Нечисть в мегаполисе (СИ)

Шаркая стоптанными тапочками по линолеуму, я как сомнамбула побрела на кухню за порцией кофеиносодержащего допинга. Федя стоял у окна и задумчиво-печально вглядывался в хмурую предгрозовую городскую даль. Приступы меланхолии происходили с Федей раз в квартал, и, по моим подсчетам, он даже выбился из графика. Глубоко вздохнула, набираясь терпения для беседы на тему «Чего же все так плохо? И отчего жизнь так несправедлива?». Меня эти вопросы тоже мучают, но я хоть ими других не извожу.
— Вот скажи, зачем люди приходят в этот мир? — задумчиво протянул призрак.
— Мучиться. И мучить других, — злобно сообщила я, разыскивая банку из-под кофе.
Философские беседы в шесть часов утра не мой конек. Спросонья я злая, а местами даже агрессивная, и трогать меня вообще не стоит во избежание ссоры. Но Феде-то что, он уже и так мертвый.
— Вечно ты со своей иронией, — вздохнул Федя.
— Никакой иронии. Чистая религия, — пожала я плечами. — Душа, проходя через страдания, очищается. Мы живем, проходим или не проходим испытания и постепенно приближаемся к свету. Или не приближаемся.
— Почему тогда страдания других приносят больше боли, чем свои?
— Это у нормальных людей. А есть те, кому плевать, — по кухне пополз мерзкий запах жженой резины. Кофе у меня еще тот, цена соответствует качеству — оба низкие. Я выругалась и полезла в шкаф за принесенным Иркой пакетом. — Федь, ты чего так раскис?
— Я с отцом виделся, — вздохнул призрак и отплыл от окна.
— Когда? — насторожилась я, заваривая новую партию кофе.
Запахи смешались, и стало похоже, что в кухне кто-то разлил жутко ядовитую дрянь.
— Вчера на кладбище. Решил проведать, а там он сидит.
— И что? Он тебя видел?
— Нет. Сидел и говорил, плакал, — Федя повернулся ко мне. — Он никогда со мной так не говорил. Он действительно страдает. Себя винит.
— Федя, — я попыталась сдержать дрожь в голосе. — Может, стоит забыть все, простить и успокоиться?
«И упокоиться» — это я уже подумала. Ведь пока дух не отпустит свои переживания, свою боль и обиды, они как камни будут держать его в нашем мире, не давая шанса на покой или перерождение.
— Ну почему он не был таким, пока я был рядом? — призрак не слышал меня, сейчас он слышал лишь свою боль. — Я бы все отдал за такую нашу беседу. Я бы ему все простил. Почему я не был ему нужен тогда, при жизни?
Я сидела и молча слушала этот монолог. К глазам подкатили слезы, и я с трудом смогла их удержать, не дав выдать мои переживания. Как человек может терпеть столько одиночества? Мне кажется, что об одиночестве Федя знал все. Не должен человек уходить из жизни один, да еще и с тяжелым сердцем. А Федя ушел, и теперь никак не мог найти покой. И все из-за нежелания простить, забыть, смириться. Порою наши страсти, боль, печаль мучают нас куда больше мифических демонов. Мне так хотелось его обнять, пожалеть, просто показать, что он не один. Грудь сжали непролитые слезы, я потянулась к Феде, ладонь легонько скользнула сквозь туманную фигуру и уперлась в подоконник.
— Ты чего? — удивился Федя.
— Обнять тебя хотела. Смотреть тошно, как ты себя мучаешь, — попыталась я придать своему голосу не такой плаксивый тон.
— Жаль, что мы не встретились раньше, — вздохнул Федя. — Мы бы могли дружить.
— Мы и так дружим, — пожала я плечами. За равнодушием и иронией легче всего прятать боль и печаль.
— Ты меня терпишь. Жалеешь. Это не то.
— То, не то. Твои терзания не дают тебе покоя. Жил сложно и после смерти все усложняешь.
— Спасибо тебе, — Федя так жалобно глянул на меня, что я чуть не разрыдалась. — Знаешь, встреча с тобой — самая моя большая удача в жизни. И пускай это случилось после смерти, я все равно рад. Такие люди, как ты, — большая редкость.
— Я и вправду редкая, — подмигнула я призраку. Зачем растравлять и без того неупокоенную душу.
Из отдушины послышалось громкое хлюпанье носом, потом выбрался и сам источник звука. Семен, пару раз громко высморкавшись и откашлявшись, чтобы скрыть дрожь в голосе, спрыгнул на пол и взобрался на табуретку.
— Чего раскисли? Сидят, сопли распустили, — Семен старательно изображал раздражение, но я точно знаю, что он тоже переживает за друга. — Чай пить будем? А то Аська своей бурдой всю кухню завоняла.
— Сам чай заваришь, а мне пора, — спохватилась я.
— А завтрак? — Семен строго следовал маминым инструкциям. — Давай я тебе овса твоего кипятком залью. Или хоть хлеба с маслом.
— Некогда. Поем по дороге.
— Той отравы? — простонал домовой. — У меня там яд крысиный остался. Хошь, дам? Чего зря деньги тратить?
— Ладно, давай овсянку, и все, я ушла.
Если описать мои будни в двух словах, то все происходило как описано выше, только погода и настроение моей домашней нечисти было разным. Я бодро ходила на работу, раздражала Марка, веселила Кирилла и, как оказалось, неплохо справлялась с рабочим процессом. Дни сменялись один за другим, неизбежно приближая выходные. Вечер пятницы всегда самый тяжелый, все время думаешь о конце рабочего дня и строишь планы на выходные, от этого время тянется еще медленнее. Кирилл пытался уделять мне как можно больше внимания, вызывая подозрения, что такая забота продиктована не только дружескими чувствами. Но все свои подозрения я привыкла списывать на неуемную фантазию, ведь наша с Кириллом дружба была ну очень давно и сохранить детскую симпатию он вряд ли мог.
— Ну что же, недельное испытание пройдено, — начальство весело улыбалось, стоя у моего стола. Как он умудряется так тихо подкрадываться? Раньше я такого свойства за ним не наблюдала.
— Надеюсь, — этот новый Кирилл меня смущал.
Все-таки рядом был не привычный для меня мальчик, а мужчина и, надо признать, очень даже ничего… Да что там юлить, у меня рядом с ним поджилки от волнения трясутся. Думаю, мои одноклассницы локти себе кусали, увидев, как изменился тот, кого они усиленно не замечали.
— Собирайся, подвезу тебя, — Кирилл решительно клацнул замком кабинета.
Через полчаса я неловко жалась на переднем сидении авто, рядом со взрослым Кириллом мне всегда неловко. Меня заботливо зафиксировали в кресле ремнем, трижды спросили, не дует ли мне, не жарко ли, нравится ли музыка в радио. У меня сложилось впечатление, что Кирилл волновался еще больше, чем я. Машина плавно двигалась в потоке себе подобных, как карась в заросшем сельском пруду. В час пик ездят на машине только те, кто никуда не торопится, я же в вечных пробках начинаю тосковать чуть ли не до судорог. Кирилл сосредоточенно вглядывался в дорогу, что при полной обездвиженности авто выглядело по меньшей мере странно.
— Как я помню, ты любишь передвигаться пешком? — мой начальник небрежно оперся локтем об руль.
— Не люблю сидеть без дела, сам знаешь. Езда за рулем лишает множества положительных эмоций и возможных знакомств, — я судорожно терзала пересекающий грудь ремень безопасности.
— А как же толчея в транспорте, злые пассажиры, тряска и пробки?
— Ну сойдет за психологическую разрядку. Поругался в дороге и на работу пришел уже в боевом настроении.
— Тебя послушать, так все, что многих в жизни раздражает, надо принимать за благо, — Кирилл так ласково улыбнулся, что, не будь я пристегнута, улетела бы от умиления в небо, как наполненный гелием шарик.
— Так жить легче. Если все принимать как кару, то жизнь очень скоро станет похожа на отбывание срока. Жить тогда совсем не захочется.
— Так ты стала философом, — начальник удивленно тряхнул головой. — В школе ты больше была склонна к тоске.
— Ну, я решила пересмотреть свое отношение к жизни.
Поток машин снова двинулся, переключив внимание Кирилла с меня на дорогу. Мимо проползали дома и скверы, яркие рекламные баннеры и злые люди на остановках, ожидающие троллейбусов. Нет, к своему стыду, я сейчас искренне радовалась, что сижу в мягком кресле и обдуваюсь кондиционером, а не жарюсь под заходящим солнцем на остановке. Машины снова замерли, оставив нас созерцать афишу с рекламой очередного боевика. Все как обычно: милая героиня, героичный герой и уйма спецэффектов, разбавленная парочкой сопливых сцен. Ни о сюжете, ни об игре актеров мечтать не приходится.