
— Мальчику на пять лет больше, чем мне, — рассеянно поясняю я.
— Что? Тебя очень плохо слышно. Там у тебя кто-то кричит? Где ты?
— На Тверской. Здесь… шумно. Мам, а можно я тебе потом перезвоню?
— Ты уже это говорила, но я твоего звонка так и не дождалась. Ночь не спала, все думала…
— Мама! Я. Тебе. Перезвоню. Позже.
Яростно нажимаю кнопку отбоя и свирепо смотрю на мужиков, которые колоннами возвышаются надо мной лежащей. Кондратьев укоризненно качает головой, а потом одним решительным рывком ставит на ноги.
— Ты маме не хами, голуба-душа, она у тебя одна. Больше не будет.
Какая прелесть! Самое время заняться моим воспитанием!
— Ты как? Цела? Что таращишься? Цела, говорю?
— Да, — с некоторым сомнением говорю я и на всякий случай ощупываю себя.
— А ты?
Это Φедор уже спрашивает Павла. Тот только отмахивается.
— Царапина. До свадьбы заживет.
Его рука в крови и только тут я понимаю, что его наскок на меня и наше падение на асфальт было совсем не беспричинным.
— Ты молодец. И спасибо, что Анну прикрыл. Во-время среагировал.
— Ждал. Вот и вертел головой.
— А чего ждал?
— Так того и ждал…
Исчерпывающе. Мужики стоят и через мою голову смотрят друг на друга.
— Я тебя знаю, — говорит вдруг Павел.
— И я тебя, — подтверждает Кондрат. — Вместе за краповым беретом на зубах ползли.
— Точно.
Мужики медлят еще мгновение и жмут друг другу руки. Как у них все просто! За каким-то там беретом вместе где-то ползали и все — друзья. Что это, кстати, за берет такой и почему за ним «на зубах» ползают? Надо будет дома в интернете посмотреть… Эх, далека я все-таки от народа! Совсем в своих исторических эмпиреях залеталась… Даже одичала.
— Господа, — дергаю обоих за рукава. — Господа, обратите на меня свои мужественные взгляды. Я все ещё тут, чуть ниже ваших подбородков. И ничегошеньки не понимаю.
— Да что тут, Ань, понимать? — это Кондратьев. — Стреляли…
Ну да. Стреляли. Сразу вспоминается «Белое солнце пустыни» и Спартак Мишулин в роли Саида. Интересуюсь осторожно:
— А кто?
— Да хрен его знает кто, — отрубает решительно Кондратьев. — Был бы он на машине — выцепили бы его в пробке. Но дураков нет. На мотоцикле, сволочь, прикатил. Усвистал между рядами — поминай, как звали.
— Нам бы поговорить, ребята, — твердо произносит Павел, и мы с Кондратом уставляемся на него. — Но только не здесь, если не хотим на весь день в ментовке с объяснениями застрять.
Кондрат кивает, соглашаясь, и мы перемещаемся в его джип, припаркованный неподалеку, прямо под знаком «Остановка запрещена». Кондрат первым делом лезет под сиденье и бросает Павлу на колени какой-то пакет. Как выясняется с бинтами и всякой там перекисью с йодом.
— Сам справишься или помочь?
— Нормально. Справлюсь.
Павел начинает заниматься своей «царапиной», которая мне кажется ужасной кровавой раной. Пока бинтует нет-нет да посматривает на Кондратьева:
— Ань, это ведь и есть твои «умные люди», ведь так?
Киваю настороженно.
— Честно говоря, не ждал от тебя. Думал — мышь канцелярская, учителка какая-то… Ошибочка вышла.
Хорошо его понимаю. Сама от себя такого не ждала! Опять звонит телефон. На этот раз у Кондратьева. Это Стрельцов.
Вскоре он присоединяется к нам и занимает свободное место сзади. Еще раз уже для него пересказываю ситуацию.
Стрельцов ориентируется тут же. Поворачивается к Павлу:
— Сегодняшние пострелушки — часть той самой задницы, в которой ты оказался?
— Наверняка. Или уж совсем дикое совпадение, в которое верить — себя не уважать.
— Тогда рассказывай по порядку.
И Павел рассказывает. Начинает он с того, что морщась сознается — всему виной деньги. И немалые. Заработать их показалось ему задачей несложной и не сильно обременяющей совесть. Ну подсыпать какой-то девице снотворное, ну выкачать потом из нее шприц крови… Все живы, никаких серьезных последствий ни для кого.
— Мне б тогда и задуматься — если все так просто, за что такие большие деньги обещают? Так ведь нет! Все жадность! Взял с собой за компанию приятеля. Колька и не знал ничего ни про снотворное, ни про кровь. Думал, что на самом деле с потомком барона Унгерна познакомиться хочу. Это ж теперь модно… Все прошло, как я и задумывал. На следующий день мы с Колькой разъехались. Он домой, я же решил подстраховаться и поехал в банк, снял там ячейку и спрятал туда тот самый шприц с кровью Ани.
— А эти, которые тебе всю эту котовасию заказали, что-то говорили о том, зачем она им — ее кровь-то?
— Нет, конечно. Да и я не спрашивал. На фиг мне лишнее знать?
— Резонно. И что дальше?
— Вышел из банка, тут Колька звонит. И голос у него какой-то странный. Спрашивает: где я, что делаю? Думаю: ерунда какая-то, только что ведь расстались. На всякий случай вру — перекусить заезжал, а теперь домой еду. Минут через пятнадцать буду. А что, мол? «Да ничего», — говорит.
— Простились, а у меня на душе как-то скверно, неспокойно. Было действительно поехал в сторону дома — невмоготу! — Развернулся и к Кольке. Поднимаюсь на этаж, дверь в его квартиру приоткрыта. Толкнул ее осторожненько и прямо от порога увидел… Пуля в груди и контрольный в голову.
Кондрат коротко ругается себе под нос, Стрельцов запускает руку в свои блондинистые кудри на затылке.
— А он ведь даже ничего не знал… Так, за компанию со мной поехал…