Что немцу хорошо, то русскому смерть (СИ)

При Унгерне соваться в Даурию со своими порядками не рисковал даже сам Семенов — тоже человек абсолютно безбашенный и жестокий до маньячества. Эта территория была отгорожена от остального мира барьером суеверного, почти мистического страха перед её хозяином — «диким бароном».
Его боялись красные, его боялись белые, его боялись и свои, и чужие. Но и уважали.
В августе 1919-го, во время очередного приезда в Харбин, даурский барон женился на маньчжурской принцессе. Это был чистой воды «династический брак». Принцесса со сложным китайским именем, которая после крещения стала зваться Еленой Павловной, была родственницей свергнутых императоров из величайшей на Востоке династии Цинь. После подобного «породнения» авторитет Унгерна в глазах азиатов возрос необычайно. Монгольская аристократия даже поднесла ему титул «вана» — князя второй ступени. С осени того же, 1919, года барон начал готовить поход на Ургу…
Что ж, логично было бы закопать золото именно здесь, в Даурии. Очень логично. Особенно, если учитывать, что в ту пору Унгерн и Семенов как никогда идейно близки. А по воспоминаниям, которые оставил после себя начальник тыла колчаковской армии генерал Петров, именно атаман Семенов остановил состав с Золотым Запасом на перегоне между Иркутском и Читой. И именно с Семеновым генерал Петров, сопровождавший царскую казну, расплатился за возможность двигаться дальше 30-ю ящиками золота… Так что быть может здесь, в Даурии, Унгерн запечатал фамильным заговором «на кровь» не только то, что награбил сам, но и то, что передал ему на хранение Семенов?..
Однако…
Продолжаю жевать картошку с капусткой и думать. Но если в Даурии, то где именно? На территории Забайкальского края легко поместится не одно европейское государство. Да и Даурия в отдельности — территория, прямо скажем, не маленькая. Наобум плескать моей кровишкой, которой во мне всего-то пять-шесть литров, как минимум глупо. Значит надо более или менее точно знать, где…
Поразмыслим. (Как же, оказывается хорошо думается от страха!) В Даурии жизнь барона была спокойной и привольной. Здесь он — царь, бог и воинский начальник. В самом прямом смысле этого слова. А раз так, закапывать золото вроде бы причин нет. Когда же все изменилось? В тот момент, когда Унгерн, не сдержав себя, сцепился с красными, и те разбили его Азиатскую дивизию в пух и прах, вынудив барона с остатками войска скрыться в монгольских степях.
Скрыться налегке… Ага…
— Акша?
Смотрю на немчика и внутренне аплодирую себе. Аж позеленел родимый. Значит точно — Акша. При царе-батюшке — уездный город, где, кстати, находился в ссылке ещё один немец — декабрист и друг Пушкина Вильгельм Кюхельбекер. После Октябрьской революции Акша свой городской статус утратила. Сегодня это крупное село, где живет около четырех тысяч человек… Именно сюда Унгерн стянул части своей Азиатской дивизии перед тем, как двинуться на Ургу. И именно здесь этот идейный монархист сорвавшись начал заведомо обреченные на провал боевые действия против войск советской Дальневосточной республики…
— Как, Гюнтер, вам удалось выйти на это место? Вы ведь уверены, что клад именно здесь?
Сидит, барабанит пальцами по столешнице. Смотрит неуверенно и тревожно. В этот самый момент в комнату неслышно ступая входит Оспа и усаживается в уголочке. Немчик смотрит и на него, словно испрашивая совета, потом отворачивается и машет рукой.
— Теперь скрывать смысла нет. В любом случае я не собирался оставлять вас в живых…
— Что так?
— Сейчас объясню.
  
Глава 8
 
Немчик оглаживает волосы:
— Я, наверно, должен все-таки представиться вам. Я имею в виду по-настоящему.
Привстает, и даже делает что-то вроде микро-поклона в мою сторону. «Какой воспитанный мальчик!» — сказала бы мама…
— Меня зовут Гюнтер Унгерн и формально я являюсь вашим сводным братом. Ваш отец после возвращения с Олимпийских игр в Москве, и уже, соответственно, после того, как были зачаты вы, женился на моей матери. Вскоре после этого на свет появился я…
— Ничего не понимаю. В таком случае зачем вам я? Или вы боитесь вида собственной крови? Ну уж за несколько килограммов золота (или сколько там его?) можно и потерпеть.
— Как я уже вам говорил — возникла неожиданная проблема. Иного рода. Моя кровь не работает. А Φридрих Унгерн своей кровью уже никому не сможет помочь.
Он как-то странно дергает кадыком, то ли сглатывает, то ли давит рвотный позыв. Смотрю ему в лицо зачарованным взглядом. Кто бы мог подумать, что моя немецкая семья, столь нелюбимая мамой, даст о себе знать таким вот престранным образом?
— Ваш отец… отказывается ссужать вас своей кровью? И, кстати, почему не работает ваша?
— А он ублюдок, как выяснилось, — Оспа из своего угла мило улыбается.
Делаю сразу два вывода: Оспа немецким владеет уверенно, а вот Гюнтер русским — нет. Вон как крутит башкой и хмурит брови, глядя на Оспу, который внезапно заговорил со мной на родном языке. Даже переспрашивает:
— Что такое ублюдок?
— Бастард. Незаконнорожденный, — поясняю я невинным тоном.
Гюнтер разве что зубами не скрипит, но что поделать — таковы факты.
— А как все-таки вскрылся факт грехопадения вашей матушки?
— Пентаграмма, черт побери.
Немчик отворачивается, переживая в очередной раз свой позор и свою неудачу, а Оспа поясняет. Опять-таки по-русски.
— Ваш отец, когда рассказал своему мнимому сыну о том, что Унгерны были большими мастерами прятать добро, заговаривая его на свою кровь, продемонстрировал кое-что. У него имелась золотая табличка с выгравированной на ней пентаграммой. Такой своеобразный экспресс-тест. Уколол себе палец, капнул, и сразу понятно — Унгерн ты или так, погулять вышел. Только наш умник, прежде чем свою кровь проверить, успел ещё тех дел наворотить. Еще бы. Он ведь не сомневался в том, что уж он-то — истинный Унгерн, потомок древнего рода и практически барон в каком-то там лохматом поколении. А оказалось — фальшивка.
— Но зачем ему я? Зачем эта морока с похищением? Ведь он мог попросить отца…
— Неа. Не мог. Те самые бумаги, которые нас сюда и привели, он у отца-то и выкрал, а потом старикана просто грохнул. Отравил чем-то. По-бабски. Убить как мужчина, глядя в глаза, он, по-моему, просто не в состоянии. Идиот!
— Представляю, как он бесился, когда понял все…
— Это точно. Бесился преизрядно. После того, как выяснилось, что с помощью его крови схрон не вскрыть, он сделал генетический анализ. Сдал образец волос Φридриха Унгерна и клочок шерсти со своего чубчика. Так вот — ничего общего. Тогда-то и выяснилось окончательно, то мамашка нагуляла парня где-то на стороне. Поняв это, он и решил найти тебя. Но чтобы снова не лохануться, поначалу нанял парня, чтобы он добыл ему какое-то количество твоей крови. Пентаграмма показала — ты истинная Унгерн. Так что золотишко мы все равно найдем…
Гюнтер уже какое-то время что-то гневно говорит, но только теперь я обращаю на него внимание. До этого рассказ Оспы мне казалось более важным.
— Я настаиваю на том, чтобы в моем присутствии вы говорили по-немецки!
— Яволь, босс! — ухмыляясь отзывается Оспа.
— А что за бумаги, которые привели вас сюда? Откуда они взялись у отца? — я тоже перехожу на немецкий.
— О! Об этом он рассказывать любил.
Если кратко, то рассказ Гюнтера таков: отец моего отца, соответственно мой дед, Генрих Унгерн, оказывается, как и я был историком и имел доступ к самым разным архивам. В сорок пятом, когда советские войска крошили остатки фашистской армии в Берлине, он, как видно, не растерялся и притаранил домой несколько ящиков с интереснейшими, как он сказал, семейными документами. Помимо той самой пластины с пентаграммой, рассказов о Крестовых походах и прочего, там нашлись и письма барона Романа Федоровича Унгерна фон Штернберга к немецкой родне (в России ему, как видно, писать было некому, революция раскидала или просто пожрала всех). Из них-то много лет спустя мой отец, Фридрих Унгерн, и узнал о том, что где-то на просторах огромной России у него есть не только дочь, но и хранится «фамильное золото» запечатанное фирменным унгеровским заговором «на кровь». На свою голову как-то за бутылочкой шнапса он не удержался и об этом своем открытии рассказал подросшему и возмужавшему сыну… Хорошо же он его воспитал!