Надгробие для живых (СИ)

Вряд ли я не один так считал. Сара, как я заметил, поворачивая голову, готова была вцепиться конвоирам в глотки, постоянно отшатывалась, если кто-то их немцев случайно просаживался в сугроб и телом налегал в её сторону. Она дважды рвалась из рук, после чего, выслушав пачку неизвестных мне ругательств (если это вообще была ругань), ей жестами намекнули, чем закончится следующая попытка побега, Сара в ответ тихо зашмыгала носом, впервые после попадания в Европу. Для неё это будто было предательством: надежда на новую жизнь на другом материке сгорала дотла. И здесь её ждёт тюрьма, как и там. Что толку, если она даже ничего не украла: говоришь не по-нашему — враг. А если пойман с такими, так изволь заткнуться, пока тебя не заткнули. По этой причине ни Кас, ни Джон не дёргались, хотя им ещё и сильно досталось. Наконец вдали замелькал тусклый огонёк и в рядах немцев послышались облегчённые вздохи. Больше удивляло, как методично завилял строй, избегая прикопы, хорошо знакомые мне, охотнику. Обычно так маскировали или капканы, или другие ловушки, взятые с собой. Сам я увидел их, начиная со второго холмика, затем обнаружив, что их здесь десятки, и сам бы я тут прыгал полдня. Побег обещал быть тяжёлым. Я начал запоминать тропу, пытаясь систематизировать с одного края поля на другое, пока окончательно не запутался в этом лабиринте. В какой-то момент более волнительным мне начал казаться вопрос, как они сами не попадают в эти капканы. И, что странно, на встречала девушка, немногим младше меня.
— Fanden Sie?
— Ja, auf den Ruinen gefunden, — отвечал руководитель отряда, что порядком подбешивало. Оказывается, не понимать, о чём говорят, — крайне неприятно, если не хуже. Девушка же, впрочем, всё поняла, кивнула и пошла себе к кострам, к остальным. Они тоже были готовы к встрече гостей.
Приём был холодным. Никто не шептался, что меня только успокоило бы, кто помладше смотрел с испугом, мужчины — с презрением, а женщины и в особенности старухи стояли, скрестив руки, похожи на раздутых прыгунов
в угрожающей стойке, то есть слегка озлобив взгляд. Были и те, кто выбивался из группы: старик, сидящий дальше всех, и смотрящий куда-то под нас, будто считая шаги и судорожно вздрагивая, если кто-то спотыкался о ветки. Не менее странно смотрелся солдат в почти разваливающейся шинели, со шрамом, делящим его правую щёку по круглой траектории, скрываясь за повязкой на глазу, он, к слову, выглядел страшнее их всех вместе взятых. А вот мужик с плешью на голове, свисающей кожей на горле и шириной тела в два человека, смотрел просто противно. Не как солдат, а по-своему, с еле заметным прищуром, надвинутыми поверх бровями и постоянно шевелящимися губами. Смотрел, как на скот или товар, который ему здесь не нужен. Как на мусор… рабов. Он и одет был не так, как остальные, богаче что ли. Может, из совета?
Нас снова построили, и из группы вышел шрамированный солдат, что-то протараторил скрипящим голосом, выслушал доклад одного из отряда, после чего нам освободили руки и отвели на отшиб лагеря, накормили и жестами объяснили, чем грозит попытка побега, трижды указав на оружие и поля с ловушками. Я бы даже без этого никуда не пытался сбежать, ибо долгая ночь давала результат, мы все валились с ног. За всем процессом нашего размещения наблюдала девушка, встретившая нас ещё на подходах: златовласая, с длинной косой по пояс, круглым лицом и большими глазами, какими-то неестественными и даже отчасти пугающими. Следила она тайком из-за дерева, держась за ствол и будто пытаясь сковырнуть его кору, слегка отшатываясь, если поворачивались в её сторону. Но сколько я не дёргал головой в её направлении, она продолжала пялиться, то на меня, то на Каса, то на всех сразу. Пожалуй, если так продолжится и дальше, то уж лучше в капкан: чужая слежка заставляет думать иначе, взгляд со стороны чувствуется тяжёлой ношей, особенно когда знаешь о нём. У меня, к примеру, всё тело сжималось от взгляда хищников из-за холмов, но часто это и не срабатывало: именно тогда, когда было важно. Те же роевики делают холмы и ориентируются вслепую, ориентируясь на шум и движение снега, у них для этого даже есть ворсинки на ходящих лапах. А доппельгангер, ввиду своей маскировки и порой похвального дара артистичности, просто заставляет меня думать, что это не может быть враг. Эта девушка тоже такого не внушала, но, когда кажется, что инстинкты дают сбой, самым лучшим решением оказывается положиться на рассудительность и логику.
Нас в очередной раз усадили и оставили без присмотра. А вот это уже было интереснее: что у них здесь с режимом охраны, если они позволяют пленникам сидеть так? Впрочем, через пару минут молчания подошёл старик, что был на отшибе. Мне, наконец, удалось рассмотреть его поближе: роскошная, местами облезшая борода, скрывающая шею, как шарф, была чуть ли не единственной растительностью на голове, не считая кустов бровей и седых волос на висках. За те несколько минут, что мы были здесь, он успел переодеться в обитое шерстью пальто до колен, сапоги, закрывающие остальное. Руки закрывали тонкие и явно древние перчатки, с неизвестно как сохранившейся спустя такое время кожей (хотя вполне возможно, что сделали их после конца Старой Истории).
— Je m'appelle Ernst. On m'a dit d'être votre interprète pendant la détention et l'apprentissage de notre langue.
— Жаль, но я нихера не понял, — шепнул Джон.
— Я могу говорить и на этом языке. Правда возможности практиковаться почти не было, und… и я иногда буду переспрашивать.
— Блеск…
— Ещё раз: меня зовут Эрнст. На время вашего заключения и обучения нашему языку я буду вашим переводчиком. Полагаю, никто из вас не говорит по-немецки?
— Тебе какая разница?
— Просто удивительно. Ни один француз из всех мне знакомых не пренебрегал изучением языка своих соседей.
— Француз? — перебил Джон.
— Вы ведь, полагаю, французы?
— Нет, — Джон оскалился. — Мы из Англии.
— Не говорите бреда. В Англии одни мутанты: наша поисковая группа ещё пятнадцать лет назад это доказала.
— Значит, плохо искали, — прохрипел Кас, а потом закашлялся. — Пятнадцать лет назад минимум шесть анклавов ещё работали, чего не скажешь про нынешнее положение дел.
— Возле Лондона?
— Мне откуда знать? Я про староисторическую географию ничего не знаю.
— Это такой термин? Я немного не… какие корни?
— Как с другой планеты свалился! — буркнула Сара.
— «Старый» и «история», — я решил включиться в диалог мирно. — Это обозначает, что город, вещь или ещё что-нибудь существовало до начала похолодания. Новая История — это всё, что произошло после.
— Благодарю, юноша, — Эрнст чуть склонил голову. — Полагаю, ваши друзья не слишком разговорчивы вследствие всей сложившейся ситуации. Надеюсь, с вами мы…
— Пацана даже не думай трогать, старик! — резко вспыхнул Джон. — Не посмотрю, что тебе лет под семьдесят, голыми руками прибью!
— Господа, вы определённо не так поняли наши цели. Мы… dargestellter… нет. Мы представляем мирное население. Если позволите, я постараюсь всё объяснить.
Никто возражать не стал.
— Отлично. Два года назад на границе между Коалицией Франков и Объединением Германских Земель возникла своеобразная стычка. В одном из куполов проживало примерно поровну как немцев, так и французов. Во время очередного нападения рейдеров из лесов в паре часов пути отсюда, большинство французов погибло: кого застрелили, кого зацепило, скажем, осколками, э-э, стекла! Это не так важно, как то, что выжившие в тот же день ушли, а через неделю вернулись люди с оружием, и началась война. Несмотря на изначальный… как это говорится? Несмотря на желание защитить свои земли, в какой-то момент всё вышло из под контроля. Мэры городов захотели мести, и теперь война идёт где-то на юго-западе бывшей Франции. Здесь же остались небоеспособные, бывшие пленные и переселенцы, мечтающие о создании городов-государств. Та группа, которая предстала перед вами, вобрала в себя всех сразу. Привели вас охранники переселенцев, а человек с множеством шрамов является ветераном в отставке. Остальных держали недалеко отсюда, как и меня, профессора первого университета ОГЗ Эрнста фон Остриха, специалиста по части лингвистики. Что же до вас, то убивать вас не будут, могу это обещать. Но и просто сидеть вам не дадут. Работы хватает, вы не кажитесь слабыми, иначе не прошли бы весь путь, который наверняка был труднее, чем можно представить.