Тьма уже внутри (СИ)

Шаг, еще полшага. Только бы устоять, только бы не поскользнуться и не упасть. Только бы не заметили, только бы…
*Хрумсь*
Я замерла, ошарашено уставившись себе под ноги.
Банка? Гребанная жестяная пивная банка? Да что ж это за…
— Ми-ка, — одними губами с нечеловеческим осуждением на лице прошептал аспирант, а я слепо уставилась на тварей, уловивших звук, и как по команде развернувших кривые морды.
Ну вот. Появился дополнительный стимул возненавидеть особо нечистоплотных соотечественников, неспособных воспользоваться урной.
— Очень надеюсь, что ты хорошо бегаешь! — рявкнул Бранов, вмиг словно в тисках мою ладонь сжав.
— Я… нет… — только и сумела проблеять я, как аспирант, увлекая меня за собой, сорвался с места и с нечеловеческой скоростью пустился в темноту подворотни. Прямиком через продуваемую семью ветрами, размалеванную граффити арку.
***
Псы гнали нас все глубже во дворы спального района. Если нагонят, кричи не кричи: ни одна живая душа в окно не выглянет. Найдет дворник поутру растерзанный хладный труп, скорее всего мой, и дело с концом.
— Не могу… — горло жгло, а привкус металла во рту с минуты на минуту грозился призвать рвоту. — Не-могу-больше-бежать.
Бранов остановился, взяв меня за плечи.
Лай и рычание были совсем рядом. Одно хорошо, псы оказались до того ломанными, будто игрушки кукловода, и передвигались медленно.
— Надо, — отрезал Бранов. — Надо, Маша.
— Не могу…
Я опустилась на снег, но мышцы до того свело, что из горла вырвалось сдавленное мычание.
Аспирант огляделся. Бросился, дергать наудачу то одну подъездную дверь, то другую. Кругом заперто, домофоны, черт их дери. А я совсем раскисла. Руки озябли и напоминали теперь куриные лапки.
— Маша, — подскочил Бранов. — Поднимайся!
Приближающийся лай. Кажется, уже даже скрип снега под лапами был слышен.
Я с трудом подняла голову.
Нет, умирать совсем не хотелось. И даже усталость, перед лицом смерти вежливо откланявшись, отступила. Тело будто бы током прошибло от головы до самых кончиков пальцев. Я снова поднялась и чудом побежала, не чуя ног.
Забежав за угол дома, мы с Брановым едва не вписались в припаркованный под самой пожарной лестницей автомобиль. Ну и какой смельчак решил, что может парковаться, где вздумается?
— Сюда! Наверх!
Аспирант заскочил на скользкий бампер легковушки, но та на удивление не взвыла, как одичавшая. Будто тоже в столь поздний час спала, или быть может, окоченела, оставленная на морозе. Но если сигнализация взвоет, нам конец.
— Мика, руку!
С трудом вытянув уже порядком обледеневшие конечности, я ухватилась за Яна. Последний рывок. Я смогу! Наверное…
Едва неимоверными усилиями забралась, как аспирант потянул меня на крышу машины, покрытую снежной шапкой.
— Цепляйся!
Ухватив чуть выше коленок, Ян подсадил меня как можно выше. Помог дотянуться до нижней перекладины пожарной лестницы. Но стоило лишь коснуться ледяных лестничных прутьев, они нещадно обожгли кожу.
Я взвыла от боли, и мы с аспирантом едва с машины не свалились.
— Рукава! — скомандовал Бранов. — Спусти рукава!
Подчинившись, я снова с его помощью взмыла ввысь и, уцепившись за прут, поползла вверх. Ноги тряслись и не слушались. Того и гляди оступлюсь. Как же повезло, что высоты я отродясь не боялась.
Оказавшись достаточно высоко, я сгруппировалась и, зажав тонкую лестничную ступеньку между (или в?) локтевым суставом, оглядела окрестности.
— Ян Викторович, скорее!
Псы и впрямь неслись на всех парах вверх по скользкой улице. Если бы не попеременно исчезающие и появляющиеся у них конечности, они бы давным-давно были здесь.
Бранов сжал кулаки, выдохнул, собрался с силами. Подпрыгнул раз, другой.
— Ян Викторыч!
Часть снежной шапки скатилась по скользкой крыше. Чудом устояв на ногах, аспирант глянул на псов, а затем на меня. Думаю, мое испуганное лицо ему и без слов обо всем сказало.
Самая дееспособная из тварей была уже на подходе. Я теснее прижалась к холодному металлу. Сердце зашлось от ужаса.
Бранов присел пониже. Прыжок. Зацепился за нижнюю перекладину и едва подтянулся, как псина, злобно рыча, выпрыгнула, будто рыба из воды.
Я взвизгнула, зажмурившись, когда лестница содрогнулась.
Жалобный вой, и пес, рассыпая выломанные зубья и заливая снег кровью, повалился на машину и вместе с остатками ледяной шапки скатился вниз.
— Твою мать, я чуть сердце не выплюнул, — простонал аспирант, подобравшись ко мне поближе. Руки у него заметно дрожали. — Давай, Мика, лезь выше.
Но я помотала головой. От страха и с места сдвинуться не могла. Будто примерзла к лестнице. Только слезы градом лились, тут же замерзая на холодном ветру.
— Ну чего ты, испугалась так?
Испугалась? Он еще спрашивает?!
Ян перебрался чуть выше и зацепился так, чтобы быть аккурат у меня за спиной, приобнял одной рукой, защищая от ветра. Похлопал, ободряя. Шапку, сбившуюся на самую макушку, заботливо поправил.
— Все уже закончилось. Закончилось, — прошептал он, глянув вниз.
Твари все еще сновали туда-сюда. Выпрыгивали, с мерзким звуком скребли когтями по местами облупившейся краске машины, но забраться на нее, а уж тем более пуститься в преследование по лестнице явно были не в силах.
— Соберись! — скомандовал аспирант. — Еще немного и мы будем в безопасности.
Я послушно кивнула и принялась перебирать руками со спущенными рукавами. Очень неудобно. Тонкие арматурные лесенки почти не ощущались под толстым слоем пуховика. Поэтому я пока лезла, сотню раз пообещала, что куплю перчатки или даже варежки. Меховые. И пришью их на резинку, чтобы больше не терять.
Перебравшись через ограждение на крыше, мы, выверяя каждый шаг, потихоньку побрели к вентиляционному окну. Благо, что пятиэтажка старая, и они не зарешечены.
Снова подсадив, Ян помог мне забраться внутрь.
— Фух, — опустился прямо на размотанные пыльные рулоны стекловаты аспирант. — Оторвались.
Я рухнула рядом. В то, что нас не растерзали, все еще не верилось. Организм продолжал выплескивать щедрые дозы адреналина в кровь, потому меня трясло не хуже тех псин.
Сперва сидели в тишине. Я боялась не то чтобы заговорить, но и оглядываться. Вдруг из темноты еще кто-то вылезет? Потому вообще предпочла закрыть глаза и упереться лбом в колени, слушая стук собственного сердца и шум крови в ушах.
На чердаке было темно и пахло пылью. Голубиное курлыканье мало-помалу успокаивало, и к тому времени, как Бранов поднялся и принялся бродить по крыше, я обрела относительную способность понимать и говорить.
— Что это было? — я на одеревеневших ногах ковыляла за ним. — Это ведь были не звери.
Под Брановской ногой многозначительно хрустнули порядком истлевшие птичьи кости.
— Верно, не звери, — склонился он, дергая за петлю крышку люка. — Хаос их создал. Это его слуги.
— Тот самый Хаос? — замерев в паре шагов от него, я чуть снова на стекловату не повалилась. — Тот, что говорил со мной?
Бранов вновь наклонился над люком, дернул. И пусть на чердаке царила темень несусветная, разряженная лишь рассеянным светом оставшихся внизу фонарей, готова спорить: лицо у аспиранта в эту секунду было ну до крайней степени невозмутимым.
— Не знаю, — бесцветным голосом отозвался Бранов, подтверждая мои догадки. — Но очень надеюсь, что нет. Ага! — проявив наконец человеческие эмоции, воскликнул он, подцепив следующую по счету петлю.
Чердачный люк поддался, и яркий свет клином прорезал тьму. Взволнованная стая голубей, сорвавшись через вентиляционное окно, улетела подальше от незваных гостей, возмущено хлопая крыльями.
— Как же я люблю нашу страну… — даже нашел в себе силы поулыбаться Бранов. — Мика, иди скорее сюда!
Я же радоваться не спешила. Еле добрела и дрожащими пальцами, вцепилась в край распахнутой аспирантской куртки.
— Слуги Хаоса попали в наш мир и преследовали нас?